7. (Что происходит после «социалистических революций»)

Прежде всего, эти революции – сложные, многозначные исторические явления. Они отражают реальное, вполне оправданное недовольство и протест трудящихся масс, страдающих от двойного гнета пережиточного феодализма и вновь возникающего компрадорского капитала. Все, что говорят об этом «левые» радикалы, и просто объективные наблюдатели, все, что пишут об этом в своих книгах честные писатели – справедливо в историческом и моральном смысле. Вопрос о том, «надо ли устраивать революции», в таких странах, как Россия, Китай или Латинская Америка звучит просто издевательски. Революции не «устраивают» и не «организуют», они просто происходят – как извержение вулкана. Но в человеческом обществе все процессы получают «моральную» и «политическую» ориентацию. Лава, изливающаяся из вулкана, не чувствительна к доктринам; но человеческие массы, в решающий момент, можно направить в ту или иную сторону с помощью некоторых «спасительных» учений. Удачливые демагоги сначала «подстраиваются» к настроениям массы, а потом начинают ее «вести», куда им кажется нужным, – разумеется, «для ее же блага». Не моя вина, если мой язык сбился здесь на терминологию популярной в наше время психологической школы: есть общие закономерности психологии, и их можно использовать с самыми разными намерениями. Обычно люди, возглавляющие революционное движение, сами верят тому, что говорят – во всяком случае, вначале. Такая вера является, очевидно, важной предпосылкой удачной пропаганды.

Итак, революция побеждает под лозунгами, выдвинутыми ее политическими вождями. Что же происходит затем? На первых порах революционную власть возглавляют бывшие подпольщики и герои гражданской войны, искренне стремящиеся осуществить свою партийную программу. Это бескорыстные люди, вначале ничего не желающие для себя. У них много энергии, потому что выдвинувшая их революция была, естественно, делом рук очень активных людей. И у них неограниченная власть, со всеми ее преимуществами и опасностями. Опасности проявятся уже в ближайшем будущем; но преимущества видны сразу же, и в стране происходят, по-видимому, некоторые благотворные перемены.

Конечно, революция и гражданская война несут с собой разруху, а утопические меры в области экономики очень скоро обнаруживают несостоятельность доктрины правящей партии – «положительной» части ее программы. Старый строй жизни удалось разрушить, но не удается создать новый. Все это вначале можно оправдывать последствиями гражданской войны и саботажем бывших хозяев, что с доверием воспринимают благожелательные иностранцы. Но, вместе с тем, можно видеть и прямые положительные результаты революции; такие же результаты были у нас в России в 20-е годы. Экспроприация господствующих классов доставляет революционерам значительные материальные возможности; в дальнейшем разоренное хозяйство страны не создает уже новых богатств, но на первых порах можно использовать старые: ценности в банках, здания, оборудование предприятий. И прежде всего, можно использовать оставшуюся от старого слоя прослойку образованных специалистов, многие из которых становятся на сторону революции. Инженеры, уверовавшие в идеалы революции, совершают чудеса, восстанавливая в трудных условия предприятия; учителя, ранее преподававшие в элитарных учебных заведениях, с энтузиазмом учат детей из бедных семей; врачи устраивают для народа бесплатную медицинскую помощь. В условиях, когда изгнаны общественные паразиты, (и еще не утвердились новые), энергия честных революционеров, кажется, творит чудеса. И многие простые люди, уверовавшие в революцию, начинают, по-видимому, пользоваться ее плодами. Революционеры находят поддержку в среде рабочих и крестьян; многие из них учатся грамоте и даже сами становятся специалистами – хотя и не столь образованными, как старые, происходившие из образованных семей. Самое впечатляющее следствие революции – это тяга к грамотности в народной массе. У нас в России большевики очень много сделали для образования народа. Они создали «ликбез» – систему элементарных школ для «ликвидации безграмотности», охвативших миллионы людей. Таким образом, улучшения в образовании и здравоохранении после революции были вполне реальны, и я вовсе не думаю их отрицать в случае Кубы, где дело обстояло примерно так же. У нас большевики устраивали в деревнях общедоступные библиотеки – «избы-читальни», привлекавшие лучших, наиболее любознательных крестьян. Это влечение к знанию, возникшее в русской деревне вокруг «избы-читальни», заметил даже крайне консервативный русский писатель Солженицын, объявивший себя врагом всех прошлых и будущих революций.

