5. (Тоталитарные режимы в Латинской Америке после революций)

Теперь я перехожу к характеристике тоталитарных режимов в Латинской Америке, возникших после победы революций на Кубе и в Никарагуа. Главным образом я буду говорить о Кубе, поскольку режим Кастро вполне развился в условиях островной изоляции, и до сих пор существует. Прежде чем перейти к изложению моих взглядов на нынешнюю ситуацию, я прошу читателя сравнить приведенные выше представления о прошлом Латинской Америки со своими, особенно об ее состоянии в середине 20 века, перед началом интересующего нас революционного движения. Думаю, что читатель (я имею в виду американцев лево-радикального направления) найдет мои представления в общих чертах согласными с его собственными, и что даже американский консерватор во многом согласился бы с ними, поскольку объективная истина в этих исторических фактах почти очевидна. Во всяком случае леворадикальный читатель никак не сможет заподозрить меня в приятных иллюзиях или апологетических склонностях по отношению к латиноамериканскому прошлому.

Но я никогда не был в Южной Америке, и даже никогда не общался с латиноамериканцами. До самого последнего времени я был вообще «невыездным», то есть мне запрещены были по политическим мотивам любые поездки за границу. Все мои сведения и представления происходят из чтения и критического анализа прочитанного, в чем мне всю жизнь приходилось упражняться, если я хотел знать объективную истину в советских условиях. Даже научная литература, выходившая в Советском Союзе на русском языке, была богатым источником информации для вдумчивого читателя. Это были книги по географии, истории, экономике, социологии и политике, переведенные с испанского, португальского, английского и других языков, с некоторыми пропусками и предисловиями и примечаниями советских «ученых», которые можно было игнорировать. Естественно, переводились работы авторов «левой» ориентации, но большей частью не коммунистов, так как коммунисты на Западе мало пишут книги. Читал я и книги «либеральных» авторов; а консерваторы в Латинской Америке, кажется, вообще книг не пишут. Впрочем, никем не оспариваемые факты нищеты, бесправия и неграмотности основной массы населения делают позицию консерваторов – людей, желающих сохранения этого строя жизни – совсем уж неинтересной. Далее, я прочел кое-то из художественной литературы Латинской Америки, обильно переводившейся в Советском Союзе, – литературы с явно левыми и даже революционными тенденциями, но содержащей множество конкретных фактов, которые авторы не могли выдумать. Извлечение информации из художественной литературы – особое искусство, которое сильно развивается в условиях искусственной изоляции. Если вы убедились, что я составил себе в основном правильные представления о прошлом Латинской Америки, то вы должны будете признать основательность моих методов анализа, основанных только на чтении.

Здесь я столкнулся с американским подходом, который меня несколько удивил. Некоторые американцы думают, что правильное понятие о какой-нибудь стране, ее населении и образе жизни может иметь только тот, кто там побывал. Вот что я думаю об этой точке зрения. На первый взгляд она просто инфантильна, потому что недоверие к собственным мыслительным возможностям и желание все пощупать собственными руками – чисто детская черта. Но инфантильность – вовсе не особое свойство американских левых: вся американская культура инфантильна, по единодушному признанию культурных европейцев. Оставляя в стороне этот вопрос, который можно будет обсудить отдельно (вместе с некоторыми не менее интересными свойствами русской культуры), спешу заметить, что в вопросах политики недоверчивость американцев, это их желание все «потрогать собственными руками», имеют и некоторые эмпирические основания. В самом деле, их слишком часто обманывали; они имеют причины не доверять печати, телевидению, своим и иностранным политикам и журналистам. С другой стороны, у них подсознательное – тоже вполне основательное – недоверие к собственной способности суждения, которую отнюдь не развивает американская система образования, и уж, конечно, не гарантирует университетский диплом.

Итак, американец знает, что его обманывают, и знает, что он не способен разобраться в массе доставляемых ему фактов. Из этого он делает смешной, чисто ребяческий вывод, будто он может положиться на то, что сам видел и слышал. Вывод этот, прежде всего, не логичен. Человек, не умеющий разобраться в сообщениях других людей и не доверяющий своему суждению, не сможет также понять то, что сам видел и слышал. Толпы американских туристов ездят по свету, видят, слышат, и ничего не понимают. Достаточно послушать, как они описывают увиденные ими страны. Кроме банальных данных, которые можно было бы извлечь из рекламных изданий, не выезжая из своего города, они не видят и не понимают почти ничего – «почти» означает, что они могут заметить какую-то курьезную деталь, или странный местный обычай, истолковав это в терминах своих американских представлений.

Точно так же, но в еще более карикатурных формах, я изучал мнения советских туристов, которые возвращались из-за границы. Для понимания увиденного и услышанного надо знать, в какой стране ты находишься, в каком положении находятся твоим собеседники по отношению к тебе, и в какие условия ты поставлен в этой стране ее властями. Здесь главное, чего недостает американским туристам – это понимание, как работает тоталитарная система власти.

