Книга посвящается детям

От автора

Со временем к человеку приходит интерес к своему далекому прошлому и он задает себе вопрос, известный по картине Гогена «Кто мы? Откуда мы?»

И эти мы уже не только я, но и мои родители, мои деды и прадеды, мои бабушки и прабабушки, и еще более далекие предки, о которых что-то неясное, затуманенное выплывает из семейной памяти. Из жизни многих поколений возникает История. Это может быть история страны, города или отдельной семьи – маленькой частички общей Истории.

Вот об истории своей семьи я и решилась написать эту книжку. Как всякая русская, тем более сибирская, семья моя включала людей разных национальностей, религий и разного образа жизни. Члены семьи в своей деятельности создавали новую общность, но и наследовали черты предков. Эти черты, имеющие общие родовые корни, проявлялись в разных поколениях то в одном, то в другом человеке.

Вторая причина, побудившая меня взяться за перо – отражение истории страны в истории семьи. Покорение Сибири, создание забайкальского казачества, революция, гражданская война, годы строительства СССР, отечественная война, потери сыновей, восстановление страны, подъем ее науки, годы застоя, перестройка, развал СССР, смена ценностей – все прошло через нашу семью и оставило в ней свой след. Отражение истории страны в истории семьи – вот вторая тема, которая меня интересовала.

Книга написана для семьи, для ее будущих поколений и для архивов, хранящих память о прошлом. И все же надеюсь, что найдутся читатели, которым будет интересна «История одной сибирской семьи». Многие исторические факты не вошли в основной текст и вынесены в Приложение, что отмечено на соответствующей странице звездочкой.

Глава 1. Истоки рода: земля, история, семейные предания

1.1. Истоки

Сибирь, явилась колыбелью для многих сибирских родов, фамилий, семей. Наверное, в каждом сибирском роде отражается история самой Земли, история ее заселения. Здесь смешались исконно русские, пришедшие в Сибирь в разное время и разными путями с местным населением – бурятами, тунгусами и пограничными монгольскими племенами. И в этот котел добавилась западная закваска – поляки, литовцы, латыши, которых ссылали в Сибирь после каждого восстания против русского царя.

У каждой сибирской семьи свои истоки, своя история, свои легенды. В нашей семье смешались русская, монгольская и польская кровь. Среди русских предков были забайкальский казак и вятский крестьянин. Смешались совершенно разные языки, религии, культуры, обычаи, привычки. Поэтому прежде, чем говорить о семье, я хочу рассказать об ее истоках.

Может быть, одному читателю что-то покажется абсолютно лишним, другого, напротив, заинтересует. Я не пишу историю народов – я пишу историю семьи. Но в каждом из нас живет наше прошлое. Мы – дети своей Земли и ее истории.

Поэтому начинать приходится с устройства места, где возникло явление, в данном случае семья Титляновых.

Наше родовое место – станица Акша на реке Онон относится, согласно административно-территориальному делению сегодняшней России к Забайкальскому краю, по-старому – к Забайкалью.

1. 2.  Природа Забайкалья

Забайкалье – большая страна, которая простирается почти на 1000 км с севера на юг и более, чем на 1000 км с запада на восток от берегов Байкала до слияния рек Шилка и Аргунь, вплоть до границы с Китаем и Монголией.

В Забайкалье чередуются горные хребты и межгорные котловины, вытянутые в северо-восточном направлении. Климат Забайкалья резко континентальный: зима продолжительная и суровая, лето умеренно теплое, осадков выпадает сравнительно немного (250−300 мм в год). Наиболее обделены осадками днища котловин. Больше всего выпадает осадков во второй половине лета. Зима почти бесснежная. В днищах котловин высота снежного покрова 10−15 см, но на высоких хребтах снега бывает много (высота снежного покрова может достигать здесь 150 см).

В Забайкалье проходит часть главного водораздела между бассейнами Северного Ледовитого и Тихого океанов; наиболее крупные реки – Витим, Олекма, Селенга, Шилка, Аргунь. Питание рек дождевое и на период летних дождей приходится 50−80% годового стока. Нередки здесь и катастрофические паводки.

Суровая страна Забайкалье, но красивая. Основная ее часть расположена в зоне тайги, которая на юге сменяется лесостепью и степью. Лесостепи приурочены к среднегорьям до высоты 1000−1200 м. здесь лиственнично-березовые и осиновые леса чередуются с пижмово-разнотравными и разнотравными степями. На юго-востоке Забайкалья раскинулись Даурские степи. Только там я видела неописуемую степную красоту: голубые от расцветших ирисов, красно-желтые красодневные и ярко-желтые пижмовые степи. Но в основном Даурские степи злаковые: ковыльные, вострецовые, по склонам злаково-кустарничковые.

В любое время года хороши степи. Открытое небо, широчайший простор без преград, пьянящее, как дурман шальные степные ветры и то пушистый, то жесткий ковер травы под ногами.

По этим степям мчалась верхом моя прапрабабушка – монголка, здесь пасла табуны ее дочь (бабушка моего отца), по этим степям в гражданскую войну неслась лихая конница и атамана Семенова и красных партизан. И в каком-то эскадроне партизан скакал с оружием в руках молодой парень – Антонин Титлянов. Эти степи увидела я, впервые выехав в экспедицию. Случайность? Совпадение? Закономерность? Я верю в случай, по-моему, он звено неотвратимости.

1.3. Коренное население Забайкалья

Коренное население Забайкалья – буряты, эвенки (тунгусы), а также   кочевавшие здесь монголы. Буряты Забайкалья считали себя монголами. Селингинские буряты утверждали, что они чистейших кровей потомки Чингиз-хана или его брата. Агинские же буряты называли себя потомками князя Барту. Большинство исследователей считают, что буряты – древнейшие аборигены Забайкалья и лишь незначительная их часть – выходцы из Монголии.

Забайкальские буряты были скотоводами. Они совершали постоянные кочевки: летом на открытые места, где дуют ветры, относящие мошку и оводов, осенью – на выкошенные летом луга и острова в долинах рек, зимой – в защищенные от ветра места, где скот питается ветошью, весной – на склоны, где раньше всего стаивает снег.

Верование забайкальских бурят – ламаизм – одна из сект буддизма. Как писал Поддубный [1914], никто из бурят, кроме лам, не знает молитв, службы и обрядов. Участие народа в молитве заключается в торжественном настроении, множестве поклонов, в приношениях богам и ламам и, наконец, в бормотании непонятных для них слов и фраз из буддийских молитвенников.

Буряты живут улусами в 10−20 юрт или зимовьев, принадлежащих лицам одного рода. Каждый бурят имеет одну-две юрты, несколько деревянных стаек (место для скота), два-три небольших дворика и иногда бревенчатый амбар для сохранения зерна и запасов.

У бурят единоженство. Положение женщин и мужчин не одинаковое. Женщины пользуются свободой и самостоятельностью, но они целый день в трудах, на них все заботы и работы по хозяйству. Мужчина же, как истый номад, отличается крайней непоседливостью. Его так и тянет в другой улус – повидать знакомых, узнать новости, а часто он едет вообще без всякой цели в другой улус и даже в город.

Тунгусы (они же эвенки) в Забайкалье живут в тайге, они великолепные охотники и знатоки тайги. Тунгусы отличаются честностью, веселостью, остроумием и добродушием. Всякое событие в жизни тунгусов ознаменовывается танцами. Эвенки числятся православными, но на деле они по-прежнему язычники, шаманисты. С принятием христианства многоженство не устранилось, но лишь богатые имеют две-три жены. Главное занятие забайкальских эвенков – звероловство и рыболовство [Поддубный, 1914].

1.4. Русское население Забайкалья

Первыми русскими поселенцами Забайкалья были казаки-землепроходцы. В средние века русским, как и многим другим крупным и сильным народам, не сиделось на месте.

По захвату огромных пространств движение русских сравнимо с завоеваниями Александра Македонского, Чингиз-Хана, Батыя, по стилю движения резко отличается. Древние вожди шли во главе огромных армий. Русские продвигались по Сибири небольшими отрядами – в десятки человек, редко в сотни.

Движение русских шло в разных направлениях, но в итоге – к востоку. В конце правления Михаила Федоровича (1645 г.) несколько экспедиций уже шло к берегам Тихого океана. Одно поколение (1613−1648 гг.) прошло расстояние от р. Оби до Тихого океана, присоединив к русской короне тунгусов, якутов, бурят, дауров, коряков и др. [Азиатская Россия, 1914].

О завоевании Сибири Ермаком написано много и интересно. Мы не будем пересказывать исторические повести, а лишь напомним, что длился поход с 1581 по 1585 г., сам Ермак погиб от рук Кучума, остатки его дружины оставили Сибирь, в которую вернулись прежние владельцы. Однако дело, начатое Ермаком, не погибло. Новые отряды под начальством воевод Сукина и Мясного завершили дело, начатое Ермаком, присоединив к России земли по рекам Туре, Тоболу и Иртышу.

Наступившее после смерти царя Федора Иоанновича смутное время разрухи задержало движение русских в Сибирь. Однако по окончании смутного времени продвижение Московской Руси в Сибирь возобновилось.

Не будем останавливаться на плавании поморов по северным морям, благодаря чему был установлен прямой водный путь от Архангельска в Енисейскую Губу. Не будем рассказывать о путях частично пеших, частично водных от Оби к Енисею и далее к Лене. Нас интересует лесостепной участок в Забайкалье, освоение которого связано с движением русских к Амуру.

В 1643−1645 гг. Поярков со 130 казаками пошел с Лены по Алдану, переволокся через Становой хребет и рекой Зеей вошел в Амур. Рассказы Пояркова о том, что «землицы по Амуру людны и хлебны и собольны, и всякого зверя много, и хлеба родится много, и реки рыбны» побудили старого опытовщика Ёрку Хабарова набрать дружину в 70 человек и с позволения якутского воеводы двинуться к Амуру. Хабаров проплыл по Амуру, вернулся и в следующий (1650) год повторил свой поход уже во главе отряда в 400 человек с тремя пушками. В отряде было 170 охотников. Дауры, жившие по берегам Амура и платившие ясак Богодойскому (т. е. китайскому) царю, оказали сопротивление. Русские заняли Албазин и поставили Ачанский городок и городок в устье р. Зеи. Однако к Ачанску подошли маньчжурские войска, которые в тот раз были разбиты русскими. Так начались войны России с Китаем из-за обладания Амуром [Азиатская Россия, 1914].

Одновременно с походами на Амур русские утвердились на Байкале и в Забайкалье. Под водительством сотника Бекетова отправили казаков «на… дальнюю службу на Иргень-озеро и на великую реку Шилку». Поход начался в 1652 г. из Енисейска и цель имел «поставить два острога в самых крепких и угожих местах, и приводить немирных землиц людей под государеву царскую высокую руку». Несколько лет ушло на выполнение этого плана. Большую часть пути шли против течения рек, тяжелые лодки с оружием и разнообразными припасами тянули бечевой. Преодолев всевозможные преграды, отряд Бекетова достиг озера Иргень, где и был поставлен Иргенский острог.

Оставив часть людей в остроге, Бекетов с основным отрядом перешел Яблоновый хребет по Иргенскому волоку, т. е. по сухому пути от оз. Иргень до р. Ингода. От Ингоды отправил Бекетов казаков во главе с Урасовым искать на р. Нерче место для другого острога. Урасов и отстроил Нелюдский (Нерчинский) острог.

Зимой казаки собрали богатый ясак и под охраной 30 человек отправили в Енисейск девятнадцать «сороков» соболей. (Сорок – это связка сорока штук соболей.) Около вновь отстроенных острогов казаки распахали и засеяли землю, положив начало земледелию за Байкалом.

1.5. Остроги

Форпостами для приобретения новых земель и хозяйственного освоения края, крепостями при нападении «иноземцев» служила система острогов. Острог – это крепостное сооружение. Внутренние строения (избы, амбары, церкви) ограждались стеной из заостренных бревен с оборонными башнями и отверстиями для стрельбы. Часто остроги ограждались рвом. Выбирая место для острогов, казаки заботились не только о возможностях дозора и обороны, но и о том, подходит ли окружающая местность для хлебопашества и скотоводства. Зимовья и остроги в Забайкалье строились на излучинах рек, мысах, островах и полуостровах.

Во второй половине XVII века в забайкальскую пограничную систему входило около 15 острогов, построенных с 1646 (Верхне-Ангарский острог) по 1700 г. (Сретенский острог). Нерчинский, Селенгинский и Удинский остроги со временем превратились в города. В конце XVII века, когда военная угроза со стороны Китая ослабла, а местное население довольно покорно перешло в подданство России, большинство острогов практически исчезло, другие превратили в тюрьмы.

1.6.          Установление границы с Китаем

С теми силами, которые были у русских в XVII веке в Сибири, они дошли до пределов возможного расширения своих владений. Воевать всерьез с Китайской империей   не было ни людей, ни оружия *    Китайской империей с 1644 по 1912 гг. правила маньчжурская династия Цин. . И все-таки война с Китаем, то затихая, то разгораясь, шла около сорока лет в основном вблизи Албазина на Амуре и устья Зеи. В 1684 г. шеститысячная китайская армия, вооруженная сотней пушек, подступила к Албазину. Против китайской мощной группировки русские могли выставить лишь около двух тысяч защитников, 20 пушек и 500 пищалей. Хотя Албазин и пострадал, но китайские войска были отбиты.

Переговоры о мире проходили под Нерчинском. Русское посольство возглавлял царский посланник Ф.А. Головин. Китайская делегация явилась под Нерчинск во главе 12-тысячной армии. Вначале маньчжуры претендовали на весь Амур – от верховья до устья и на все земли, лежащие восточнее Байкала. Затем они все-таки умерили свои притязания и подписали в 1689 г. Нерчинский трактат о границе между Россией и Китаем [Азиатская Россия, 1914].

Линия границы оказалась крайне неопределенной. Основные географические ориентиры были не ясны, точных карт районов разделения не было. В связи с такой неразберихой часть территории китайцы считали китайской, а русские – русской. На рубеже XVII и XVIII веков официальная граница существовала только по реке Аргуни. К западу от Аргуни не было ни острогов, ни караулов и лишь кочевавшие в этих местах ясачные тунгусы являлись охранителями российских земель.

Между тем, торговля с Китаем требовала порядка и понимания, где же проходит граница между государствами. Ситуация обострялась претензиями Китая на всю южную часть Западной и Восточной Сибири, т. е. на установление границы по линии Красноярск-Аргунь. Для переговоров об уточнении границы Россия отправила в 1726 г. в Пекин посольство во главе с графом Саввой Владиславичем Рагузинским.

Граф приехал не один, его сопровождали и охраняли якутский пехотный полк, одна рота драгун и 200 человек Екатеринбургской охранной стражи. По требованию графа переговоры были перенесены на границу России и Монголии в район р. Бури (20 км от Кяхты). Здесь 20 августа в 1727 г. был заключен Буринский трактат, ставший составной частью Кяхтинского договора.

Граница проводилась от верховья Аргуни до Кяхты и далее до перевала Шамин-Дабата на Алтае по принципу «северная сторона Российскому империю да будет. А полуденная сторона Срединному империю да будет». Урегулирование всякого рода конфликтов на границе возлагалось на пограничную администрацию обеих сторон. Был установлен порядок торговли между Россией и Китаем. Кяхта и Монгольская слобода Цурухайту были объявлены постоянными пунктами беспошлинной торговли.

Две пограничные комиссии в составе обеих сторон занялись маркировкой границы, постановкой пограничных знаков, установлением караулов, перемещением поселений и кочевий. В размежевании участвовало около 150 служилых, часть из них «чертила» границу от Кяхты до Алтайских гор, другие от Кяхты до Аргуни. Они установили 87 маяков (земляные или каменные насыпи конической формы). К договору были приложены разменные письма с описанием демаркационной линии и перечнем маяков.

Две тысячи верст границы охранялись двадцатью пятью караулами. Расстояния между караулами составляли от 100 до 200 верст. При каждом карауле состояло 5−10 юрт (семейств) тунгусов или бурят, которым было поручено наблюдать за пограничными маяками, за переходом через границу людей и скота. В 1772 г. на границе были поселены 800 русских селенгинских, нерчинских и иркутских казаков вместе с их женами и детьми. Этим поселением завершилось образование пограничной стражи на китайской границе. Граница делилась на восемь дистанций, в пределах которых учредили 70 постов или караулов, 8 крепостей и 63 редута, при которых и поселили русских казаков [Смирнов, 2008].

Наше родовое место (р. Онон, станица Акша) по Буринскому трактату отошло от Монголии к России. Присоединенная к России территория была степной и граница терялась в степи, по которой кочевали независимые монгольские племена, недружелюбно посматривающие на русских пришельцев.

1.7.          Сословное «сусло» сибиряков

После первых ручейков потоки русских в Сибирь становились все полноводнее. Первопроходцев манило не только честолюбие, но и корысть. Почин к походу принадлежал, обычно, не правительственным людям, а отдельным, часто авантюрным, личностям. Случалось, конечно, что воеводы и сами посылали на разведку служилых людей. Но чаще к воеводе, а то и к голове острога являлся «опытовщик» и просил разрешения поискать новые землицы и «неясашные» народы. Имея согласие «государева начальства», опытовщик набирал себе дружину. К нему приставали охотники-промышленники, нередко инородцы. Воеводы, дабы соблюсти казенные интересы, посылали с отрядом своих людей. Вот дружина готова и в путь!

Часть «опытовщиков» воистину были авторитетными личностями, одно их имя было залогом успеха. В отряды часто входили промышленники, были и приказчики – представители московского купечества. По-нынешнему сказать, крупный капитал инвестировал в будущее (серебро, золото и, прежде всего, меха) и не прогадывал.