Большевики развили большую издательскую деятельность, используя опыт дореволюционных издателей и их типографии. Под руководством Максима Горького была начата «Библиотека всемирной литературы», с целью доставить читателю образцовые переводы лучших писателей всех стран и всех времен. Книги были в советской России особым товаром, не подчиненным экономической выгоде. Государство, по существу, дотировало издание учебной литературы, продававшейся по крайне низким ценам, научной и технической литературы, а также художественной литературы, выходившей огромными тиражами в дешевых изданиях. Конечно, такая государственная опека над книгами означала ограничение свободы печати, все более чувствительное по мере вырождения коммунистической власти, но в двадцатые годы, и по инерции государственной политики в течение долгих последующих десятилетий книга оставалась в Советском Союзе самым дешевым товаром: если мерить цены общей покупательной способностью рубля, то книги стоили у нас в двадцать или в тридцать раз дешевле, чем книги аналогичного содержания на Западе (хотя обычно с более низким качеством бумаги и печати).

То же относилось и к другим областям классической культуры. Дотировались «академические» театры, и просто театры, так что билеты стоили дешево, даже при дорогостоящих постановках. Государство содержало музеи, с дешевым, почти бесплатным входом. Государство содержало консерватории и симфонические оркестры, с дешевыми билетами на концерты. И с двадцатых годов старые интеллигенты, проникнутые просветительскими идеями и готовые бескорыстно служить распространению культуры, сидели в издательствах, театрах, учебных заведениях и музеях, продолжая свою работу – вначале при поддержке большевиков, а потом, после истребления большевиков и значительной части интеллигенции во время террора, при все возрастающем разрушительном вмешательстве чиновничьего аппарата. Но, при всем это, «культурное строительство» большевиков оставило следы, которые можно проследить до шестидесятых годов, когда сошло со сцены последнее поколение русских интеллигентов. Во время войны еще радио передавало серьезные музыкальные передачи, в том числе произведения немецких композиторов; а дешевые издания классиков продолжались даже в брежневские времена.

Важным следствием Октябрьской революции было повышение чувства собственного достоинства у простого человека, исчезновение «барства» и унижения трудящегося человека перед «барином». Все эти забытые «завоевания революции» надо иметь в виду, если мы хотим сохранить правильную историческую перспективу и правильно понять, кто такие были большевики. Я начал даже писать об этом книгу, но кто же станет теперь читать о положительных результатах революции?

Известно, как все эти завоевания революции были уничтожены после уничтожения большевиков. Сами большевики, впрочем, положили начало разрушению русской культуры. Террор во время гражданской войны и вызванный ею голод изгнали в эмиграцию около двух миллионов человек, большая часть которых вовсе не была из прежних господствующих классов: это были главным образом русские интеллигенты. Большевики также начали дискриминацию молодежи из интеллигентских семей при поступлении в вузы, разрывая таким образом вековую культурную традицию. А сменившие их бюрократы уже вообще не были заинтересованы в культуре – скорее в том, чтобы от нее избавиться. Вместо прежнего, в значительной части культурного барства мы получили хамское барство партийных чинуш.

Не сомневаюсь, что после революции и на Кубе, и в Никарагуа дела обстояли почти так же, как у нас. В общественных делах сходные причины вызывают сходные следствия: это, если можно так выразиться, дает главный член уравнения, связывающего общественные процессы в разных странах; различия в исторических и культурных условиях – это уже второй, меньший член. Не будем следовать глупостям «культурного релятивизма». Конечно, Кастро больше кубинский Сталин, чем кубинский Ленин, и на Кубе не было «нэпа» (то есть не допускалось оживление частной инициативы под контролем государства, как у нас при большевиках). Но я не сомневаюсь, что на Кубе тоже было, сразу же после революции, время надежд и освобожденной инициативы. Это подтверждается и наблюдениями, на которые любят ссылаться американские «левые». К сожалению, после «социалистических революций» в отсталых полуфеодальных странах неизбежно происходят процессы вырождения, так хорошо известные у нас в России. В этих странах, где никогда не было ни демократии, ни даже местного самоуправления, население привыкло жить в повиновении, и подсознательно готово к повиновению любой наличной власти, а протест против невыносимых условий жизни выражается лишь в форме кровавых стихийных мятежей. Если власть захватывает некоторая организованная группа, то в таких странах, где нет «партий» в западном смысле и нет избирательных механизмов, эта группа неизбежно превращает свою власть в тоталитарную диктатуру. «Идеалистические» элементы группы, принимающие всерьез программу «партии», неизбежно устраняются, а «идеология» приспосабливается к интересам нового правящего класса. Вырождение «авторитарной» власти в «тоталитарную» неизбежно, если сословная структура старого общества разрушена революцией, но в стране не созрели условия для демократического строя.

Страница 8 из 10 Все страницы