IV.

Если я спрошу, зачем нам нужны исследования народной жизни, то такой вопрос покажется, конечно, странным. И несмотря на то, такой вопрос сделать не только можно, но даже и следует. В самом деле, для чего нам нужно изучение народной жизни? Почему мы с таким интересом читаем все то, что касается быта, верований, и все то, что касается народного мировоззрения? Для чего нам нужно знать, напр., что по ученым исследованиям до-петровских русских людей оказывалось, что человек состоит из восьми частей: сердце от камени, тело от персти, кости от облак, жилы от мглы, кровь от чермного моря, теплота от огня, очи от солнца, дух от святого духа? Зачем нам знать: в кого и как народ веровал, в какие играл он игры, какие пел песни, что он ел и пил, как он жил и бедствовал? Зачем нам знать жизнь старой Руси и мировоззрение современного нам простонародья?

Когда явилось с прошлого столетия стремление к изучению внутренней жизни России, подобными вопросами люди не задавались. Не задавались ими и исследователи нынешнего столетия. Возбуждая исследователей к изучению русского быта, наши передовые люди славянофильско-русского закала действовали не на мысль, а на чувства. Напр., Сахаров, человек достойный всякого уважения, говорит, что правильного исследования русской жизни можно ожидать только от русского. «Ни одни чужеземец не поймет, пишет он, восторгов нашей семейной жизни; они не разогреют его воображения; они не пробудят таких воспоминаний, какими наполняется русская грудь, когда ее быт совершается воочию. В родных напевах, которые так сладко говорят русской душе о родине и предках; в наших сельских думах, которые так умильно воспоминают о горе дедовском; в наших сказках, которые так утешно радуют русских детей; в наших играх, которыми утешается молодежь после тяжких трудов; в наших свадьбах, в которых так резво веселится пылкая душа мужающих поколений; в суеверных поверьях нашего народа, в которых отражается общая мировая жизнь — вмещается вся семейная русская жизнь». Только что же из всего этого? Для чего нам нужно знать восторги нашей семейной жизни? Для чего нам нужно знать о горе дедовском, о суевериях и поверьях? Неужели только для того, чтобы разогреть свое воображение и пробудить воспоминание? Думается мне, что напротив. Зачем нам восторгаться заблуждениями и ошибками? Зачем нам воспоминания о горе и страданиях? Какая существенная польза для современной жизни от этих восторгов печальным прошлым? Какую извлечем мы для себя выгоду из знания своих заблуждений и ошибок? Таким образом не ставили вопроса наши исследователи старины. Они отдались кропотливому записыванию всего, что попадалось им под руку, сами не зная, что из этого выйдет. Они восторгались так называемою поэтичностью преданий и проникались сентиментальным чувством к своему родному.

А между тем люди, отдавшиеся изучению народного быта, были люди честные и хорошие. В основе их стремлений лежала верная мысль, но которую они, к сожалению, уяснить себе были не в состоянии. Они чувствовали, что крутой петровский перелом произвел какое-то неблагополучие в русской общественной жизни и разделил Русь на официальную и, так называемую, органически-бытовую. Они не ошибались в том, что в до-петровской Руси было больше свободы народной мысли, а с Петром этот порядок изменился и началось официальное воспитание народа сверху вниз. Но с другой стороны они горько ошибались, ибо видели спасение против после-петровского в до-петровском. Их пугало немецкое вмешательство и они готовы были поклоняться до обоготворения византийскому. В этом вся их ошибка, в этом причина, что теории и учения их не могли иметь прочного успеха и что плодами их исследований воспользуются люди не их мировоззрения, а так называемые западники. Только эти создадут сближение с народом, а вовсе не славянофилы, почвенники и руссофилы; ибо только западники крепки зрелой мыслью, чужды ослепляющей восторженности, чужды смутного чувства, поражающего смутную мысль.

В чем же, в самом деле, заключается сущность органического развития и сближения с народом? Сущность этого заключается в объединении образованных с необразованными, в объединении интересов моральных и материальных тех и других, в дружных соединениях общих усилий к достижению одной общей цели, заключающейся в общем благополучии. Западники не меньше славянофилов тяготеют к народу. Но дело в том, что славянофилы и видоизменившиеся их последователи видят спасение России в чем-то для них непостижимом и смутно-идеальном, а западники, напротив, чувствуя свое родство с массой, чувствуя, что ее страдание есть вместе с тем и их страдание, что ее жизнь есть и их жизнь, хотят устроить объединение не переменой фрака на поддевку, а более прочным и сознательным, общим социально-экономическим развитием и согласованием мировоззрения официальной юридической Руси с мировоззрением Руси бытовой.

Народная Русь живет своею жизнью, совершенно несогласною с жизнью России официальной. У народной Руси свое естествознание, и до сих пор покоящееся на кудесничестве, шаманстве и мистицизме; по народным понятиям, еще и до сих пор земля стоит на трех китах, гром производит Илья пророк, а молния есть каленая стрела. Понятия эти такого рода, что, конечно, и славянофилы не захотят черпать из них свою естественно-познавательную мудрость. Нас тут не спасет ни старая Русь, ни Византия. Научная истина, добытая Западом, есть единственная истина. Поэтому европейское естествознание, как напр., химия с своими разветвлениями, физика, механика, математика, астрономия, все промышленные изобретения, все исследования в области науки, можем мы взять только целиком от Запада, а не из Сивиллиных книг, Аристотелевых Врат и Рафлей, составлявших и составляющих единственный источник народных знаний о природе. Сближение с народом на этом пути должно здесь уступить внешнему натиску и внешнему влиянию, и Россия покроется школами с наукой западно-европейской, пересечется железными дорогами, устроенными по западному образцу, и обзаведется фабриками и мануфактурами западного изобретения. Другого выхода нет. Под этим влиянием Запада, наше сближение с народом совершится не тем путем, что образованные люди наденут мужицкий кафтан, поддевку и сапоги, смазанные дегтем, построят свои дома по крестьянскому образцу и заведут крестьянскую утварь, а, напротив, крестьянин облачится в пальто и заживет с теми же западно-европейскими удобствами, с которыми живут наши образованные люди. Задача сближения в этом направлении не в том, чтобы господину сделаться мужиком, а, напротив, чтобы каждый мужик сделался господином. Достигнуть этого помогут нам лишь социально-экономические теории, выработанные Западом, и западно-европейские положительные знания.

Но есть еще другой порядок понятий, в которых точные знания Запада не окажут нам существенной помощи, — понятий, правильность которых нельзя определить ни математическими формулами, ни химическими комбинациями; это — понятия бытовые.

Страница 6 из 9 Все страницы