Уже в XVII веке русские делились на несколько групп: служилые люди (военные), крестьяне, промышленники, посадские (жители городов, имевшие право заниматься торговлей и ремеслом) и так называемые «гулящие», которые не имели постоянной приписки к государевой службе, деревне или посаду.

Служилые люди. В Забайкалье служилые люди и их семьи, обычно, заселяли остроги. Гарнизоны острогов были малочисленны: десятки, от силы 2−3 сотни человек. Первоначально в служилые входили стрельцы и казаки. Постепенно стрельцов становилось все меньше, их место заняли служилые, попавшие в Забайкалье по Государственному переводу. Круг обязанностей служилых людей был широк: военные походы, строительство острогов, сбор ясака, поиск серебряных руд и землепашество.

Однако на первом месте всегда стояло присоединение к Российской короне новых земель и охрана границ. Служилые за свою службу получали довольство – деньги, хлеб, соль, а часть служилых наделялась пахотными угодьями.

Крестьянство. Первоначальными центрами хлебопашества были остроги, вокруг которых селились немногочисленные крестьяне. Затем все больше крестьян стало приезжать в Забайкалье. Их манила воля. На своей родине они были крепостными, в Сибири – свободными людьми. В основном они становились «пашенными» крестьянами, которые за право иметь свою землю отрабатывали «государеву десятинную пашню». В Забайкалье за десятину государевой пашни крестьянин мог пахать для себя 4−7, а то и 10 десятин (десятина равна 1,09 га). Семена для «десятинной пашни» выдавались из казны, но урожай с той пашни полностью поступал в «государевы закрома». В XVII веке крестьянское хозяйство почти полностью было натуральным. Сами изготовляли сохи, бороны, телеги, сани, дуги; шили обувь, пряли шерсть, ткали сукно. В селах работали мельницы, кузни, кожевни, которые брали у крестьян плату натурой.

Посадские люди. Посадское население (сословие) моложе крестьянского. Лишь к концу XVII века посадские стали обживать Нерчинск, Селенгинск, Удинск, т. е. крупные поселения. Посадские занимались ремеслами, торговлей, отчасти хлебопашеством. Посадские должны были отрабатывать натуральные повинности – строить дороги, мосты, амбары, мельницы, ремонтировать крепостные сооружения в острогах, в общем, делать все, что воевода прикажет.

В Забайкалье посадскими было развито кузнечное, кожевенное, плотничье, столярное, мукомольное дело; изготовление лодок, плотов. Они варили мыло и соль, курили вино, красили холстину, добывали слюду для окон. Из посадских вырастали купцы, торговавшие не только по всей Сибири, но и с Россией и с Китаем.

С каждым десятилетием население Сибири и Забайкалья возрастало. В 1897 г. население Забайкальской области составляло 672072 чел., из них русских – 442 744 чел. (66%), в 1911 г. (за 14 лет) население возросло до 868 790 чел., среди которых русских было 68%. [Турчанинов, 1914].

1.8.          Формирование этнического «сплава»

Буряты и эвенки после длительного сопротивления приняли власть России и стали ясачными людьми – данниками русской казны. Ясак – это в основном пушнина. Вначале ясак не был нормирован, брали, сколько сами ясачные давали. В конце XVII века ясак стал нормированным, им облагалось все мужское население (с 18 до 50 лет). В зависимости от местных условий (степь или лес) сдавали от 1 до 6 соболей в год.

Непривычными для аборигенов ростовщическими операциями купцы и промышленники вовлекали ясачных в неоплатные долги. За долги местные теряли свои охотничьи угодья. Сопротивлялись абригены неправедному ясаку по-разному. Были и челобитные в Сибирский приказ и откочевки в труднодоступные места. Учитывая «шатость иноземцев» и малые военные силы в Забайкалье, Русское государство пыталось решать ясачные дела миром. Приведем лишь один пример – выписку из царского наказа [1655 г.] А.Пашкову на воеводство в Даурской земле.

«А служилым людям… приказывать накрепко, чтобы они, ходячи по ясак, ясачным людям напрасных обид и налогов отнюдь никому никаких ни которыми мерами не чинили, собирали б с них государев ясак ласкою и приветом, а не жесточью и не правежем; а жесточи б им в том никакой ни чинили, и имали б с них государев ясак по скольку будет мочно, по однажды в год, а по два и по три ясака на один год не имати». [Хрестоматия по истории Читинской области, 1972, с. 33−34].

Это ж только поглядеть! «Напрасных обид и налогов отнюдь никому никаких ни которыми мерами не чинить!».

Правительство смотрело на ясачных, как на подданных наравне с русскими. Их судили по тем же законам, не препятствовали ни верованиям, ни обычаям, ни внутреннему устройству общества. Русские власти включили бурятские и эвенкийские общины в государственную систему, признав общины низшим звеном управления и в их внутренние дела не вмешивались.

Две причины способствовали миру в складывающемся забайкальском обществе. Первая – отсутствие у русских заинтересованности в вытеснении местных племен с их исконных территорий, так как эти территории не были годны для хлебопашества.

Вторая причина – местные женщины, вошедшие в русские дома. Русские землеискатели находились в постоянной борьбе с суровой природой и враждебными племенами аборигенов. Надеяться можно было только на себя. Тут и ковались железные характеры – неустрашимость, решительность, находчивость, смелая предприимчивость.

Все умели эти мужики: и неприятеля отбить, и зверя завалить, и дом построить, и землю вспахать, и хлеб с нее собрать. Но дом – не дом без семьи. А женщин русских в Сибири почти что и не было. Правительство предпринимало свои           меры: посылало женщин из России, приказывало крестьянам выдавать своих дочерей за ссыльных, и даже деньги за это платило и отцам, и дочерям (приданое), и мужу. Но, в конце концов, указом в 1825 г. было повелено местным властям покупать девушек у инородцев. Так и вошли хозяйками в русские дома самостоятельные бурятки, добродушные тунгуски, своенравные монголки. Браки русских с инородцами совершались во множестве и до 1825 г. От смешанных браков с бурятами и монголами в Забайкалье появилось потомство смуглое, черноволосое, черноглазое, иногда с правильными чертами лица, иногда скуластое и узкоглазое. Вот, наверное, эта бегающая по дворам и скачущая на конях смугловатая детвора то курносая и светлоглазая, то скуластая и узкоглазая и была тем основным клеем, который крепил образующееся особое забайкальское население, связывая кровными узами русских с инородцами, и был основой мирных отношений и взаимных хозяйственных интересов. Мужики-то русские, а бабы – то ли монголки, то ли бурятки, то ли тунгуски.

1.9.          Семейные легенды

Кроме исторических хроник, бесценным источником родословных служат семейные легенды. Откуда они появляются? Их рассказывают внукам бабушки, гораздо реже мамы и папы своим дочерям и сыновьям. Эти легенды иногда находят свое подтверждение в старых дневниках, в письмах, старинных фотографиях, в сохранившихся старинных вещах, иногда – в фамильных драгоценностях и именном оружии. Ничего материального (кроме одной фотографии столетней давности), что подтвердило бы семейные легенды, в нашей семье не сохранилось. Остались лишь в моей памяти рассказы бабушки – Александры Константиновны и моего отца – Антонина Андреевича. С бабушкой мы жили на Камчатке, куда мои родители уехали работать в 1935 г. Место работы – маленькая опытная станция в 12 км от села Мильково (ныне Елизарово). Когда мы приехали, дом, в котором мы должны были жить, был не достроен – не было даже пола. Родители сами достраивали его – отец настелил полы, мама оштукатурила стены. Было уже холодно и для нас построили землянки. В землянке топилась печка, на которой бабушка готовила еду, было тепло и уютно. Родители ночевали в другой землянке, потом в новом доме, где было очень холодно, а мы с бабушкой так и жили всю зиму в землянке и спали на большом топчане.

После ужина, когда родители уходили, я садилась на скамеечку около печки или забиралась на топчан и просила бабушку: «Расскажи про старое». Было мне 5−6 лет, когда я услышала семейные легенды. Что же могло сохраниться в моей памяти? Сохранилось многое, но сколько было домыслено, допридумано маленькой девочкой с живым воображением! Конечно, я и позже, уже в школе, когда мы снова жили с бабушкой, переспрашивала, уточняла; бабушка отвечала, рассказывала что-то новое, а потом говорила: «Да забыла я многое, может и не так было, а может быть отец мне сказки вперемежку с правдой рассказывал. Еще моя бабушка-казачка мне рассказывала, так у нее часто не так выходило, как у отца. Правда-то, Аргенточка, разная, у каждого она своя». Вот эту бабушкину максиму я запомнила на всю жизнь и по длинному жизненному опыту знаю «Да, правда у каждого своя».

Через много лет, когда мне уже было около тридцати, мы поехали с отцом в тайгу и там ночью за чаем у костра он рассказал мне свою версию далекого прошлого. Отец предпочитал читать литературу историческую, интересовался историей казачества, ссылался на определенные даты. Многое сходилось, но многое и расходилось с рассказами бабушки. Из этих бесед сложилась у меня в голове история семьи и кое-что я даже тогда записала. Поскольку история объединяла рассказы моей бабушки (а они в свою очередь родились из рассказов ее отца и ее бабушки) и рассказы моего отца (которые он слышал от своей бабушки), то все изложенное ниже – легенда, семейная легенда Титляновых.

Глава 2. Легенда о казаке и быль о забайкальском казачестве

2.1. Семейное предание

Начало роду положил казак (имени его не установлено), пришедший с Дона в Забайкалье. Легенда говорит, что был царский Указ отправить 1000 донских казаков в Забайкалье. Каждая семья должна была выделить доброго казака – сына неженатого и для него – двух лошадей, одну под седлом, а другую держать в поводу для поклажи. А еще полностью обмундировать сына и казачьей формой и оружием. (Говорят, семья нашего казака была бедной и могла справить лишь одну лошадь, а вторая лошадь и обмундирование было дано казаку куренем). И идти тем казакам на восток до рек Шилки, Онона, Аргуни и встать по этим рекам караулом и оборонять землю Русскую от Китая, если войска Богдыхана позарятся на наши владения.

Год, говорится в легенде, шли казаки на восток и достигли тех рек и стали там караулом. Начали строить крепости, рубить себе дома и земли пахать.

2.2. Забайкальское казачество

Сибирское казачество

История сибирского казачества намного моложе истории казачества в целом и начинается с 1580 г., когда Ермак со своими пятью сотнями казаков перешел Урал. Потом остатки дружины Ермака слились с частями царских отрядов, присланных для охраны границ и постройки укрепленных острожков. В образовавшееся войско входили казаки, стрельцы, московские охотники, пленные литовцы, служилые татары и т. д.

Вот из этой смешанной, разнородной группы и родилось сибирское казачество. Казаки составляли гарнизоны острожков и городков, отбывали всевозможные службы, которые поручали им воеводы, но главной задачей всегда было «проведование новых землиц и подведение неверных под высокую Государеву руку». На всем неизмеримом пространстве от Уральских гор до мыса Дежнева, и от Таймыра до Афганистанской границы нет места, где в свое время не побывали бы казаки, всюду приходившие как завоеватели и первые засельщики.

Казаки делились на городовых (справлявших службу в городах) и линейных, т. е. тех, кто охранял границу.

В пятидесятых годах XVIII века во время правления Екатерины Великой осложнились отношения с Китаем. Необходимо было укрепить границу. Для усиления Сибирской линии были в Сибирь командированы (навечно!) 1000 донских и 1000 яицких казаков, а на Иртышскую линию была переведена часть городовых казаков и служилых татар, которые всегда были прекрасными наездниками [Васильев, 2007].

В 1808 г. все линейные казаки Иртышской, Ишимской и Колывано-Кузнецкой пограничных линий общим числом в 6117 человек были организованы в одно общее линейное войско, которое в 1861 г. было переименовано в «Сибирское казачье войско».

Служба казака продолжалась 19 лет и начиналась с 19-ти летнего возраста, когда каждый казак записывался в служилый состав. В этом заключалось коренное различие между казаками, у которых на службу идут все, и остальным населением, отдающим на воинскую службу лишь часть своего состава. В первый год казак освобождался от платежа повинностей и должен был завести коня и снаряжение, второй год посвящался обучению строю и службе. Затем казак переходил на 12 лет в строевой разряд. Первые четыре года казаки проводили в строю, остальные восемь лет на льготе, но при этом они были обязаны иметь все снаряжение и коня. В любой момент «льготные» казаки могли быть призваны в действующую службу. По окончании 12 лет строевого разряда казаки переходили на 5 лет в запасной, а затем – в отставку. Из отставки они могли быть призваны в ряды ополчения, но лишь в исключительных обстоятельствах [Безсонов, 1914].

В основу обучения казаков строевой службе был положен непреложный закон – удержать в казачестве приемы, способы ведения борьбы и боевые качества, которые выработались вековой практикой постоянных военных действий.

Лихая езда, меткая стрельба, умение примениться к условиям любой местности, быстрая сметка, поразительно быстрый переход от пешего строя к конному и обратно – все эти качества постоянно поддерживались системой обучения казаков строевой службе.

Чтобы льготные казаки не отставали от службы, во всех казачьих войсках устраивали призовые стрельбы и джигитовки. Верховая езда являлась родной стихией для каждого казака, жизнь которого с детства была неразрывно связана с лошадью. Весь молодой казачий подрост, не только мальчики, но и малые дети и девушки прекрасно ездили верхом и были знакомы с конным военным строем. Искусство править лошадью, совершать утомительные и долгие переезды, можно сказать, жить в седле, благодаря постоянным упражнениям с детства, достигалось казаком в таком совершенстве, которое было почти недоступно регулярным кавалерийским частям с их коллективным обучением. Сибирские казаки многое взяли от тех азиатских народов, с которыми постоянно контактировали – систему выездки лошадей, посадку в седле, конское снаряжение Забайкальское казачество до середины XIX века

Начало Забайкальского войска относится к середине XVII века, когда русские проникли в Забайкалье, подчинили бурят и тунгусов и выстроили несколько укреплений. После заключения первого договора с Китаем (Нерчинский трактат, 1689) бывшие с царским посланником графом Головиным два полка, набранных из городовых и линейных казаков Иркутской губернии, были записаны в казацкую службу в Нерчинск, Селенгинск и Удинск. Они и послужили зародышами забайкальских казачьих войск [Безсонов, 1914]. После подписания с китайцами в 1727 г. Буринского договора протяженность забайкальской границы составляла 2000 верст. И по этой линии стояло всего около тридцати караулов, с расстоянием между караулами – 100-200 верст * Караулы – это военно-оборонительные сооружения на расстоянии 15-30 верст от границы. . К 1770 г. многие караулы разрослись до 10-30 дворов и стали казачьими станицами.

В первой половине XVIII века на границе было не спокойно. То русские угоняли скот у монголов, то монголы промышляли воровством у русских. За два года монголы совершили более 100 набегов на русские земли. Много хлопот доставляли и монгольские перебежчики. Некоторые монгольские роды, уходя от маньчжуров, откочевывали на российские земли и годами пасли свои стада в тамошних степях, не внимая никаким предупреждениям русских.

Необходимо было строить новые караулы и увеличивать пограничную стражу, прежде всего за счет инородцев – бурят и эвенков, которые кочевали «на своих породных землях» на приграничных территориях. В 1761 г. по Сенатскому указу был создан тунгусский казачий полк в 500 человек. Вслед за этим событием четырнадцать Селенгинских бурятских родов обратились к губернатору с прошением об организации бурятских казачьих полков. Полки состояли только из добровольцев и назывались по имени тех родов, которые выставили больше всего желающих служить.

Тунгусским и бурятским казакам было выдано по две лошади: одна от ясачного рода казака, другая – от бурятских богатых родов. Вооружены инородческие казаки были луком и стрелами, саблями, реже огнестрельным оружием.

Позднее им были выданы пики. Использовались и панцири и кольчуги. У бурят были и старинные панцири из особо заплатанной холстины, которую казак обматывал вокруг тела не менее 10 раз. Эвенкийский казачий полк (500 человек) дислоцировался на Нерчинском участке границы, а бурятские полки (2400 чел.) на Селенгинском участке. Число русских казаков-пограничников составляло 800 человек.

Итак, к 1775 году пограничное войско – это уже 3700 человек. Постоянная пограничная конная стража насчитывала 1700 человек. Подумать только, 2000 верст границы и на ее ежедневной охране – 1700 человек, т. е. по одному человеку на версту. Не густо! Правда, еще 900 солдат регулярных войск размещались в крепостях. Но что это были за крепости! Построенные в XVIII веке оборонительные сооружения к XIX веку ветшали и приходили в негодность. Пограничные караулы представляли собой «суть простые селения, ничем не обнесенные» в 10−30 дворов. При въезде в них стоял лишь шлагбаум да будка часового.

«В Акше – 6 фунтовых пушек на полевых лафетах, в Чинданте – 2 бронзовые пушки на полевых лафетах, но без передков. В Цурухайтуе – 2 пушки (одна полуфунтовая, а другая фунтовая), обе на полевых лафетах. Во всех этих крепостях было известное количество зарядов и снарядов. Но ни качество пушек, ни состояние их не подавало никакой надежды, чтобы можно их было употребить с пользой ни при наступлении, ни при обороне» (из документов 1806 г.)*¹.

Россия, моя Россия! Как все меняется и как все остается по-старому!

Вот такие вооруженные отряды и такие укрепления представляли мощь России в Забайкалье к началу XIX века. А ведь по сути дела забайкальское казачество было единственной военной силой, стоявшей на востоке на страже интересов Российского Государства*².

Царское правительство долгое время не желало осложнять отношения с Китаем и практически не реформировало казачье войско. Однако, возникла новая опасность – крупные европейские государства, которые не скрывали своих аппетитов к Приамурью и Приморью. Необходимо было усилить и реорганизовать военные силы России на востоке.