Конечно, американец скажет мне, что никаких общих закономерностей тоталитарной системы, и что нельзя переносить на Кубу наблюдения, сделанные в России. Но в действительности такой американец подсознательно понимает общие закономерности, политических систем, и применяет их на практике. Когда он едет прогуляться в Англию, Францию или Италию, он вовсе не опасается, что с ним, с его багажом, его перепиской там обойдутся совсем иначе, чем в Америке: он твердо знает, в каких странах закон и обычай означает, в общих чертах, то, что он называет «демократией». Но когда он едет в Китай, Северную Корею или на Кубу, он принимает совсем другие меры: если он умен, он тщательно обыскивает свой чемодан, чтобы там не к чему было придраться; а если он глуп, все же проверяет, не рылись ли в нем в его отсутствие; если он умен, он не заговаривает с симпатичным на вид незнакомцем, чтобы его не подвести под полицейские меры; а если он глуп, говорит с ним в присутствии его земляков, чтобы тот не сказал ничего лишнего; если он умен, избегает местных женщин, опасаясь работающих на полицию, а если глуп, то все равно избегает их, понимая, что в таких странах не контролируются сифилис и СПИД. В общем, на практике разницу между свободным поведением в «демократических» странах и поднадзорным – в тоталитарных понимают все. Но обдумать все это умеют немногие. Между тем, уже самая полицейская техника – организация тайной полиции – неизбежно универсальна, как всякая техника, желающая быть эффективной. В тоталитарных странах широко используется, кроме того, первоначальный советский опыт. Известно, что во все «страны народной демократии» Восточной Европы были направлены, после их оккупации советской армией, «специалисты» НКВД для организации там «органов государственной безопасности» по советскому образцу. Эти «эксперты» всегда оставались в аппарате тайной полиции, тщательно следя, чтобы процедуры ее ничем не отличались от советских. Обычаи, история, взгляды населения в таких странах, как Чехословакия, Польша, Венгрия резко отличались от русских; но люди Берия насадили там точно такие же учреждения, подобрали для них кадры, и начали проводить точно такой же контроль. Я проследил за этим процессом в Польше (нет, я не был там, но я знаю польский язык и читал польскую литературу, в том числе подпольную!). В коммунистических странах Азии, не столь подчиненных Москве, был тоже перенят советский опыт: в Китай, Вьетнам, Северную Корею посылали тысячи «советников», не только военных и технических, но и гебистов. Ким Ир Сен был сам агентом КГБ, как и польский президент Берут; оба эти факта коммунистам не удалось скрыть. Точно так же, советское военное присутствие на Кубе всегда сопровождалось «сотрудничеством» тайных полиций. Система концентрационных лагерей на Кубе устроена по сталинскому образцу. «Вредные» диссиденты сидели там и сидят по 20, 30 лет, и по сей день; «безвредных» Кастро сплавляет иногда в Штаты, и это, в общем, «экономические преступники», т. е. люди, нарушившие правила официальной хозяйственной системы, не уплатив кому надо взятку. Сталин таким тоже давал привилегии: в лагерях это были «социально близкие», но вот сплавить их было некуда.

Мне известны основные факты об организации и функциях тайной полиции в Советском Союзе, странах Восточной Европы, Китае, Вьетнаме и Северной Корее. Конечно, в каждой стране есть свои особенности, но можно выделить общие правила, применяемые во всех случаях, где это удалось проверить. Если в некоторых случаях не все известно, то фрагменты, которые поддаются проверке, неизменно укладываются в общую картину. Я исследовал литературу на разных языках, главным образом не коммунистическую или антикоммунистическую, потому что в Советском Союзе об этих «органах» хранилось полное молчание. Если человек, сидевший в китайском, вьетнамском, польском или кубинском лагере, рассказывает западному собеседнику то же, что мне говорили узники советских лагерей, – всегда то же – я знаю, что он говорит правду. Да и как могло быть иначе в лагерях, устроенных по планам НКВД? Я не думаю, что авторы всех этих книг и статей на разных языках сговорились, чтобы клеветать на коммунистов, приводя одинаковые подробности.

В фашистской Германии лагери были устроены несколько иначе. Но в деятельности тайной полиции общие правила еще более разительны. Несомненно, они отражают некий «мировой опыт» контроля над мыслями и запугивания. Не сомневаюсь, что «органы» разных стран делятся своим опытом друг с другом. Сейчас я расскажу, что такое «тоталитарный политический режим», который я детально изучил в Советском Союзе; потом я объясню, почему на Кубе все это не может быть иначе.

Страница 6 из 10 Все страницы