Забайкальское казачье войско – служба

Проектов реформы забайкальских казачьих сил было много, но именно проект знаменитого восточно-сибирского генерал-губернатора Н. Н. Муравьева был одобрен и высочайше утвержден. На основании проекта в течение 1851 г. было принято несколько правительственных актов: об образовании конного войска, об образовании пешего войска, об обращении крестьян Нерчинских заводов в казаки. В 1851 г. 17 марта положение о Забайкальском казачьем войске (ЗКВ) было утверждено царем Николаем Первым.

В 1850-е годы в конное войско входили три бригады, в каждой из которых было по 5−6 тысяч казаков. Казаки-буряты составляли третью бригаду. Три пеших бригады были сформированы из бывших горно-заводских крестьян. В июле 1851 г. в ЗКВ состояло 48169 душ мужского пола, из них конных – 20410 и пеших – 27759 душ.

6 декабря 1852 г. четырем русским конным полкам и двенадцати пешим батальонам были пожалованы знамена. Бурятские полки сохранили знамена, пожалованные им в 1800 г. По традиции русской армии, с вручением боевых знамен заканчивается формирование частей. Получив знамена, Забайкальское казачье войско признавалось как сила, способная в войну выступать на защиту родины в открытом бою с врагами.

В 1876 г. изменилась военная форма казаков. Теперь она состояла из папахи, которую летом заменяла фуражка, зеленого суконного чекменя, шаровар, заправленных с напуском в высокие сапоги. ЗКВ был присвоен желтый цвет приборного сукна, т. е. из желтого сукна были выполнены погоны, канты, околыш фуражки, верх папахи, лампасы*³.

К концу XIX века окончательно определились места проживания казаков. В восточной части Забайкалья казаки составляли около 55% всех жителей. Казаки не занимали сплошной территории и их владения располагались вперемешку с государственными и ведомственными землями, с землями крестьян и неказаков-инородцев. Всего в Забайкалье было 470 казачьих поселений, имевших 29142 двора. В 1888 г. казачье сословие составляло 31,6% всего населения Забайкалья, в 1910 г. – 34,5%.

Такое разбросанное по огромной территории многочисленное наполовину военное, наполовину гражданское казачье население требовало четкого административного управления. В связи с этим были созданы Главное и Местное управления казачьим войском. Во главе Главного управления стоял сам генерал-губернатор Восточной Сибири. Местное Войсковое управление возглавлялось войсковым наказным атаманом.

Войсковое правление во главе с наказным атаманом заведовало всей гражданской частью войска. Оно наблюдало, чтобы все подчиненные ему места и лица «исполняли закон со всей точностью и чтобы дела производились и оканчивались успешно и правильно».

Функции Войскового хозяйственного правления были крайне разнообразны. Оно утверждало во всех станицах хлебные магазины и следило за их содержанием, контролировало запашку земель и денежные капиталы, охраняло границы войск, следило за мостами, перевозами, плотинами, строительными делами, составляли планы новых строительств. В составе службы были войсковой архитектор и чертежная мастерская, а также землемер для межевых дел. Правление раздавало войсковые степи под частные табуны и зимники, отдавало запасные земли в оброчное содержание. В составе правления было лесное отделение, а для сохранения и размножения лесов – лесная стража. Правление контролировало действие опекунов над малолетними сиротами и вдовами казаков, управляло капиталом войска и заведовало всем войсковым имуществом и бытом через бригадное и сотенное управление и атаманов различного уровня. [Из предисловия к описанию фондов Войсковое хозяйственное правление Забайкальского казачьего войска; Государственный архив г. Читы]*⁴.

С приходом к власти Александра II (1855 г.) начались прогрессивные реформы. Был поставлен вопрос о введении земского и гражданского управления в казачьих войсках и поселениях. С 1870 г. в казачьих войсках вводилось станичное самоуправление, а с 1872 г. – подчинение войскового населения гражданским властям, общему суду и полиции. Русские казаки были разделены на самоуправляющиеся станичные общества из нескольких поселков каждое.

Забайкальские казачьи станицы – хозяйство, быт

Преобладающей отраслью хозяйства у казаков, как русских, так и бурят, оставалось скотоводство.

Главным источником дохода была земля. В 1837 г. в станице Улятуйской на душу мужского пола у казаков приходилось около 59 десятин всей земли (пастбища, сенокосы, пашни, леса), из них удобий – 41 десятина * Десятина − 1,09 га. . Для сравнения крестьяне в том же году имели 20,5 десятин на душу населения^*5.

Казачья усадьба состояла из жилого дома, амбара, сарая, хлевов для скота и прилегающего к дому огорода. Вход в избу, как правило, был со двора. Дом разделяли на две половины. Почти половину избы занимала огромная русская печь. Зимой на печи спали несколько человек. Рядом с печкой под потолком – полати. Возле печи – кадка для воды и лоханка для сливания помоев. Над ней же и умывались, набирая воду в рот. В переднем углу помещалась большая резная божница с иконами.

Все казаки на службе носили военную форму, а отдельные ее части (шаровары, китель, фуражка) использовали и в быту. Обычная же одежда мужчин – рубаха из хлопчатобумажной ткани, подпоясанная ременным кушаком или шнурком, панталоны из тика, халат или зипун из домотканого сукна, на ногах – ичиги * Местная обувь из кожи с мягкой подошвой. .

В праздники надевали пиджаки, жилеты, шаровары из тонкого сукна. Парни красовались в холодаях – рубашках из разноцветного кашемира. Верхняя зимняя одежда была теплой – бараньи дубленые шубы, дохи из козьих шкур, шапки с ушами барашковые, лисьи или бобровые, рукавицы бараньи или шерстяные вязаные, ну а на ногах – легкие унты из козьей шкуры или валенки.

Женщины носили нижнюю ситцевую рубашку, сарафан, ситцевое платье или юбку с кофтой, иногда запон (фартук). На голову надевали    повойник (род шапочки со шнурками), на плечи набрасывали шаль. Зимой носили шубы с большим лисьим или беличьим воротником. Обувались в башмаки или сапоги. Также одевались и девушки, но они не носили повойников, голову покрывали обычно платком, а на вечерках – яркими гарусными шарфами.

Хотя пищу, как и мы сейчас, готовили из мяса, крупы и овощей, но готовая еда сильно отличалась от нашей сегодняшней. На обед – мясные щи с добавлением гречневой или ячменной крупы и каша, тоже гречневая или ячменная с молоком, или с салом, или с маслом. Вместо каши бывала иногда и жареная картошка. Летом на стол подавали простоквашу или кислое молоко, напоминающее варенец, но без сахара.

В праздники мясного было больше: похлебка из кишок или требухи с картофелем, жареное мясо и мясные пироги. Весной перед отправкой на поле ели заваруху (заваруху я помню! Ее делала моя бабушка). В кипящей воде с салом, маслом или молоком замешивали ячменную или пшеничную муку. Получалось вкусно и сытно!

Во время постов готовили щи с рыбой и крупой или порсой (очень полезная вещь – сваренная с костями, а затем высушенная рыба). Обычная еда дополнялась конопляным маслом, овсяным киселем, тертой редькой и квасом. Сахар, видимо, был в дефиците – ни о компотах, ни о вареньях речи не было. Лакомством была печеная в печи брюква и репа. Из дробленой черемухи делали «курсуны» (подобие круглых пряников). Их сушили на солнце и нанизывали связками на шнурки, чтобы полакомиться зимой. Сушеную черемуху использовали, как используют и сейчас, для начинки пирожков.

Особое место в пище занимал кирпичный чай. Его пили монголы, буряты, к нему пристрастились и русские казаки. Кирпичный чай привозили из Китая через Кяхту, это были спрессованные прямоугольные пластины. Готовили чай особым способом. Заваривали толченый чай в горшке крутым кипятком и несколько раз сливали ковшом, чтобы очистить от соринок и пленок. Пили очень крепкий чай с молоком, лучше с топленым, часто с солью или делали «затуран», т. е. заправляли соленый чай мукой, поджаренной на масле.

Казачьи семьи глубоко чтили церковные традиции, соблюдали посты, отмечали церковные праздники. Неукоснительно праздновали казаки Благовещенье, Пасху, Вознесенье, Троицу, Покров и Рождество. В первых числах ноября отмечали праздник в честь Иконы Казанской Божьей Матери, когда все женщины молились за казаков, находящихся на службе. Съезжались в станицы жители окрестных сел. Праздновали весело, с церковной службой, звоном колоколов, с удалыми скачками, играми и, конечно же, с застольем.

С 1891 г. 17 марта казаки стали отмечать официальный праздник ЗКВ – день утверждения положения о Забайкальском казачьем войске, который совпадал с праздником Алексия Божия, человека-покровителя забайкальского казачества.

В этот день проводился войсковой круг, торжественные парады с выносом знамен, смотры казаков, православные торжественные молебны со звоном колоколов. В каждой станице казаки выстраивались в полной форме, при шашках. Атаман в торжественной речи поздравлял казаков. После этого стариков-казаков и атамана под смех и одобрение собравшихся качали – подбрасывали вверх. Атаман и старики благодарили «за честь» и жертвовали кто сколько мог, на водку. Затем казаки с песнями строем проходили мимо собравшегося населения в бакалейку отметить праздник.

Кроме официальных праздников в череде трудовых и тяжелых будней были и развлечения. Любимое развлечение молодежи – «вечерки». На вечерки собирались парни и девушки, тут они отплясывали и полечку и кадриль с проходом и русские пляски. Здесь завязывались романы, которые обычно кончались свадьбой. Женщины собирались на посиделки – пели песни, рассказывали истории и рукодельничали. Зимой устраивали катание с горок на больших конных санях. Летом каждый вечер собирались за околицей на игрища. Приходили и девушки, и молодые казаки и казачата. Играли в лапту, выжигало, лодыжки (в лапту играли и мы на Камчатке и в выжигало тоже, а что такое лодыжки не знаю).

Казаки постарше, покуривая, обсуждали «политику», последние новости, спорили, нередко и выпивали в «монопольке». В целом трезвое в течение трех столетий казачество накануне первой мировой войны стало употреблять в большом излишестве дешевую контрабандную китайскую водку.

Пьянству казачья администрация пыталась противопоставить грамотность и образованность войскового населения. После 1850 г. во многих станицах были устроены церковно-приходские школы для обучения детей казаков грамоте. Научившись читать, писать и немножко считать, дети прекращали свое образование – в семье требовались работники. По официальным статистическим данным в Забайкалье в 1915 г. грамотных было 20,5% от всей численности войск [Смирнов, 2008].

2.3. Наше родовое место – Акша

Шилка, Онон, Аргунь – вот названия рек, которые я слышала в детстве от своей бабушки. И еще – Акша. Легенды и обрывочные исторические записи говорят, что после разведывательных походов в 1750 г. первые поселенцы остановились в среднем течении Онона и стали строить жилища. Так, на правом берегу Онона при впадении в него речки Акши и возникло наше село. Было это за 150 лет до рождения моего отца, за сто тридцать лет до рождения моей бабушки, за сто лет до рождения прабабушки – полуказачки-полумонголки и, наверное, лет за 70 до рождения монголки и казака – родоначальников нашего семейства. Родились они, я думаю, где-то около 1820 г.

К 1755 г. в Акшу перебрались мужики с берегов Шилки и тоже построили здесь свои дворы.

За начало зимы в Забайкалье принимается момент замерзания рек. Онон около Акши замерзает во второй половине ноября и сразу приходит зима. Холода стоят всю зиму без оттепелей. Сухость атмосферы смягчает холод, погода с температурой -15-20 градусов здесь считается теплой, можно ходить и без шубы. Да и 30-ти градусный мороз переносится легко. Со второй половины февраля морозы уменьшаются, начинает таять снег. Однако в это время усиливаются ветры. Погода почти всегда солнечная. Число дней в году без солнца всего 22. Контрасты температуры огромны: среднемноголетняя t° января – (− 28°), июля – 20°. В середине апреля становится тепло, а летом в жаркие дни среднесуточная температура поднимается до 25°–30°. Осадков мало: около 325 мм за год. Зимы бесснежны, а основные осадки, т. е. около половины годовой нормы выпадают в июле – первой половине августа.

Растительность в основном степная: пижма, ковыль (тырса), типчак, вострец. В увлажненных днищах падей много вейника, зубровка, мышиный горошек, красивый горошек, вероника, колокольчики, герань. В поймах рек растительность лесная.

Вдоль Онона территория охранялась караульными тунгусами, что не спасало Акшу от набегов монголов. Село было не раз разорено, однажды выжжено почти дотла. Погорельцы стали строить новые жилища между сгоревшей деревней и горой Крестовкой. Для охраны территории сибирский губернатор Соймонов приказал поселить в Акшинской деревне и по караулам 400 семей русских казаков, вызванных из Иркутской провинции. Разместили казаков так: В Акше – 200, в Усть-Иле и Чинданте по 100 семей. А в помощь русским были оставлены прежние караульные тунгусы.

С 1756 г. решался вопрос о строительстве Акшинской крепости и в 1768 г. (через 18 лет после основания поселка) на сооружение крепости направили две роты солдат. Акшинская крепость была единственной на Нерчинской границе от Бальжиканского караула и далее по реке Онон до впадения в нее Борзи. Она представляла собой земляной вал высотой около пяти метров в форме восьмиугольной звезды с высоким деревянным палисадом – стеной из заостренных бревен, врытых в землю. С внешней стороны вала был выкопан ров, заполненный водой из Онона. Длина вала – 1040 метров, диаметр заключенной в нем крепости – 300 м. Крепость имела шесть пушек с полевыми лафетами, поставленных по углам территории. В крепости находились офицерские дома, солдатские и казацкие казармы, оружейные мастерские, канцелярия, магазин, небольшая деревянная церковь.

На пограничной линии Забайкалья было восемь крепостей и восемь участков (дистанций). Гарнизон Акшинской крепости контролировал путь из Монголии по долине верхнего Онона. Граница была совершенно открыта, треть ее пересекалась отрогами Яблонового хребта. На Акшинской дистанции служили и тунгусы, они содержали пять резервных партий, находившихся позади линии караулов. Все тунгусы говорили по-русски и очень хорошо по-монгольски.

В Акшинской крепости постоянно находился 31 служилый казак. В карауле (поселении) в среднем было по 30−35 домов. На каждый караул приходилось 285 душ обоего пола, а во дворе жили по 8 человек. Братья до старости не делились, жили патриархально.

Казаки акшинской сотни владели обширными лугами, пастбищами. Для службы они снабжались хорошими лошадьми, которых выращивали в общественных табунах. Бедным казакам давали коней безвозмездно. Успешно развивалось и хлебопашество. Через 90 лет после основания Акши, в 1841 г., казаками засевалось 1556 десятин разных хлебов. Хлеб по Онону родился хорошо и был дешев: за пуд овса, ячменя, ржи давали по 10−15 копеек, за пуд пшеницы 30−70 копеек. Хлеб был так дешев, что его было проще купить, чем выращивать.

Казаки акшинской сотни занимались звероловством и иногда зарабатывали охотой до 5000 рублей ассигнациями в год. Цена шкурки белки была 70−80 копеек, а сорок соболей стоили 1000 рублей, ассигнациями, т. е. по 25 рублей за шкурку. (Ну что за несуразные цены? Почему хлеб-то был так дешев?)

Были среди казаков в небольшом количестве кузнецы, плотники, столяры, чеботари (сапожники). Жены казаков занимались огородничеством, выращивали капусту, картофель, огурцы, морковь, свеклу, редьку, репу.

К моменту создания в 1850 г. ЗКВ (через 100 лет после основания Акши) быт пограничных казаков представлял редкий пример благосостояния. Самый бедный казак имел разного скота до 50 голов, зажиточный – до 2000 и более. Были и такие семейства, которые имели по 3000 лошадей, 1000 голов рогатого скота и до 2000−4000 овец.

В это время семья казак-монголка уже была создана и первые дети, наверное, появились. Где жила семья в Акше или в Карауле, теперь уже никто не знает.

В караулах везде были добротные дома, обнесенные дворами, огородами и службами. Внутри дома четыре или пять убранных комнат. Везде чистота и опрятность. Хозяин – почтенный старик – любитель духовных книг. В семье пять-шесть сыновей и все огромное семейство находится в полном подчинении у старика-отца. Во время обеда строго соблюдается чинопочитание. Впереди сидят за столом отец с матерью, по правую руку от отца старший сын, рядом сын помладше и т. д. Все тихо, безмолвно. В заключение обеда подавали горшок с кирпичным чаем, после чего все вставали, молились Богу, кланялись родителям и благодарили за хлеб, за соль.

В караулах нравы были добрые – ни воровства, ни ссор. Все сделки совершались на словах, письменных договоров, условий, подписей не было вовсе.

И вот куда же эта благостная жизнь девалась? Через 50 лет, в 1900 г., если верить книге Даурия [Седых, 1951], в станицах были и пьянки, и драки, и воровство, и захват чужих земель (распашка залежей). Правда, в книге К.Р.Седых описана жизнь станицы, а впереди речь шла о караулах. Но ведь именно караулы разрослись до станиц.

Население Акши увеличивалось в основном за счет крестьян. Плодородные же почвы находились только в долине, а основные земельные массивы были степными. Земледелие в связи с частыми весенними засухами было рискованным и занимались им казаки только для потребности своей семьи. Каждый хозяин мог расчистить участок с правом сорокалетнего пользования. Обычно земледельцы имели две пашни, одну – в степи, другую, более влажную, в лесу, в елани (открытое место в лесу), в пади (лощина между гор). Усадебные земли в Акше были наследственными. Переделов не было. Поэтому у состоятельных семей усадьбы были в несколько гектаров, у других же – очень маленькие. На усадебных землях сеяли коноплю, лук, огурцы, турнепс, свеклу, табак. Земледелие было главным занятием крестьян, у казаков же первое место занимало животноводство и прежде всего разведение лошадей для конных полков ЗКВ. Забайкальские лошади были знамениты своей выносливостью и использовались в артиллерии казачьего войска.

Разводили и крупный рогатый скот, который торговцы поставляли в виде мерзлых туш в Читу и Иркутск. Торговали и шкурами и кожами. Шкуры крупного рогатого скота шли в Кяхте на обшивку кип чая. Во второй половине XIX века Кяхта закупала ежегодно около 80 тысяч шкур.

Из Акши скот отгоняли на пастбища монголам и тунгусам, выплачивая за пастьбу 10−15 копеек с головы за время с 15 мая по октябрь, а за овец – по 6−7 коп. с головы. Лошадей пасли за границей в Монголии за оплату по 25 коп. с головы. Рабочие лошади паслись на поскотине около деревни. Были и общественные пастбища, где бродили косяки коней и стада овец под присмотром пастухов из бурят и эвенков. Условия найма утверждал казачий сход. Животных пасли почти круглый год, так как снега на земле было очень мало. Во время сильных снегопадов (шурганов), которые все-таки бывали, начинался массовый падеж скота.

В 1872 г. станицу Акшу переименовали в окружной город. Вероятно, в это время приехал в Акшу Константин Пиотровский. В Акше числилось 716 жителей, в основном казачьего сословия и 146 жилых домов. По данным 1891 г. в городе имелись каменная церковь, построенная в 1843 г. во имя Святого Николая, казачье приходское училище с 1830 г., окружное полицейское управление, Управление второго Военного отдела ЗКВ и почта.

Бюджет города был крайне скудным. Взглянем на смету 1889 г.

Доходы города

С недвижного имущества – 46 руб. 65 коп.; 4%.

С документов на право торговли – 335 руб. 70 коп.; 28%.

С засвидетельствования протестов и представлению к взысканию актов – 243 руб. 43 коп; 21%.

Мелочных и случайных – 242 руб. 14 коп; 20 %.

Из других источников – 325 руб. 48 коп; 27%.

Всего: 1193 руб. 40 коп.

Расходы

На содержание городского управления – 713 руб. 94 коп; 52%

На содержание чинов городской полиции – 284 руб. 21 коп; 24%.

На содержание пожарной команды – 250 руб. 0 коп; 22%.

Разные расходы – 21 руб. 59 коп. – 2%.

Всего – 1269 руб. 74 коп.

Больше половины, как всегда, чиновникам. А на какие же деньги строились мосты, казенные здания, дороги? Вряд ли на государственные. Видимо, на казачьи и частные пожертвования.

Местоположение Акши, удаленность ее от почтового тракта затрудняло развитие города. Практически население всех городов Забайкальской области в начале XX века увеличивалось быстрыми темпами. Так, за четырнадцать лет (1897-1911 гг.) население Читы возросло с 11 тыс. до 74 тыс., Верхне-Удинска – с 6 до 15 тыс., Нерчинска – с 6 до 11 тысяч, а вот население Акши за то же время снизилось с 1600 человек до 890. Так и не стала Акша настоящим городом и вновь превратилась в поселок [Турчанинов, 1914].

В основу данного раздела положена книга А. Щапегиной «Наш общий край – земля Акшинская», 2000.

Глава 3. Легенда о монголке и быль о Монголии

3.1. Семейное предание

Всё у казаков, пришедших с Дона, ладилось, вот только жен у них не было. А в степи кочевали монгольские племена. Решили казаки добыть себе жен военной хитростью. Как-то ночью угнали большой табун монгольских лошадей и пасли его на своем пастбище. Через несколько дней к казакам явились монгольские старейшины. Казаки их встретили угощеньем. Как могли разговаривали и договорились обменять украденных лошадей на девушек из монгольских семей. Сколько уж лошадей возвращали за одну монголку, в легенде не говорится.

Монголы уехали без ответа. Потом прислали посыльного – согласны мол, но девушек выберем и привезем сами. Казаки согласились. Да и как тут не согласишься! Никто же самых красивых и молодых девушек чужим гуранам (так назывались забайкальские казаки) не отдаст – свои батыры есть. Вот монголы и выбирали самых старших, некрасивых да неугодливых.

А что казакам делать – не в России. Стерпится, слюбится. Надо было еще тех жен к православию приучить. Они же ламаистки по ихней вере, а на самом-то деле – язычницы. Так вот, говорят, наша-то была и не молода и не красива, но ловка, упряма и строптива. Два раза садилась на коня и по степи, по родной степи возвращалась в свое кочевье. Но не принимала ее уже родная семья. Был договор с казаками и монголы того договора держались. Обратно к казакам привозил ее отец. Ну, потом родила одного-другого и больше не сбегала. Однако, говорят, русский понимала, но от большой вредности говорить на нем не хотела и до самой смерти говорила лишь по-монгольски.

А когда дети выросли и муж помер, она откочевала в степь, там поставила себе юрту, там и жила одна. Дочка ее, что вышла замуж за поляка, держала скот, сама иногда чабанила и к матери заезжала. Однажды и внука (моего отца) с собой взяла. Отцу было меньше 10 лет, но он запомнил юрту, старую монголку с трубкой (его прабабка) и топленые сливки, которыми она его угощала в юрте. Такая вот легенда о казаке и монголке, а где правда, где вымысел разобрать трудно.

Если вести отсчет от времени рождения бабушки (Александра Пиотровская), то брак монголки и пришедшего с Дона казака состоялся где-то между 1810−1830 гг. но нет никаких исторических указаний, что в эти годы донские казаки были отправлены в Забайкалье. В очень подробно документированной книге А. П. Васильева [2007] указывается, что посылка казаков в Забайкалье по Указу Екатерины П состоялась в 1758 г. Тогда для усиления Сибирской линии по случаю осложнения с Китаем были командированы в Сибирь 1000 донских и 1000 яицких казаков. Произошло это событие приблизительно за 50 лет до брака монголки и казака. Вот и первая нестыковка семейной легенды с историей. Скорее всего, прадед моего отца был сыном казака, пришедшего с Дона для охраны границ по Аргуни, Шилке и Онону.

Что же касается истории брака, то она вполне возможна, так как монгольские племена кочевали по Даурским степям, где и границы-то настоящей между Россией и Китаем не было. Казаки могли угнать скот и потом обменять на девушек, а могли просто заплатить скотом выкуп. Ну, а что касается характера монголки, то тут видна правда. В старости откочевать в степь и жить одной в юрте свободолюбивая монголка вполне могла. Да и рассказывал мне про старуху с трубкой, юрту и топленые сливки мой отец.

3.2. Страна Монголия

Может быть для россиян, живущих в Европейской части нашего государства, Монголия видится чужой и далекой страной, а для сибиряков – Монголия рядом. На Алтае проезжаешь Кош-Агач, затем Ташанту и вот она – граница.

В Туве граница с Монголией раньше вообще терялась в степи и можно было невзначай заехать в Монголию. Да и заезжали туда ненароком наши экспедиционные машины. Большое озеро – Убсу-Нур – делят Тува и Монголия. Двигаясь далее к востоку – в Предбайкалье, – попадаем в Монды, что стоит на реке Иркут на границе с Монголией, и далее в Закаменск, расположенный на р. Джида. В Забайкалье находится древний город Кяхта, откуда шел торговый путь из России в Монголию. В Монголии берет свое начало р. Онон, которая пересекает границу и уходит далее на восток. На Ононе поселок Акша, где родился мой отец. Немного восточнее на притоке Онона расположена железнодорожная станция Борзя, через которую идут поезда Москва-Пекин. А около станции Даурия сходятся границы России, Монголии и Китая.

Так от Алтая до Даурии протянулась граница с Монголией, самого близкого к Сибири чужого государства. Но для многих русских Монголия не чужая, ведь не один древний российский род происходит от Чингизидов и других знатных монгольских родов. Не чужая страна Монголия и мне. Из Монголии привезли в жены казаку строптивую девушку. Монголия – один из истоков нашей семьи. Вот потому попробую я дать представление о Монголии XVI−XIX веков – того времени, когда Великое государство, созданное Чингиз-Ханом, уже распалось.

Описывая Монголию XVI−XIX веков, я использую доступные мне историческую литературу и книги знаменитых русских путешественников-исследователей – Н.М. Пржевальского, М. В. Певцова, А. М. Позднеева. Н. М. Пржевальский совершил три путешествия в Центральную Азию, подробно описал ее природу, в особенности животных, и народы, населявшие Монголию, Тибет, Китай. Его ранее вышедшие книги   недавно собраны в одной «Путешествия в Центральную Азию» [2008]. М.В. Певцов в своей книге «Путешествия по Китаю и Монголии» [1951] охарактеризовал нравы монголов. А. М. Позднеев дважды (1876 и 1892) побывал в Монголии для изучения ее языка, культуры и административного строя. Очень подробное описание второго путешествия он привел в книге «Монголия и монголы», изданной в 1896г.

Отрывки и переложения из книг Пржевальского, Певцова, Позднеева рисуют нам природу, города и черты характера монголов лучше, чем все официальные исторические книги.

3.3. История Монголии в XVI-XIX веках

К началу XVI столетия монголы жили на огромной территории: от Байкала на Востоке до Тянь-Шаня на западе, от верховьев Иртыша и Енисея на Севере до Великой Китайской стены на юге. Во главе Монголии формально стоял великий всемонгольский хан, но власть его была эфемерна, так как Монгольское государство в результате войн и междоусобиц дробилось и дробилось. Крупные и множество мелких княжеств, заключая разные союзы, непрерывно воевали за скот, за пастбища и господство над торговыми путями.

На рубеже XV−XVI веков Даян-Хан добился власти над многими княжествами^*6. Он правил Монголией 64 года и был последним всемонгольским ханом. После его смерти страна окончательно распалась. Восточная Монголия разделилась на Северную, которая стала называться Халха и Южную, которая со временем стала частью Китая (Внутренняя Монголия).

Кроме междоусобных войн, Монголия испытала и захватническую войну со стороны Маньчжурии. В 1636 г. маньчжурский император был объявлен ханом всей Монголии, а с 1735 г. маньчжурский язык стал государственным языком на территории Монголии. Маньчжуры установили свое господство и в Китае. Во главе империи стоял богдыхан, которому все монгольские княжества ежегодно отправляли дань.

В подчинении монголов Маньчжурии большую роль сыграло ламаистское духовенство. Особое место в монгольском обществе занимали хубилганы, которых считали святыми. Именно по настоянию одного из них – Гомбо Доджи князья Халхи перешли в подданство Цинского Китая.

Одним из способов подчинения монголов маньчжурам было дробление монгольских княжеств (аймаков) на хошуны и далее до самой низшей ступени, состоявшей из десятка аратских хозяйств. Путем такого дробления и многоначалия чингизиды (наследственные монгольские ханы) были лишены реальной власти и подчинены китайскому богдыхану. Маньчжуры поставили под свой контроль и монгольскую армию. Армия эта до XIX в. была вооружена лишь копьями да луками. Главной функцией армии было несение пограничной службы на северных границах Халхи, т. е. с Россией.

С Россией у Монголии с издавна складывались добрососедские отношения. Царь Алексей Михайлович разрешил монголам в 1647 г. беспошлинную торговлю на территории Сибири. Уже в 1653 г. в Томск приезжали караваны монгольских купцов в специальное место, отведенное для торговли. Спафарий * Спафарий Н. К. (1636-1708) – молдавский ученый, дипломат, писатель. С 1671г. в России переводчик посольского приказа. В 1675−1678 гг. возглавлял русское посольство в Пекине. Опубликовал первое в России описание Китая. * свидетельствует, что в районе Селенгинска «мунгалы кочуют везде зело много и торгуют с казаками: продают кони, и верблюды, и скот, также и всякие китайские товары, а покупают у них соболи и иные многие русские товары».

Зачастую жители Монголии из-за гнета маньчжуров переходили границу, оседали в России и принимали русское подданство. В 1860 г. Россия учредила свое консульство в Урге (ныне город Улан-Батор). Пытаясь освободиться от гнета маньчжуров, халхасские князья не раз просились под руку Москвы. Однако правители России уходили от открытого конфликта с Маньчжурией и переход Халхи под корону России так и не состоялся.

В 1899 г. в Китае произошло общенациональное восстание, а в 1911 г. произошло отторжение Халхи от Китая и провозглашение независимой Монголии. Глава ламаистской церкви «живой бог» – богдо-гэгэн сделался после провозглашения независимости также и светским правителем. При нем было что-то вроде кабинета министров, в состав которого входили несколько крупных феодалов и высших лам.

3.4. Структура монгольского общества в XVI-XIX веках

Верхним слоем общества в Монголии с давних времен были потомки Чингиз-Хана и Тайджи (царевичи), именовавшие себя белой костью. Высшему классу подчинялась служивая знать – феодалы. Каждый крупный феодал имел свой наследственный удел – улус. Средние и мелкие феодалы правили частями улуса. Низ общества составляла чернь (араты), которым феодалы выделяли пастбищные угодья. Среди аратов была своя верхушка – дарханы, люди, отличившиеся по службе у того или иного господина. Дарханы были освобождены от всех повинностей и имели право свободной кочевки.

Араты вместе с землей были прикреплены к своим феодалам. Большинство аратов не только не могли откочевать по своему желанию, они не имели права без разрешения феодала даже выбрать места для юрты. Араты или работали в хозяйствах феодалов – пасли скот, стригли овец, изготовляли молочные продукты – или выпасали господский скот вместе со своим. Одна семья аратов имела около 40−80 овец и 8−15 лошадей. Обычно араты кочевали небольшими группами, в две-три семьи, на землях того князя, которому принадлежали. Кочевка всегда происходила по заведенному распорядку: с зимних пастбищ на весенние, с весенних на летние, с летних на осенние и с осенних – на зимние. Вся жизнь аратов протекала в степи, на пастбищах; у них не было ни земледелия, ни сенокошения. Степняки в согласии с духом своего ландшафта – народ свободный, но араты несли кабалу. Они не имели собственности, не имели права получать ссуду, давать взаймы, жениться и женить своих детей без разрешения господина, выезжать за пределы владений своего хозяина и даже надеть халат другого цвета, чем синий. Араты были обязаны платить штрафы за своих господ, готовить дары и подношения ламам, служить в войсках и сражаться за интересы своего господина.

Хозяйство у аратов было натуральным. Для своей жизни аратская семья все делала сама. Из шерсти овец изготовляли войлок для юрт, из шкур и шерсти тачали шапки, обувь, сбрую, сосуды для воды и молока. Из дерева делали повозки, посуду, основу для юрт. У бурят-монголов, которые жили на самом севере Халхи, ведение хозяйства было несколько иным. Наряду со скотоводством занимались примитивным земледелием, охотой и рыболовством.

В XIX веке положение аратов не улучшилось, а ухудшилось: число личных повинностей доходило до двадцати. Особенно обременительной, как пишут в книгах по истории, была уртонная (конно-почтовая) повинность. Передвижение по Монголии происходило на лошадях аратов той местности, где стояла почтовая станция. Араты не получали никакой платы за провоз, да еще должны были кормить путников и давать им ночлег. Ясно, что по тракту ездили чиновники и монгольско-маньчжурская знать^*7.

3.5. Религия монголов

Религией древнемонгольских племен был шаманизм. Монголы почитали небо и землю, духов предков, священные горы и животных. Почитание неба, земли, гор и рек отражены в шаманских жертвенных песнопениях, заклинаниях духов тэнгри, обращениях к духам онгонам, в которых, как говорили шаманы, воплощаются души умерших, покровительствующие живым. Монголы верили в очистительную силу огня, обожествляли его и приносили ему жертвы. Дух огня назывался часто Гал-эхэ (мать-огонь), иногда – Галай-хан (хан-огонь).

В XIII веке в среду монгольской аристократии, которая уже не довольствовалась шаманством и тяготела к более развитой религии, проник из Тибета буддизм. Распространился он в Монголии в форме ламаизма. Основателем ламаизма, как одного из течений буддизма, является тибетский монах Дзонхава (1357−1419). Он сохранил в неприкосновенности основные догматы первоначального буддизма и возглавил секту «желтошапочников». Высшее руководство секты запретило ламам вступать в брак и провозгласило вечное бессмертие Далай-ламы   и Паньчен-ламы, души которых постоянно переселяются в хубилганов (перевоплощенных святых). Центральным пунктом ламаистского учения достижении спасения является культ ламы. Высшие ламы – хубилганы – были названы существами, достигшими совершенства (буддами) или приблизившимися к спасению (бодисатвами). Каждый верующий должен иметь ламу-наставника, который своими наставлениями и советами помогает человеку достичь спасения. Подчиняться наставлениям ламы надо беспрекословно.

Ламаизм призывал к смирению и кротости. И в то же время в нем не было, как в первоначальном буддизме, аскетического отречения от мира. Дзонхава разрешил ламам (монахам) иметь собственность, поощрял связи с мирянами. Широкое распространение ламаизма в стране шаманизма связано с тем, что ламаистская церковь чрезвычайно упростила обряды и ритуалы для верующих и объявила местных богов (т. е. языческих) буддами и бодисатвами.

Ламаизм пришелся по сердцу некоторым влиятельным монгольским ханам, которые ранее были привержены к родной религии – шаманизму. Вероятно, культура Тибета, образованность тибетских лам производила большое впечатление на ханов-язычников. И вот, Алтай-хан из Южной Монголии объявил себя сторонником ламаизма и приступил к строительству монастырей. Он пригласил аратов идти в ламы, обещал за это освободить их от всех поборов и повинностей. Почти одновременно с Алтай-ханом влиятельнейший феодал Халхи – Абатай – также принял ламаизм и стал распространять его среди аратов. Сотни лам из Тибета были приглашены в Монголию. Начались переводы церковной литературы с тибетского языка на монгольский. Первый ламаистский монастырь в Халхе был построен Абай-ханом в 1581 г. Князья отдавали монастырям часть своих земельных угодий вместе с прикрепленными к этим землям аратами. Араты, приписанные к монастырям, стали называться шабинарами, т. е. учениками. Шаманизм, конечно сопротивлялся, но преградить путь ламаизму не смог. Как уже говорилось выше, тактика лам была очень гибкой. Они включили в ламаистский ритуал часть шаманских обрядов.

Как и в Тибете, ламаизм в Монголии упростил и даже механизировал молитвенный обряд. Кто бывал в дацанах, тот видел и сейчас хурдэ – вращающиеся полые цилиндры. Туда укладывали большое количество бумажек с напечатанными молитвами. Достаточно верующему повернуть хурдэ и молитва вознесена.

К XX веку Монголия стала страной лам: при населении в 650 тыс. человек, число лам доходило до 115 тысяч, а это почти половина мужского населения. Соответственно и буддистских монастырей было очень много, а именно – 750.

Огромным влиянием в Монголии пользовались хубилганы (перевоплощенные святые). Только хубилган мог стать в Монголии главой ламаистской церкви – богдо-гэгэном. Гэгэнами отдельных монастырей были также хубилганы. Поскольку по ламаизму душа бессмертна, то святые могли перевоплощаться многократно. Знаменитый в преданиях Илагухсан-хутухта перерождался не менее 20 раз. Настоящий (в смысле живущий ныне) хубилган Илагухсан гэгэна, как пишет Позднеев, родился в 1881 г. в княжеской семье. Хубилганство его было определено ургинским хутухтою и в возрасте пяти лет он по разрешению богдыхана был перевезен в монастырь и посажен на кафедру^*8.

3.6. Города Монголии

О городах Монголии, таких, какими они были в XIX веке, написал А.М. Позднеев, я привожу лишь отдельные выдержки из его книги.

Урга или Да-хуре, главный город северной Монголии или Халхи, лежит почти под 48° с. ш., в 300 верстах к югу от русского пограничного города Троицкосавска и еще более известной у нас Кяхты. Монгольское слово «Орго», означающее буквально «дворец», «ставка важного лица» и измененное русскими в «Урга», почти неизвестно монголам как имя этого города.

Урга в настоящую пору может быть рассматриваема двояким образом; с одной стороны, этот город представляется местом, в котором с давних пор велась и ведется доныне торговля между русскими, китайцами и монголами, и в этом отношении происхождение Урги относится едва ли еще не к XVII в.; с другой — Урга представляется религиозным и отчасти правительственным центром Монголии и это значение Урга получила лишь в весьма недавнее время.

Урга делилась на три части: Хурень – место пребывания хутухты, где расположены его дворец, основные храмы и кумирни; Гандан, где живут ламы, изучающие высший курс буддийской догматики; Маймачэн – торговый город.

Позднеев подробно описывает китайские лавки, китайские товары, которые продаются и в лавках, и на рыночной площади, где идет мелочная торговля, а затем повествует о монголах. Ведущих мелкую торговлю.

Старые табакерки, пуговицы, обрезки кожи, вот предмет их постоянного торга. Делом этим занимаются по большей части бездомные женщины. Специальность женской торговли составляют еще монгольские, как мужские, так и женские шапки, шитье которых требует довольно много уменья и ловкости. Для степных монголов основные предметы продажи в Урге — молоко и кумыс, но главное — скот, в особенности лошади и бараны. Средняя цена лошади от 12 до 20 руб.; к зиме   скот   всегда   бывает дешевле, весною дороже. Что касается овец, то цена на них почти неизменна в течение целого года и колеблется   от 2-х до 3½   руб.^*10

Жизнь монголов в Маймачэне, благодаря крайней неприхотливости их вкуса, обходится не особенно дорого. Мука, мясо и чай —вот три продукта, которые представляют насущную потребность маймачэнских монголов.

Монголы, живущие в Маймачэне, занимаются преимущественно перевозкою товаров – в Кяхту они везут чай и кожи, а из Кяхты – овечью шерсть и русские товары. Весь свой скот маймачэнские монголы оставляют на своих степных пастбищах, где у некоторых хозяев пасутся тысячи голов скота. В Маймачэне же содержится не более 100 лошадей и 5 тысяч овец. Такое незначительное скотоводство в городе связано с бедностью пастбищ вокруг Урги.

Следующим городом на пути Позднеева был Улясутай – военная крепость и центральный пункт китайского управления в Монголии. Снова автор подробно описывает торговлю в Улясутае.

«Главнейшие товары, которые в этих случаях привозились китайцами, из Хуху-хото были: толстый кирпичный чай (место в 39 кирпичей); столбовый чай; цветные: далянбу, дабу и китайка; мука, рис, свиное мясо и рыба; из Калгана: кирпичный чай (в 27 кирпичей место); далянбу, дабу и бязь американских изделий; вино разных родов, как-то: ханьшин, или шао-цзю, мэй-гу-лю, у-чжа-пи, напиток, известный у монголов под именем дарасуна, разные роды постного масла, курительный и нюхательный табак и пр.».

Монголы же торгуют в Улясутае в основном, мясом. Мясо они развешивают по оградам, раскладывают на голой земле, носят на своих голых плечах, совершенно не заботясь о чистоте продукта. Зарабатывают деньги и монголки, собирая в лесу черную смородину и крыжовник, эти ягоды они и приносят в Улясутай на продажу. Монголы продают также вереск, который обильно растет в городских окрестностях. Монголы употребляют вереск как благовонную траву для курения перед бурханами * Бурханы – изображения богов.   . Собиранием грибов (в основном маслят) занимаются также монголы. Грибы они сушат и продают китайцам^*11.

3.7. Культура монголов

Литература – историческая, повествовательная, поэтическая – это тот источник, из которого мы черпаем свои знания о предках, во что они верили, что любили и ценили.

Среди монгольских древних племен бытовали устные произведения, передававшиеся из рода в род, из поколения в поколение. Знаменито эпическое сказание о Гэсэр-хане – справедливом и храбром батыре. Очень были популярны хоралы и благопожелания. Вот пример благопожелания: «Да пошлет вам вечное блаженство с пиром без войны, со здравием без боли, с зимой без снега, с пастбищами, покрытыми богатой травой. Да устранит от нас судебные тяжбы, клевету, клятву и т. д.». Зима без снега? Да, поскольку скот зимой пасется на зимних пастбищах, поедая сухую старую траву. Снег затруднял животным добывать себе корм.

Первое письменное произведение – «Тайная история монголов», оно же «Сокровенное сказание». Его создание связано с объединением разрозненных монгольских племен в феодальное государство под властью Чингис-хана. В сокровенном сказании рисуются бытовые картины кочевой жизни монголов и ярко описываются бурные исторические события. Три четверти всего сказания – это рассказ о жизни Чингис-хана. Кроме рассказа об исторических фактах в сказании есть стихотворные вставки и предания. Пример – изречение матери Чингис-хана, объясняющей сыну, что один он бессилен.

– Нет друзей [у тебя], кроме тени твоей,

Нет хлыста [у тебя], кроме конского хвоста. –

Образец древнего стиха – «Похвальное слово» (маггал), обращенное Чингис-ханом к своей армии.

– В снежную бурю и мелкий дождь,

В тот, что пронизывает до дрожи,

В дождь проливной и просто в дождь,

Вокруг юрты моей с решетками

Стояла, меня не тревожа,

Сердце мое успокаивая,

Крепкая ночная стража моя. –

Наряду с историческими дошли до нас и некоторые эпические произведения того времени. Например «Повесть о двух скакунах Чингис-хана». Повесть связана с кочевым бытом монголов, с привязанностью кочевников к своему коню – верному слуге и первому другу.

После смерти Чингис-хана в его честь сочинялись плачи. Плачи вообще характерны для монгольского эпоса.

– Обернувшись крылом парящего ястреба,

Ты отлетел, государь мой!

Неужели ты грузом стал повозки грохочущей,

Государь мой! –

В XIV веке ученые, литераторы переводили очень много религиозной литературы с китайского и тибетского языков.

В XV−XVI веках наступил и длился период феодальной раздробленности страны. Монголы были изгнаны из Китая, между феодалами шли бесконечные войны. Городская жизнь пришла в упадок. Монголы вернулись на свои кочевья. Время не для рукописей! Вероятно, именно в этот период сказители слагали улигеры (песни о героях) и распевали их в юртах феодалов. Возможно, что песенная традиция поддерживалась шаманством, влияние которого усилилось в годы войн и междоусобиц.

В конце XVI и начале XVII века наступает затишье в феодальных войнах. Происходят огромные перемены в духовной жизни Монголии – народ принимает новую религию – ламаизм. Возрождается литература: появляются исторические, эпические произведения, записи устных народных сказаний и стихи. В XVII в. жил политический деятель, ученый и поэт Цогто-тайджи. Его стихи, высеченные на скале его друзьями – единственный образец монгольской лирики XVII века.

Во второй половине XIX века распространяются песни о «благородных разбойниках». В этих песнях явен протест аратов против притеснения маньчжуров и своих же феодалов. Часто это были песни-диалоги, исполнявшиеся от лица героя и его возлюбленной. Наряду с балладными песнями создаются и традиционные песни-восхваления. Появляется и новый жанр речей, которые близки к народной сказке и басне. Распевались – рассказывались по юртам сказителями – музыкантами (хурчи) книжные сказы – сюжеты китайских повестей и романов, переработанные сказителями в стиле монгольского народного эпоса. Всегда большой популярностью пользовалась у монголов протяжная песня^*12.

3.8. Обучение

Монгольская система обучения была монастырской и появилась в XVI веке. Светских школ не было, при монастырях были созданы для детей различные религиозные школы. Кроме того, широко практиковалось (да и осталось) обучение монголов в тибетских монастырях. Готовили лам различного ранга. Люди, развивавшие культуру Монголии – историки, писатели, скульпторы – вышли в основном из среды ламства. В начале XX века в стране было несколько школ грамотности в хошунах и одна светская школа в Урге на 50 человек, открытая в 1915 г. В монастырских школах учились только мальчики – будущие ламы. Сейчас таких школ немного, но они существуют.

При первом взгляде на фотографию думаешь, что ничего не изменилось. Тот же монастырь, те же одежды будущих монахов и только обувь на ногах мальчиков выдает сегодняшний день.

3.9. Нравы монголов

В книгах Пржевальского и Певцова, в дневнике путешествия Позднеева мы находим разрозненные впечатления о быте и нравах монголов, живших в конце XIX века. Вряд ли эти нравы и обычаи сильно изменились за сто лет и, вероятно, в конце XVIII века они были почти теми же. Нужно иметь в виду, что авторы видели разные стороны жизни монголов. Позднеев едет по тракту и посещает города. На своем пути он встречает монголов или живущих в монастырях, или   работающих на тракте и связанных своей жизнью с городом. Пути Пржевальского и Певцова проходят по горам, степям и пустыням. Здесь живут истинные кочевники, народ вольный и свободолюбивый. Будучи высокообразованными людьми Певцов и, в особенности, Пржевальский, по своему характеру – вечные путешественники, и они видят и ценят в монголах те качества, которые присущи им самим – неприхотливость, выносливость, любовь к простору степей и пустынь.

Все-таки, национальный характер – не пустая выдумка ученых, и особенности монгольского характера, я думаю, присущи и городским и кочующим монголам. Некоторые характерные черты отношения к жизни и поведения монголов, описанные тремя авторами, можно увидеть в этой стране и сейчас.

Следует иметь в виду, что у русских и монголов разная ментальность и то, что показалось русским путешественникам не слишком приятным, в Монголии могло быть обычным и даже уважаемым поведением. Помня о разнице в восприятии окружающего русскими учеными и неграмотными (а в ряде случаев грамотными) монголами, познакомимся с теми обычаями и людьми, что встретились на пути русских путешественников.

О пассивной пытливости

«Степные хошунные монголы, не только простолюдины, но и стоящие у кормила власти князья почти не имеют понятия об общественном быте и экономическом состоянии Монголии вообще. Они прекрасно знают положение своего хошуна, но уж даже о соседнем хошуне они знают только то, что касается их интересов. Во всем остальном их пытливость пассивна. Все можно узнать только у нескольких чиновников, которые могут допустить вас и к архивам» [Позднеев, 1896].

Да нам это как-то ни к чему

«Близорукость и невнимательность к окружающему у этих людей доходит просто до смешного. Во время моего первого визита хозяину гэскую, к нему пришел старый и, очевидно, почтенный лама, потому что хозяин пытался даже уступить ему свое место. После обычных вопросов, из которых мне выяснилось, что этот гость — лама живет в Амур-баясхуланту уже более 40 лет, я продолжал разговор со своим хозяином о состоянии монастыря и спросил его, сколько внутри императорской ограды всех кумирен? К удивленно, мой гэскуй стал втупик при   этом вопросе и отвечал, что не знает; потом сам обратился с тем же вопросом к старшему и, когда тот оказался также незнающим, добродушно заметил: «ведь вот, сколько лет живем, а не знаем; да нам это как-то ни к чему!» Нет сомнения, что каждый из этих стариков-лам, подумав, мог бы пересчитать в отдельности все храмы на каждом дворе и дойти до общего числа; но обстоятельство это служит лучшим примером того, как мало обращают монголы внимания на обыденные предметы и как вообще слаба у них способность обобщений» [Позднеев,1896].

А куда торопиться?

«Мы встали, по обычаю, в 5 часов утра и пока пили чай, все время слушали дикие крики какого-то монгола, приехавшего на перевоз и вызывавшего перевозчиков, чтобы переправиться на противоположную сторону реки. Кричал он не менее часа но, очевидно, перевозчики, привыкнув к таким крикам, не торопились проснуться и удовлетворить желание просителя. Без усиленно настоятельной нужды монголы не умеют просыпаться рано и любят понежить себя утренним сном» [Позднеев,1896].

«Как вообще все кочевники, монголы ленивы и беспечны, но не безусловно. Монгол предается праздности только во время досуга, которого, правда, у него много, но зато в рабочее время, например при следовании с караваном, он способен трудиться неустанно в течение долгого времени» [Певцов, 1951].

Верблюд знает

«Все дело распределения движения представлялось мне и подрядчику. Но что такое подрядчик-монгол?. Во-первых, он должен был, по уговору, всецело подчиняться мне; а во-вторых, и сам он решительно ничего не мог сказать о том, как и сколько можем мы проехать. На вопрос, где мы будем ночевать завтра, он с обычною пассивностью монгола отвечал: «тэмэ мэдэнэ», т. е. верблюд знает. Это и в самом деле, пожалуй, так, ибо здесь все зависит от этого уродливого во всех отношениях животного. Я должен однако оговориться здесь, что это мое личное мнение, так как на значение и достоинство верблюда смотрят весьма различно, у нас же, со времен Пржевальского, многие превозносят этот «корабль пустыни», воспевая его как незаменимое животное» [Позднеев,1896].

О чем думают эти философы?

«Монгол настолько беззаботен, что, раз привязавши верблюда и двинувшись в поход, он даже никогда и не оглянется, целы ли его верблюды и не отвязался ли который из них. Так, несомненно, было и в данном случае. Верблюды отвязались    и остановились на дороге, а монгол ехал после того еще, может быть, часа два. Беззаботность монгольских извозчиков поразительна, и на нашем пути уже много раз случались такие казусы: ведет монгол в поводу верблюда, запряженного в китайскую телегу. Повод в руках, телега громыхает так, что шум ее движения слышен за полверсты; вдруг повод из рук монгола выпадает, везущий телегу верблюд останавливается, в степи водворяется мертвая тишина, а погонщик все движется на своем верблюде, совершенно не замечая, что он потерял телегу. Чтобы проследить эту особенность, мы много раз, нарочно, давали в таком случае проехать монголу саженей 30, а то и больше и только тогда криком выводили его из созерцания. О чем думают эти философы, — одному Богу известно» [Позднеев,1896].

«Беспечность монголов достойна замечания: нашему пресловутому «авось» в монгольском языке соответствует более сильное «цугэр», отражающаяся весьма невыгодно на их благосостоянии» [Певцов, 1951].

Характер монголов

«В сказанном отношении характер монголов действительно замечательный. Этот народ, по-видимому, совершенно не испытывает горького чувства при своих несбывшихся планах, не знает досады и не помнит обиды, или нанесенных ему оскорблений, если только на стороне его противника стоит правда. Всегда и всеми силами монгол будет отстаивать свою ничтожнейшую выгоду: ни один из них, начиная с первостепенного князя и оканчивая последним податным, никогда не постесняется смошенничать в таком маленьком деле, о котором не стоило бы собственно и говорить; но раз вы твердо сказали ему: «руки прочь!» и заставили его подчиниться, монгол забывает обо всем происшедшем, а к вам начинает питать даже большее уважение как к человеку, который действует справедливо и в обиду не дастся» [Позднеев,1896].

«О нравственных качествах монголов можно сказать, что они добродушны, приветливы и честны. Характер у них вспыльчивый, но злопамятность и месть не свойственны их прямодушной натуре. Вместе с тем монголы упрямы, хотя и поддаются легко обаянию лести. Словоохотливость также присуща им: на предложенный вопрос, кроме прямого ответа, готовы сообщить еще много лишнего. Скорая речь монгола непрерывно льется из его уст, причем нередко высказывается много постороннего» [Певцов, 1951].

«В период караванного движения (с августа по апрель) однообразная жизнь монголов, кочующих поблизости больших дорог, значительно оживляется: проходящие ежедневно караваны доставляют им развлечение. Завидев караван, монголы тотчас садятся на лошадей и, подскакав к нему, приветствуют путешественников; затем начинают нескончаемые расспросы. Увлекшись разговором, некоторые из любопытных уезжают с караванами очень далеко от своих улусов. Случается также нередко, что монгол, едущий в гости или за делом и встречающийся с караваном, поворачивает назад и сопутствует ему несколько верст единственно из желания побеседовать с проезжающими. Но ошибочно бы было такую страсть к общению считать характеристической чертой монгольских нравов: ее следует, мне кажется, приписать вполне естественному влечению к разнообразию от той монотонной жизни, которую ведут монголы в своих малых и уединенных улусах» [Певцов, 1951].

3.10. Быт монголов

Прочитав достаточно книг, я узнала о некоторых сторонах быта простых монголов. Жили они в юртах, которых и сейчас много в Монголии.

Ранее в центре юрты находился очаг, который в XIX веке был заменен печью с трубой, выведенной наружу. В северной части юрты находился домашний алтарь и место для почетных гостей. Восточную часть юрты занимал глава семьи, остальные члены семьи обитали в западной части юрты.

Внутренняя поверхность юрты переполнена копотью, которая вместе с пылью образует на куполе и перекладинах целые пряди, спускающиеся в виде бахромы. Неопрятность жилища вполне гармонирует с содержанием домашней утвари, приготовлением пищи и чистоплотностью самих обитателей его. Для вытирания внутренности котлов, чаш и корыт, из которых едят люди, монголы вместо тряпки очень часто употребляют сухой аргал * кизяк , а внутренность мелкой посуды после еды вылизывают языком. Одним и тем же уполовником или щипцами подкладывают аргал в очаг и вслед затем мешают ими же кушанье в котле или вынимают из него сварившееся мясо. Верхняя одежда монголов, о которую они имеют обыкновение вытирать руки, постоянно покрыта тонким слоем грязного жира, а белье они носят до тех пор, пока не настанет пора заменить его новым, но если нового нет, то ходят в одной верхней одежде, хотя бы то было зимой. Тела своего монголы никогда не моют, а только лицо и руки, да и то не все ежедневно. Зимою вместо воды часто трут их снегом. Но зато такая непривлекательная, по нашим понятиям, внешность монгола со всей домашней обстановкою с избытком искупается, мне кажется, его внутренней чистотой. Сидя в грязном и убогом монгольском жилище, в обществе его простодушных обитателей, как-то невольно миришься с их неопрятностью и подавляешь в себе чувство брезгливости» [Певцов, 1951].

Питались монголы мясом и молочными продуктами, пили кирпичный чай, ели «болсон гуриль» из ячменя. Зерна ячменя поджариваются, перемалываются – получается пережаренная мука. Ее используют как приправу к чаю, а иногда к бульону. «Монгол никогда не пьет холодной сырой воды, пьет только кирпичный чай, который служит и универсальной пищей. Без чая ни женщина, ни мужчина не может существовать и несколько суток. Целый день с утра до вечера, в каждой юрте на очаге стоит котел с чаем, который беспрестанно пьют все члены семьи. Этот же чай и первое угощение для гостя. В кипяток добавляют соль, затем толчется в ступе кирпичный чай, горсть его бросается в кипящую воду. Затем добавляют несколько чашек молока. Это – питье, как наш кофе.   Для еды же монгол сыплет в свою чашку с чаем сухое жареное просо, а затем еще кладет туда же масло или сырой курдючный жир. Выпить в течение дня 10 или 15 чашек, вместимостью равной нашему стакану, – это обыкновенная порция даже для монгольской девушки. Взрослые мужчины пьют в два раза больше. Чашки, из которых едят номады, – это исключительная собственность каждого лица. Чай и молочные продукты – масло, пенки, кумыс – постоянная пища монголов.

Баранина – лучшее блюдо для монголов, едят также козлов, лошадей, в меньшей степени – рогатый скот. Хлеба монголы не знают (и до сих пор, сказала бы я), но иногда дома приготавливают лепешки или лапшу. Вблизи с границей с Россией монголы едят даже черный хлеб, но в глубине Монголии о нем вообще не знают» [Пржевальский. 2008].

«Подобно другим кочевым народам, монголы свято соблюдают обычай гостеприимства: ни один путник, посетивший юрту монгола, не выйдет из нее без того, чтобы хозяева не пригласили его чего-нибудь поесть или выпить. При таком широком гостеприимстве туземец, отправляющийся куда-нибудь из родного улуса налегке, обыкновенно не берет с собой ни денег, ни съестных припасов, так как в каждой попутной юрте встретит радушный прием и будет желанным гостем.

Обыденная жизнь монголов однообразна и бедна развлечениями: в монгольских улусах редко слышатся песни, еще реже бывают игры. Путешественнику по Монголии гораздо чаще приходится наблюдать различные религиозные отправления и гадания, весьма распространенные у монголов. Народные песни уступают место церковным песнопениям, столь чтимым монголами, в особенности ламами, которые и в пути, сидя на верблюде и покачиваясь равномерно, бормочут по нескольку часов подряд свою шестисловную мистическую молитву: «ом-ма-ни-пад-ме-хум» [Певцов, 1951].

«Мы – замечает Пржевальский – напрасно пытались добиться перевода этого изречения. По уверению лам, в нем заключается вся буддийская мудрость».

«С восходом солнца, – пишет Певцов [1951] – женщины доят скот и потом отправляют его большею частью с подростками-мальчиками, а иногда и с девушками на пастбище, куда пастухи или пастушки следуют всегда верхом на лошадях.   Затем женщины готовят кушанье и занимаются шитьем. Вообще на монголках лежат многие домашние работы: приготовление кушанья, собирание молока, делание сыра, масла, уход за новорожденными и мелкими животными, шитье платья и пр. Они трудятся гораздо больше мужчин, и эти нескончаемые хлопоты по хозяйству поддерживают в них постоянство энергии, в противоположность мужчинам, ленивая жизнь которых изменяется только периодически. Зато монгольские женщины пользуются значительной долей самостоятельности: они не безответные рабыни своих мужей, а полноправные хозяйки.

Мужчины большую часть дня, если нет спешной работы, проводят в праздности, сидя у очага и покуривая трубки, или отправляются в гости в соседний улус и непременно всегда верхом, хотя бы до этого улуса было несколько сот шагов. Разъезды по гостям бывают в особенности часты летом, когда у монголов приготовляется кумыс и гонится водка. В это время можно встретить партии подгулявших монголов, путешествующих из улуса в улус, но в чрезмерном употреблении спиртных напитков их, однако, нельзя укорять. На праздниках при монастырях устраиваются скачки, стрельба из луков и борьба, привлекающие туземцев целыми тысячами. Охотники осенью и зимою нередко соединяются в партии и устраивают облавы на антилоп, а весною, летом и осенью охотятся в одиночку на сурков.

Нижняя одежда мужчин состоит из короткой с косым воротом рубахи, сшитой из синей, голубой или серой бумажной ткани (дабы), с небольшими разрезами по бокам у подола и из той же материи шаровар. Зимой монголы носят овчинные или теплые стеганые шаровары из дабы. Верхнюю одежду составляет широкий халат из синей, коричневой, а у лам из желтой или малиновой дабы. Халат опоясывается бумажным цветным поясом, на котором висят всегда ножны с ножом и огниво на ремешках или цепочках, а сзади за поясом втыкается трубка. Карманов у халатов не делают, а мелкие вещи, носимые при себе, например табакерку, кисеты с табаком и тому подобное монголы кладут за пазуху или за голенища, куда помещают иногда трубки и кошельки с серебром.

Женщины носят узкие халаты с длинными рукавами и утолщениями на плечах. Халат застегивается на круглые металлические пуговицы, нашиваемые по прямой линии от подбородка вниз. Поверх халата монголки надевают короткие безрукавки. Волосы монгольские женщины разбивают на две пряди, смазывают их клеем и спускают их в виде двух плоских лентообразных локонов на грудь, сжимая эти локоны металлическими стяжками, или щемилками. Локоны украшаются бляхами, кораллами и лентами, а на голову монголки надевают маленькую ермолку с тремя лопастями на краях и отверстием наверху. Монголки носят массивные, большей частью треугольные серьги с различными привесками, браслеты и кольца, а на шее – кораллы и бусы».

И покрой платья и прически у монголок разные в разных областях Монголии. Иногда, судя по старым фотографиям, монголки делали себе старинную прическу с двумя рогами.

«Мужчины и женщины обуваются в просторные кожаные сапоги, похожие на китайские, без каблуков, с широкими, но короткими голенищами и толстыми войлочными подошвами, прошитыми ремешком или дратвою. Зимою на ноги надевают предварительно войлочные чулки, выдающиеся из голенищ. Головной убор у мужчин и женщин одинаков: коническая шапка с круглым мягким шишаком на верхушке и широкими, загнутыми кверху полями, отороченными снаружи мехом (лисьим, волчьим, рысьим) или плисом (у летних шапок). Летом, в жару, монголы вместо шапок часто повязывают голову платком, узлом на затылок» [Певцов, 1951].

Нечего и говорить, что все монголы отличные наездники. Седла у монголов глубокие с весьма широкими и высокими передними луками. С ленчика по обе стороны спускаются кожаные лопасти с узорами, оттиснутыми или набитыми красками. Массивные стремена с широкими подножками поднимаются так высоко, что всадник сидит на лошади с согнутыми чуть не под прямым углом ногами [Певцов, 1951].

Подробно описывает Пржевальский отношение монголов к домашним животным. «Исключительное занятие монголов – пишет он – и единственный источник их благосостояния – скотоводство. Богатство монгола измеряется количеством домашних животных, от которых он получает все необходимое: молоко и мясо для пищи, шкуры для одежды, шерсть для войлока и веревок. Номад зарабатывает деньги, продавая животных или перевозя на лошадях и верблюдах грузы. Монгол живет для своего скота, забота о самом себе и своем семействе – на втором плане. Перекочевки с места на место зависят от выгод стоянки для домашних животных. Если есть трава и водопой, то монгол больше ни на что и не претендует. Номад умеет обращаться со своими животными, любит и жалеет их. Он ни за что на свете не заседлает верблюда или лошадь ранее известного возраста, и ни за какие деньги не продаст барашка или теленка, считая грехом убивать их в детском возрасте.

Самые ничтожные расстояния, хотя бы в несколько сот шагов, монгол никогда не пройдет пешком, непременно усядется на лошадь, которая постоянно привязана около юрты. Стадо свое монгол пасет, сидя на коне. От постоянного сидения на лошади ноги номада немного выгнуты наружу, и он охватывает ими седло так крепко, как будто прирос к лошади. Самый дикий степной конь ничего не поделает с таким наездником, как монгол» [Пржевальский, 2008].

В книге же Певцова сказано: «Монголки смело могут соперничать в верховой езде с лучшими европейскими берейторами, разумеется, не красотой посадки и знанием манежных тонкостей, а умением справляться с ретивым конем и способностью к продолжительным неустанным переездам».

«Монгол никогда не ездит шагом, даже рысью, он всегда, как ветер, мчится по степи или пустыне. Пешая ходьба до того презирается номадами, что каждый из них считает стыдом пройти пешком даже в юрту близкого соседа» [Пржевальский, 2008].

Читая эти строки в книге Пржевальского, я вспомнила, как во время маршрута по Монголии мы остановились около одной юрты, чтобы узнать дорогу. Хозяин сразу же предложил нам чаю и разговаривал с нашим начальником отряда около юрты. Тут же играли дети, а к юрте были привязаны лошади – одна под седлом, другая расседланная. Вдруг хозяин сказал что-то детям. Мальчик лет шести и девочка не старше четырех лет подбежали к лошадям. Отец накинул на расседланную лошадь какой-то коврик и подсадил девочку, братишка, подставив деревянную чурку, вскарабкался сам. Одной рукой он взял уздечку, другой – обнял сестренку, гикнул и взял с места галопом. Маленькие, на гнедой лошади они действительно вихрем неслись по степи, и вскоре исчезли в голубой дали. «Номад остается номадом всегда,» – подумала я.

«Все расстояния у монголов меряются временем езды на верблюдах или лошадях. На вопрос – далеко ли до такого-то места? – монгол отвечает – столько-то суток ходу на верблюде, столько-то верхом на коне. При этом   номад всегда добавит: «если хорошо будешь ехать» или «если тихо поедешь» [Пржевальский, 2008].

«Свою монотонную далекую дорогу монгол разнообразит молитвой, песней, табаком и чаем … Молится он у перевалов, поет по долинам, а курит за чашкой чая, в любой попутной юрте» [Козлов, 1947].

Из книг, прочитанных мной, я узнала, что монгольские женщины много работали, были самостоятельными – настоящими хозяйками в своей семье. Узнала как они причесывались и одевались, что варили на огне в своей юрте, как быстро и умело паковали нехитрый скарб для новой перекочевки. Узнала, что девушки были отличными наездницами и пасли скот. Видимо они тоже пользовались свободой. Но из книг я не узнала, как знакомились молодые люди, как они женились, какие пели песни, какие танцы танцевали и танцевали ли вообще.

Среди монгольских балладных песен существуют песни о женщинах, а вот перевода любовных песен, посвященных женщине, мне встретить не удалось. Но они, конечно, были.

Сейчас, сидя за рукописью, я смотрю на летнее небо, вспоминаю монгольские степи, юрты, пасущиеся стада, табуны лошадей и стараюсь представить, какой была моя прапрабабка-монголка. Может быть, в детстве она была похожа на сегодняшнюю девочку, а в старости – на эту мудрую старуху, помнящую свою молодость и знающую, что такое старость.

Глава 4. Польская легенда и судьбы поляков

4.1. Семейное предание

Город Ковно (ныне г. Каунас) после третьего раздела Польши находился в Российской империи, в Виленской губернии. В 1842 г. была основана Ковенская губерния со столицей в Ковно, где в большом количестве проживала польская шляхта.

В городе и его уездах жил разветвленный род Пиотровских. Род имел свой герб, где повторяющимся элементом был ворон, держащий в клюве кольцо.

В Вилькомарском уезде Ковенской губернии в обычном для Польши небогатом поместье проживала семья Пиотровских. Наверное, у них был не очень большой дом, похожий на дворянский дом в Железовой Воле на Мазовщине. Польские друзья, знающие разные дворы Польши, говорили мне, что такое здание с портиком и двумя-четырьмя колоннами – было типичным усадебным домом шляхетской семьи среднего достатка. Дом, вероятно, был окружен парком. В парке по утрам гуляли пани, наверно, похожие на эту очаровательную женщину.

Легенда гласит, что семья была большой – родители, три сестры и три брата. Нам известно имя лишь одного из братьев – самого младшего – Константин, год его рождения   1848 – и предположительно имя его отца – Бронислав. Вот он Константин Пиотровский, молодой шляхтич и есть мой прадед по отцовской линии.

Как жило семейство мы не знаем. Легенда говорит, что сестры были красивы, а братья – отважны. Двое из них (предположительно имя одного – Викентий) принимали участие в восстании 1863-64 гг. и после разгрома восстания были сосланы в Сибирь в цепях.

Именно в Ковенской губернии вооруженная борьба была самой острой и продолжительной. На ее территории произошло 117 стычек и сражений или около 50% от их общего числа в пределах всего литовско-белорусского региона. Среди репрессированных литовско-белорусских губерний уроженцы Ковенской губернии составляют большинство – 38% от всех участников вооруженной борьбы. В Виленской губернии, например, было репессировано 17,5% от всех участников.

Военные суды судили повстанцев «За участие в восстании», разделяя их при этом на две группы: «За участие в вооруженной борьбе» и «За содействие и сочувствие». Ясно, что второй пункт был очень расплывчатым и хлеб, вынесенный проходящим через усадьбу повстанцам, уже был «содействием». В Ковенской губернии за участие в восстание было осуждено 2 978 человек. Из этого количества 54% составляла шляхта. За участие в вооруженной борьбе осудили 1 206 человек; из них – 47% принадлежали к шляхте. За содействие и сочувствие было отправлено в Сибирь 1 686 человек. Сочувствующих было больше, чем воюющих, и их основная масса состояла также из шляхты.

Среди репрессированных Ковенской губернии (2 978 чел.) 445 человек – уроженцы Вилькомарского уезда, из них осужденных за «Участие в вооруженной борьбе» – 176 человек. И где-то среди этих 176 осужденных были два брата Пиотровских, а может быть и все три брата, включая Константина. Не имеет значения, что ему было 16 лет. Восстание 1863 г. – это восстание молодых. На территории Литвы и Белоруссии за «участие в вооруженной борьбе» было осуждено 3 306 человек, из них 35% были юношами от 15 до 20 лет; люди, свыше 30 лет, составляли лишь 18% от участников вооруженной борьбы. Воистину, восстание 1863 г. – это восстание сыновей, большинство из которых (58%) входило в шляхетское сословие [Зайцев, 1973].

А, может быть, Константин был в группе осужденных «за содействие и сочувствие восстанию», включавшей 269 человек из Вилькомарского уезда.

Приговоренных к каторге отправляли в Сибирь в цепях.

«Пыльной дорогой телега несется,

В ней по бокам два жандарма сидят.

Юный изгнанник в телеге той мчится,

Скованы руки, как плети, висят».

/Из польской песни/

Видимо так и везли братьев Пиотровских в Сибирь, но по преданию, в Сибири цепи были заменены на тонкие цепочки. Мы не знаем, были ли братья отправлены на каторгу или на поселение, какова их судьба, выжили ли они, остались на поселении в Сибири или все-таки вернулись, в конце концов, на родину. Легенда говорит, что младший брат Константин добровольно поехал в Сибирь, оставаясь свободным человеком и дворянином. Его шляхетство подтверждается документом о браке его дочери Александры, где она обозначена как дочь дворянина.

Что побудило Константина уехать в Сибирь? В семейных преданиях сказано, что его отъезд в Сибирь был вынужденным, только на этих условиях поместье Пиотровских оставалось собственностью семьи – то есть дочерей, как их приданное. В противном случае поместье конфисковывалось и уходило в русскую казну. Правда ли это – мне узнать не удалось. Скорее всего, Константин был сослан в Сибирь.

За «участие в вооруженной борьбе» статьи приговоров включали такие формулировки: «за вступление в ряды мятежников со званием начальника …… лишен всех прав состояния и сослан в каторжную работу в рудниках на двенадцать лет»; «за бытность в шайке мятежников …. лишен всех прав и сослан в каторжную работу в рудниках на двенадцать лет» [Волков, 2003].

Если старшие братья – участники восстания шли, вероятно, по статье «за участие» и были приговорены к каторге, то их шестнадцатилетний брат вполне мог быть сослан в Сибирь с формулировкой обвинения «за сочувствие к мятежу без лишения прав».   Главным местом отбывания каторги были Нерчинские заводы – Александровский завод, Акатуевский, Кадаинский и Алгачинские рудники. После окончания каторги, многим было определено местом пребывания на поселении тот же Нерчинский завод или близлежащие деревни Нерчинского округа [Клер, Шостакович, 1987]. Константин же поселился в Акше. Акша не входила в число поселков и городов, куда обычно переводили отбывших срок каторги. Но не была она и запретным пунктом для поселения. В Акше несколько лет проживал декабрист Кюхельбекер. Поляк Константин Савичевский, приговоренный к каторжным работам, отбыл каторгу и осенью 1840 г. поселился в Акше. Здесь у него установились дружеские связи с Кюхельбекером. Пробыл Савичевский в Акше недолго, в июне 1841 г. уехал из Акши и поселился в Кяхте.

Нет сведений, почему Константин оказался в Акше. Может быть, какой-либо из его родственников – бывший наполеоновский солдат – был сослан в Забайкалье и приписан к казачьему полку, стоявшему близ Акши. Ссылка поляков – наполеоновских солдат – в Забайкалье и назначение их в казачьи войска – исторический факт. Не исключено, что кто-то из забайкальских казаков   тоже был Пиотровским (в Забайкалье, конечно, сразу же стал Петровским), и к его детям или родственникам приехал молодой Константин (между 1815 и 1865 гг. прошли 50 лет). Прибыл он свободным человеком.

В воспоминаниях моей мамы [Лебедева, 1994] говорится, что ехал К. Пиотровский из Польши на лошадях, вез много имущества, даже пианино. Про приезд в Сибирь Константин Пиотровский рассказывал своим детям.   Моя бабушка, будучи маленькой девочкой, слушала из соседней комнаты, как отец играет на пианино. Это воспоминание было для нее очень дорогим.

Многие ссыльные женились на сибирячках – женщинах другой крови и веры. Такие браки среди ссыльных не одобрялись – это было как бы преданием их католической веры, вероятной утраты национального облика рождавшихся детей и потерей польских традиций. Но жизнь есть жизнь. Поляки женились на казачках, бурятках, тунгусках [Пилсудский, 2002]. При женитьбе на сибирячках ссыльные поляки принимали православие и дети их становились православными.

Итак, Константин Пиотровский поселился в Акше, здесь и женился в 1870 г. Выбрал себе в жены молоденькую казачку смешанных кровей – дочку упрямой монголки и забайкальского казака. Семья Константина была большая, росло в ней по бабушкиным рассказам одиннадцать детей. Может быть, трое умерли в детстве, известны имена лишь восьмерых: трое братьев – Николай, Иосиф, Гавриил и пять сестер (по старшинству) – Клавдия, Мария, Глафира, Евдокия и самая младшая Александра. Жили Пиотровские зажиточно. У них были большие стада коров, табуны лошадей. Управляла всем хозяйством мать моей бабушки. Она торговала скотом, нанимала чабанов, да и сама иногда чабанила. Процветание семьи закончилось, когда моя бабушка была еще очень молоденькой девушкой. В один год выпал глубокий снег, из-под которого животные не могли добыть себе корм (сухую степную траву) и начался падеж скота от бескормицы. Если в Забайкалье потерян скот, то потеряно благополучие семьи.

К счастью дочери, кроме двух младших, были уже выданы замуж. Старшая дочь Клавдия Константиновна вышла замуж за казачьего офицера, который в дальнейшем стал полковым атаманом. Жили они в Чите очень зажиточно, имели большой дом, но вот детей у них не было.

Средняя дочь Евдокия была выдана за казака в казачью станицу Мангут, жила с мужем хорошо, занималась сельским хозяйством.

Семья же Пиотровских переехала в Читу, там учились сыновья Николай, Иосиф и Гавриил, там же была выдана замуж самая младшая из сестер, уже бесприданница, Александра Пиотровская – моя бабушка.

4.2. Шляхта

Польский поток в Сибирь – один из потоков, формировавших «Сибирский этнос». Как говорил мой отец: «Сибиряки – не нация, но порода». В этой породе наравне с русской, монгольской, бурятской течет и польская кровь. Исторически важно то, что прибывшие в Сибирь в цепях польские повстанцы были образованными людьми, в основном шляхетского происхождения. Отбыв на каторге определенный срок и оставшись на поселение, они часто занимали должности, требующие грамотности и умения в общении с другими людьми – казаками, монголами, китайцами. Торговля, образование, изучение Сибири и даже политика – везде поляки оставили свой след.

Чисто польских семей в Сибири немного. Поляки часто женились на местных девушках – русских, украинках, бурятках. Смешанность кровей, культур, обычаев в сибирских семьях, как уже говорилось, – это совершенно обычное дело. Мой прадед – шляхтич – играл на фортепьяно и занимался счетами семьи, а его жена и моя прабабка – полуказачка-полумонголка – держала стада лошадей и овец, торговала скотом, иногда чабанила и подолгу жила в степи в юрте.

Пытаясь воссоздать историю семьи, я старалась понять, а что же это такое – шляхтич, шляхта, и хоть немного ознакомиться с историей Польши на стыке с Россией.

Откуда в Польше появилась шляхта? Я всегда думала, что она возникла внутри страны при образовании различных социальных слоев. Однако, существует «теория наезда», выводящая шляхту от иноземцев, которые будто бы еще до XI столетия напали на славянские племена, осевшие по Варте и Висле, подчинили их, основали свое государство и образовали из себя привилегированный класс. По мнению одних ученых шляхта ведет свое происхождение от нормандской дружины, другие находят в шляхте славянские корни, третьи считают шляхту потомками кавказского племени лезгов [Грабеньский, 2006].

Согласно Грабеньскому шляхта возникла из рыцарства (постоянные военные дружины). Когда были окончены завоевательные войны (XII-XIII век) князья распустили рыцарство, наделив его землей. Рыцарь владел полученной землей по праву собственности   – мог ее продать, передать наследникам; он имел также верховную власть над подданными, приписанными к этой земле. Десятину (налог) шляхтич уплачивал любому костелу по своему выбору. Со временем шляхтичи получили свои родовые знаки – кличи и гербы. Однако еще в XIII веке шляхта не играла никакой политической роли, шляхтич зависел от милости князей, баронов и прелатов, т.к. подлежал их суду, и должен был исполнять постановления съездов (коллоквиев), в которых шляхта не участвовала. Но гонорная шляхта рвалась вверх и в 1373 г. на съезде в Кошицах был принят договор, включающий постановление о привилегиях шляхты. Шляхта теперь допускалась к вопросу о престолонаследии, что давало ей возможность извлечь выгоду в ходе торга из-за короны * о престолонаследии .

Именно договоры о наследовании престола стали важнейшим источником свободы шляхты и ее политического значения в будущем. Не только торг из-за короны, но и ограничение короля в деньгах способствовали возвышению шляхты. Если королю, который к тому времени уже не имел права на подать, требовались деньги, например, на содержание войска, то он был вынужден просить помощи у шляхты. Для достижения соглашения король созывал съезды, на которых шляхта научилась обсуждать общественные дела и всегда находила новые поводы к торгу с королем из-за привилегий. Шляхта взяла на себя бесплатную воинскую службу, что дало ей возможность, собираясь в лагерях, составлять политические программы и достигать коллективного соглашения. Если же король не давал новых привилегий, то шляхта угрожала ему отказом от повиновения.

В конце XIV века при короле Ягелло права шляхты были расширены. В обычай вошли шляхетские съезды (сеймики), на которых шляхта или вместе с королем или даже без него принимала решения о податях королю и мерах, которые должны были обезопасить шляхту от эксплуатации ее духовенством. Пресс духовенства на шляхту и простой народ всегда был очень силен в Польше. С той поры становится популярным лозунг: «Шляхетство ведет свое начало от свободы, а свобода – от шляхетства». Главным завоеванием шляхты было получение права личной неприкосновенности. Теперь король без предварительного судебного приговора не мог арестовать шляхтича землевладельца за исключением разбойников, поджигателей, убийц и воров, пойманных на месте преступления.

Со временем шляхта получила доступ и к законодательной власти. Из малых сеймиков возник Польский сейм, на котором шляхта и король совместно обсуждали государственные проблемы. Сановники составляли королевский совет, который со временем стал называться Сенатом. Шляхетские уполномоченные образовали «посольскую избу». В 1504 г. при короле Александре был принят закон Nihil novi (ничего нового), который установил структуру законодательной власти. Законодательным органом стал Всеобщий сейм, состоящий из короля, сената и посольской избы. Король хотел создать постоянное войско, потому что шляхта скомпрометировала себя недисциплинированностью и склонностью к собраниям (сеймики), что было ей гораздо интереснее, чем война с неприятелем.   Однако шляхта упорствовала и проваливала королевские предложения. Шляхта стояла за личную воинскую службу в «Посполитом рушении». Посполитое рушение – это всепольская мобилизация шляхты – довольно аморфная структура. Однако, именно Посполитое рушение давало возможность шляхте свободно общаться и организовываться в громадную силу. Шляхта боялась регулярного войска, т.к. это приводило к усилению власти короля*¹³.

Конституция, обосновавшая также правила элекции, – очередная победа шляхты. Теперь шляхта ломала аристократию и навязывала королям свои условия. Наконец, на Варшавском сейме, когда король Стефан Баторий хотел побудить шляхту к расходам на войну с Иваном Грозным, а шляхта в свою очередь хотела освободиться от королевского аппеляционного судопроизводства, было достигнуто соглашение. По этому соглашению были установлены трибуналы, которые состояли из избранных шляхтой депутатов. Тируналы заменили прежнюю королевскую юрисдикцию. Наконец, шляхта отвоевала последнее звено в цепи свобод. Это была победа, и шляхта отблагодарила короля повышением подати с земли, которой она владела. Итак, к концу XVI века шляхта стала привилегированным сословием.   Она пользовалась исключительным правом земельной собственности, права распространились не только на поверхность земли, но и на ее недра. Любые минералы и источники, находящиеся во владениях шляхтича, принадлежали лично ему. Шляхта имела доступ к высшему духовному сану и ко всем светским должностям.   Шляхта платила только те подати, что сама на себя наложила, была свободной от всех повинностей, кроме военной. У нее был собственный суд. Шляхтич избирал короля и мог быть кандидатом на престол. Шляхетство было наследственным, зависело от рождения. Шляхтичем был каждый, чей отец принадлежал к шляхетству.

Плебейское происхождение матери не лишало детей шляхетства. Вся шляхта была равна между собой по рождению, графские и княжеские титулы не нарушали шляхетского равенства. В знак равенства шляхта без различия положения называлась «братия». Если же шляхтич начинал заниматься мещанскими делами (торговлей), то он терял шляхетство.

4.3. Речь Посполитая

В конце XIV века великий князь литовский Ягелло после многосторонних переговоров женился на юной польской королеве Ядвиге и занял польский престол.

– Всесильный бог любви

Ягайлов и Ядвиг –             /Пастернак/

В составе земель короля Ягелло была Литва (в собственном значении этого слова), Белая и Черная Русь, Полесье, Украина и Волынь.   В 1569 г. на Люблинском сейме было решено формально соединить Литву и Польшу в одну Речь Посполитую (Rzecz pospolita). Король будет избираем сообща, один будет и сейм во всей Речи Посполитой, гражданам была гарантирована свобода поселений в обеих странах без всяких правовых препятствий. В конце XVI века внутреннее устройство Польши установилось и просуществовало без коренных изменений свыше полутора столетий, т. е. до 1750 г. Установилось и название Речь Посполитая. Название отражает не форму правления, а союз Литвы с Польской короной. Образ правления был шляхетско-парламентарный. Во главе Речи Посполитой стоял монарх – король, который избирался по обычаю, а не по писаному закону.

Для выборов короля во время «бескоролевья» съезжались сенаторы и шляхта с послами, выбранными на сеймиках. Процесс был отлажен и сложен. Самый старый сенатор предлагал своим землякам по воеводству (административная единица) кандидата, которого шляхта или отвергала или принимала возгласом «Vivat!». Собрав голоса воеводств, послы (от шляхты) и сенаторы подсчитывали голоса. После этого примас объезжал построившуюся в круг шляхту и трижды спрашивал все ли согласны на одном короле. После возгласов   «Vivat!» и отсутствия возражений примас объявлял короля. Король присягал в верности, ему передавали грамоту «элекции» с подписями и печатями сенаторов и шляхты. Затем была коронация в Кракове.

Государство Речи Посполитой объединялось лишь общим для Польши и Литвы органом законодательной власти – вальным * Вальный – walny = свободный сеймом. Вальный сейм состоял из трех сословий: короля, сенаторов и послов шляхты. Сенаторское сословие формировалось из духовно-католических санов и высоких светских чиновников. Во главе католической церкви стоял примас, далее следовали архиепископ и епископы. Церковь пользовалась огромным влиянием на власть и сама была властью.         В период правления сословий Речь Посполитая испытала огромное поражение: она уменьшилась в территории, утратила свое политическое значение и попала под влияние иностранных держав. За счет Речи Посполитой усиливались Москва, Швеция, Турция.

Избирательность королей разбивала людей на партии,   создавала угрозу междоусобных войн. Малые сеймики разделили Речь Посполитую на отдельные колесики, которые крутились независимо друг от друга, без внимания к общему интересу. Децентрализация разбила единство государственных сил, лишило Речь Посполитую энергичного правительства.

Во главе общества стояли священники, в основном, монахи, число которых в   XVII столетии страшно возросло (600 монастырей!). Общество погрузилось в религиозную обрядность и ханжество. «Народ опускался в пропасть без осознания причин зла и средств спасения» [Грабеньский, 2006, стр. 340]. Ну, а что шляхта? Шляхта погрузилась в сословный эгоизм и помрачнение разума. Недостатки своих учреждений шляхетство считало зеницей свобод и политическим лозунгом выбрала фразу: «Польша стоит безнарядьем» * Мои друзья поляки не нашли в русском языке слова, отвечающие польскому слову «безнарядье». Ближе всего оно к понятию «беспорядок». (Polska stoi bezrzadem).

Умственное движение в Польше пробудилось около середины XVIII века. Лучшие люди Польши принялись за дело подъема отчизны. Распространяется западноевропейская наука, развиваются опытные и точные науки, престижным становится светское образование. Идеи Коперника и Ньютона уже интересны обществу. Проясняется прошлое народа, в несчастьях и унижении Польши винят слабость королевской власти и выборность королей. Однако, несмотря на все усилия князей Чарторыских и Понятовских, проводивших реформы, им не удалось создать в Речи Посполитой монархию, и последним королем Польши стал Станислав Август Понятовский – любимец и любовник Екатерины II. Однако при всем его таланте, образовании, остроумии он быстро склонялся перед волей Москвы, и сама Екатерина II называла его «восковой куклой». В царствование Екатерины Россия обращалась с Польшей как с завоеванной страной.   Во время русско-турецкой и Семилетней войн русская армия проходила через Польшу, как через свою территорию.

4.4. Польша и Россия

Было время, когда огромные области России принадлежали Речи Посполитой. Вплоть до царствования Ивана Грозного княжество Владимирское, Черниговское, Тверское, Смоленское входили в состав Великого Княжества Литовского.

Иван Грозный после покорения Казанского и Астраханского татарских царств решил отобрать русские земли у Литвы и начал войну   с литовскими рыцарями. В 1559 г. он дошел до Курляндии, ворвался в Ливонию (Латвию), но получил отпор от польскогокороля Стефана Батория и отступил. Война обеспечила Польше преобладание над Москвой. В смутные времена поляки едва не сели на русский престол^*14.

Россию нужно было отстоять, и народ под предводительством служивого человека Прокопия Ляпунова, князя Пожарского и посадского Минина Россию отстоял. Русские поднялись против польского нашествия и польский гарнизон в Москве сдался. На русский престол народом был возведен Михаил Федорович Романов – сын митрополита Филарета. Между Россией и Польшей было заключено перемирие на 16 лет, но Польше отошла пограничная полоса со Смоленском, Новгородом-Северским и Черниговом.

В 1656 г. начались мирные переговоры между Москвой и Речью Посполитой. Переговоры привели к решению – русские уходят из Литвы после двадцати лет, но удерживают Белоруссию и Приднепровские земли. К России отошла довольно широкая полоса земли с Великими Луками, Смоленском, Брянском, Черниговом, Киевом, Полтавой и земли под Полтавой, занимаемые запорожскими казаками.

4.5. Раздел Речи Посполитой

Бесконечные войны различных групп шляхетства между собой, борьба религиозных конфессий, непримиримые противоречия между высшей аристократией и шляхетством, между шляхтой и королем обескровили Речь Посполитую. Достаточно было любого предлога, чтобы Россия, Пруссия и Австрия активно вмешались в польские дела. Такой предлог нашелся – арест короля конфедератами, которые сражались как с русскими войсками, так и войсками короля.

В 1772 г. в Петербурге были подписаны три трактата о разделе Речи Посполитой между Россией и Пруссией, Россией и Австрией, Пруссией и Австрией. Поводом для раздела была выставлена анархия в Польше, а так же необходимость создать в Польше такой политический строй, который соответствовал бы интересам соседних с Польшей государств. Россия при разделе забрала воеводства Ливонское, Полоцкое, Витебское, Мстиславское и часть Минского (всего 1692 кв. мили), к Австрии отошла территория в 1580 кв. мили и к Пруссии – 1580 кв. мили. Из своего пространства в 13300 кв. мили Речь Посполитая потеряла 3860 кв. мили и 4 миллиона населения.

Оккупация польских земель не встретила никакого сопротивления. Польский народ был обескровлен четырнадцатилетней внутренней борьбой, он находился в состоянии материальной нищеты и полного падения духа. Польше навязали конституцию, которая сохраняла старые недуги и усиливала зависимость от России. Русский посол Штакельберг (имел в распоряжении русский военный гарнизон), фактически забрал власть в Речи Посполитой в свои руки. Власти у него было больше, чем у короля. В 1773 г. делегация от Польши подписала, и в том же году король Станислав Август ратифицировал трактаты о разделе Польши.

Как бы ни был не справедлив раздел, в Польше наступил мирный период. Правительсто Речи Посполитой пеклось об интересах всего государства. Увеличилась земледельческая продукция, улучшилось материальное положение народа, развивалась промышленность, оживилась торговля, укрепилось светское образование, расширились научные изыскания. Прогресс в умственном, нравственном и материальном положении народа был несомненен.

Менялось политическое состояние Речи Посполитой в связи с ослаблением нажима со стороны России, на которую в 1787 г. напала Турция. Политические силы в Польше умело воспользовались возникшей ситуацией^*15.

В мае 1791 г. была принята «Правительственная конституция», которая установила основные законы Речи Посполитой. В течение года весь народ восхищался конституцией, мало-помалу возводилось здание нового государственного строя. За границей хвалили новую конституцию, и лишь Россия молчала. Петербургский двор ожидал только окончания Русско-Турецкой войны, чтобы начать действия против Польши (которая за 20 лет поднялась и укрепила свою мощь). Вмешательству русских помогли польские магнаты, выступавшие против реформ. Они заключили договор с представителем России. Главным в плане консерваторов было ниспровержение новой конституции. Императрица Российская воспользовалась этим договором для будущего нового раздела Польши. В 1792 г. русская армия, численностью 64 тыс. человек, вступила в пределы Речи Посполитой.   Конституция была ниспровергнута, и русские вошли в Варшаву.

Начались переговоры между Австрией, Пруссией и Россией о новом разделе Речи Посполитой. Конвенция о разделе была подписана в 1793 г. Россия при разделе забрала огромную площадь — 4550 кв. миль, включающую земли, прилегающие к ее границам. Территория, оставшаяся Речи Посполитой, представляла собой клин, втиснутый между Пруссией и Россией, всего в 3830 кв. миль с населением около 4 млн. человек.

Под угрозой русских штыков последний Сейм в 1793 г. утвердил раздел. Конституция была отменена и новой не было.

Ясно, что польские патриоты мечтали о восстановлении своего государства. Генерал Тадеуш Костюшко был приглашен возглавить восстание. Костюшко согласился стать главным начальником вооруженных сил. Он принял присягу, что вверенную ему военную силу употребит только для обороны целостности Государства, возвращения ему независимости и укрепления всеобщей свободы. Восстание началось в марте 1794 г. Войско польское присягнуло на верность Костюшко.

К войску присоединились мещане и крестьяне. 4 апреля 1794 г. Костюшко выиграл сражение с русской армией у деревни Рацлавицы. Борьба расширялась, вспыхнуло восстание в Варшаве и русские войска ее покинули. В апреле поднялось восстание в Вильно. Однако соединенные армии Пруссии и России были намного сильнее и по численности и по вооружению, они теснили армию Костюшко. В Сандомирском воеводстве у деревни Мацеёвицы в октябре войско Костюшко было разгромлено. К вечеру сражение было закончено, и казаки принесли на пиках в замок, где находились русские военноначальники, залитого кровью Тадеуша Костюшко, находящегося в беспамятстве.

После мацеёвской битвы положение поляков было отчаянным –   восстание терпело поражение. Между тем из России сам Суворов был послан на подавление восстания. Суворов выступил из Брест-Литовска и направился к Варшаве. На защиту города явилось 18 тыс. человек, остальная часть польского войска должна была стоять на левом берегу Вислы, чтобы отразить прусскую армию. Четвертого ноября Суворов начал штурм Варшавы, 8 тыс. защитников пало с оружием в руках. Русские войска, ворвавшись в предместье Варшавы – Прагу, предались грабежу и насилию, не щадя ни женщин, ни детей. Павших в бою, убитых и утонувших в Висле насчитывалось вместе с пленниками 23 тыс. человек. Варшава в страхе решила капитулировать. Король отказался от престола и сдался на милость императрицы. В январе 1795 г. Россия и Австрия, а в октябре того же года Россия и Пруссия подписали трактат о полном разделе Речи Посполитой.

После третьего раздела в Пруссии и Австрии началось «онемечивание» польского народа. В землях, отошедших к России, во время правления Екатерины II, шла русификация и внедрение православия.

Император Павел, ненавидящий мать, придя к власти, отказался от политики преследования поляков   и религиозного притеснения. Он освободил из крепости Костюшко и торжественно возвратил ему шпагу. Однако царь не обещал полякам вернуть им независимость, хотя ввел элементы польского самоуправления.

Народ Польши сохранял надежду на восстановление независимости, и шляхта связывала эту надежду с Францией и Наполеоном. Между Россией и Францией шла война, но в 1807 г. между Александром первым и Наполеоном был заключен Тильзитский мир. В соответствии с договором было образовано Варшавское княжество площадью 1860 кв. миль и населением 2,4 млн. человек. Наполеон обманул надежды поляков на независимость, но даровал княжеству довольно прогрессивную Конституционную хартию. Законодательная власть передавалась Сейму. Была создана армия в 30 тыс. человек, в школах был введен родной язык, полякам открывался доступ к государственной службе и общественной деятельности.

Александр I тоже не хотел восстановления Польши, и два монарха пообещали друг другу, что Польша никогда не будет восстановлена и Варшавское княжество не будет увеличено.

Однако поляки нужны были Наполеону в его армии. В результате в войсках Наполеона 80 тыс. поляков прошли с Бонапартом всю русскую кампанию. Поляки воевали с Россией, надеясь, что в благодарность после победы французов независимость Польши будет восстановлена и народ, разделенный по трем государствам, наконец, соединится.

Во главе польского войска стоял храбрый Понятовский, произведенный Наполеоном в маршалы. Понятовский погиб под Лейпцигом в сражении народов (1813), а от польского войска осталось всего 9 тыс. человек. Это были смелые воины и Александр I разрешил им вернуться на родину с оружием в руках. Объединенные державы победили, Венский Конгресс в 1815 г. решал судьбы народов.

По решению Конгресса из Княжества Варшавского было выделено княжество Познаньское. Оставшаяся территория была названа Царство (Королевство) Польское и включена в государство Российское. Королем Польши стал русский царь. Притом, что Польша опять территориально пострадала, был некоторый шаг вперед — Венский Конгресс ввел в политическую систему официальное название Польша * Карта любезно предоставлена нам д-ром Янушем Ухмански.).

В 1815 г. Александр I приехал в Польшу и подписал Конституционный устав. Несмотря на то, что Королевство Польское навсегда было соединено с Россией, Устав, подписанный Александром, был достаточно либеральным. Согласно уставу во всех государственных делах должен был употребляться польский язык, все государственные должности предоставлялись только полякам, вновь создавалось войско польское. Однако со временем Александр I поддался реакционному влиянию. Начались притеснения поляков. Николай I еще усилил неправедный нажим на Польшу, которая постепенно теряла свои конституционные права. Восстания против России зрели.

4.6. Польское королевство в составе Российской империи

По моей просьбе пан Януш написал краткий исторический очерк (д-р Януш Ухмански – директор Центра экологических исследований, Варшава, Польша).

В 1815 году кончились все надежды   поляков, связанные с Наполеоном. Для тысячей молодых польских дворян вступление в наполеоновскую армию было предварительным условием восстановления польского государства. В начале надежды были большие, но со временем уступали они нарастающему разочарованию. Наполеон не восстановил польского государства. Варшавское княжество было только карикатурой надежд тех, кто пошел служить в наполеоновские армии. Смысл этих кампаний не для всех поляков был понятен.   Все надежды окончательно рухнули во время отступления из России и потом в 1813 году под Лейпцигом, когда погиб князь Понятовский, маршал Франции и племянник последнего польского короля.

Между 1813 и 1815 гг. тысячи поляков возвратились к своей дворянской жизни. Не всегда было к чему возвращаться – несколько военных кампаний прошло через польские земли. На войну уходили юноши, а возвращались, спустя 15 лет, зрелые, опытные мужчины. Это были самые активные люди – элита дворянского общества. Что же им было делать после романтических, но и ужасных лет в наполеоновской армии, которые забрали почти всю их жизнь.

И вдруг состоялось чудо. Царь Александр воскресил Польское королевство, которое хотя и относилось к Российской   империи, но имело большую автономию и свои собственные юридические законы. Это было гораздо больше того, что обещал и чем обманывал поляков Наполеон. А самое главное – не надо было платить за это кровью в различных войнах. В Европе стало мирно. В разных странах возврат к старым порядкам после падения Наполеона происходил по-разному, но на польских землях вдруг открылись несуществующие до сих пор возможности. Можно было закопать оружие и начать просто работать.

Когда царь Александр въезжал в Варшаву на коронацию, как польский король, он был принят народом с энтузиазмом. Стоящая до сих пор на площади Трех Крестов церковь святого Александра была построена в память этого события. Многие бывшие наполеоновские солдаты и офицеры вступили в польскую армию. Но самое главное это то, что другие бывшие наполеоновские солдаты и офицеры стали заниматься работой.

Благодаря торговле с огромной Российской империей в Польше развивались все новые институты современного капиталистического государства. При помощи князя Ксаверема Любецкого-Друцкого, блестящей персоне хозяйственной жизни Польского королевства, был основан Банк Польши и современная банковская система страны с Кредитным Обществом во главе. Развивалась промышленность. Благодаря торговле с Россией строились новые коммуникационные системы. Развивались наука и образование, был основан Варшавский университет и Варшавское общество друзей науки – предок Академии наук. Все это сделали бывшие офицеры наполеоновской армии в условиях, которые сам Наполеон никогда бы не создал.

В мирное время рождаются дети. У бывших наполеоновских солдат и офицеров, живших мирной жизнью и работавших на благо Польши, родились сыновья. Трагедией поколения наполеоновских солдат и офицеров стало то, что их дети не признавали достижений отцов в создании новой Польши (Королевства Польского). Новое поколение обратилось против предыдущего. Правда, первоначальные свободы в Польском королевстве   постепенно ограничивались царской властью. Произошли трагические восстания 1830 и 1861 гг. Царь не понимал причин восстания 1830 г., ведь у поляков была такая хорошая жизнь по сравнению с остальной частью России. Князь Любецки-Друцки уехал в эмиграцию в Петербург, протестуя против ноябрьского восстания 1831 года. Вновь пришли годы репрессий и конспирации. Опять война царствовала на польских землях. Конец XIX века это и конец дворянства в Польше в том смысле, в каком оно существовало многие столетия. Появились новые политические силы – социалисты и рабочее движение (на этом очерк пана Януша кончается).

4.7. Восстания против России

Одна Польша шла на Запад, спасая удалением Родину, другая    Польша    шла в   цепях в Сибирь, спасая ее мученичеством.

/Герцен/

С 1830 г. начинается серия восстаний и бунтов против России. Это были удивительные восстания. Всегда плохо подготовленные, часто неожиданные, неорганизованные они были обречены на неудачу. Ведь против восставших стояло Российское государство с его мощной машиной подавления. Участники восстания, в большинстве молодые шляхтичи, проявляли высокое достоинство и отчаянную храбрость, сознательно шли на пытки и виселицы. И в то же время другие участники заговоров и восстаний вносили в борьбу ненависть и недоверие к своим же, что разрушало единство. Были и предатели, были и трусливые клевреты русских. Все эти восстания – не организованные и спланированные действия, а какая-то отчаянная свободолюбивая лихорадка.

Восстание 1831 г. Восстание задумали совсем молодые военные — подхорунжие. Они решили убить главнокомандующего польскими войсками цесаревича Константина Павловича и разоружить русский гарнизон в Варшаве, насчитывавший 7 тыс. человек. Начали восстание восемнадцать гражданских заговорщиков, задачей которых было напасть на дворец Бельведер и убить Константина. Не убили его по чистой случайности. В это же время 160 подхорунжих напали на русскую конную гвардию, состоящую из трех полков. Атака подхорунжих была отбита, и они направились на захват арсенала.

В общем, заговорщики потерпели поражение — им не удалось ни убить цесаревича,   ни разоружить русское войско. Восстание уцелело только благодаря бездеятельности цесаревича, который считал, что мятеж начали поляки, и подавить его должны польские, а не русские войска. У восстания не   было вождя, не было руководящего центра. Заговорщики обратились к нескольким генералам с просьбой возглавить восстание, но те отказывались, за что некоторые и были убиты.

Административный совет Варшавы был против восстания и обратился к цесаревичу с просьбой «унять восстание».   Ответ был: «Начали мятеж поляки, пусть поляки своими силами и справляются». Начались всевозможные переговоры, восстание как бы замерло, и мятежники передали власть административному совету^*16.

В ответ Николай I направил в Польшу армию в 150 тыс. человек с 400 пушками. Поляки тщетно рассчитывали на помощь заграницы. Началась война, где польское войско сражалось храбро, но в результате серии неудач часть армии сложила оружие. В самой Варшаве начались беспорядки с самосудом. Экстремисты подняли борьбу против Народного правительства и Сейма. Ясно, что русские войска взяли Варшаву, а 5-го декабря 1831 г. остатки польской армии – 20 тыс. человек – перешли прусскую границу и сложили оружие. Осенью 1833 г. Николай I отменил конституцию Королевства Польского и покарал весь польский народ за восстание. Начались аресты, судилища, пытки, расстрелы и ссылки в отдаленные места. По данным А.С. Нагаева [1985] численность высланных из Польши в отдаленные губернии России польских военнослужащих составляла 11653 человек, из которых основная масса нижних чинов (9346) была зачислена в состав русской армии.

Из Польши эмигрировали за границу все, кто успел покинуть страну, кто боялся мести и хотел продолжать борьбу за независимость своей родины. Ничего не зная о чаяниях своего народа, шляхта стремилась к очередному восстанию.

В 1833 г. несколько сот эмигрантов пробились через Германию в польские земли. Вскоре повстанцы убедились, что народ не имеет никакого желания нападать на русское войско. Небольших партизанских отрядов, перешедших в Польшу из Пруссии и Австрии, было довольно много. У них у всех судьба была трагичной: аресты, тюрьмы, казни, ссылка, Сибирь.

Эмиграция поняла, что польский крестьянин глух к демократическим лозунгам, и требуется большая подготовительная работа. Такой работой и занялись эмигрантские организации «Демократическое общество» и «Общество польского народа». Новое восстание было назначено на 1846 г. В феврале оно вспыхнуло в Кракове. Члены «Демократического общества» учредили Народное правительство, которое провозгласило независимость Польши. Настрой восставших был не просто демократическим, а социалистическим. Правительство запретило все титулы, декларировало, что все люди равны и утверждало, что пора истребить шляхту. Однако, народ поверил не повстанцам, а поверил австрийскому правительству, что повстанцы и есть шляхта и что они стремятся возродить прежнее рабство. Деревня обратилась против шляхты, которая готовилась к восстанию. Начались жесточайшие погромы, насилия, убийство помещиков и их семей.

Восстание было подавлено, и как после 1831 года началась расправа, но еще более жестокая — казни, обезглавливание, виселицы. Парижская революция 1848 г. явилась стимулом для восстания поляков в Австрии и Пруссии, но все это опять кончилось поражением. После всех неудач революционная энергия ослабла, чтобы снова вспыхнуть в 1863 г. (вот тут появляется наш польский предок!).

Еще в апреле 1861 г. в восточной части Польши началось крестьянское движение. Крестьяне требовали упразднения всех повинностей и передачу им в собственность обрабатываемых участков. В мае 1861 г. власти издали указ о замене барщины денежным откупом. Но крестьяне требовали земли и безвозмездной отмены барщины. В июне уже около 30 тыс. крестьян оказали неповиновение. Осенью 1861 г. оформилась повстанческая организация, взявшая курс на восстание, восстановление Польского государства с безусловным включением в нее Литовских, Белорусских и Украинских земель. Центральный комитет восстания сформулировал программу восстановления независимости Польши в границах 1772 г., переход земли, находившейся в пользовании крестьянства в его полную собственность, отмену сословных привилегий. Восстание было назначено на лето 1863 г.

А в октябре 1862 г., желая одним ударом покончить с заговорщиками, глава гражданского правительства Королевства Польского Великопольский разработал проект рекрутского набора. На службу, длившуюся 10 лет, решили забрать по набору не крестьян, а политически неблагонадежных молодых людей, в основном, из городов – кадры будущего восстания. Это заставило руководителей восстания ускорить начало выступлений, и восстание было назначено в ночь с 22 на 23 января, т. е. до рекрутского набора в провинциальных городах. От рекрутчины молодые горожане стали уходить в леса и готовы были присоединиться к повстанцам. Нехватка оружия не позволила принимать в отряды всех добровольцев. На четыре тысячи повстанцев под Варшавой было всего 300 ружий. Создать значительное повстанческое ядро не удалось. Отряды терпели поражение от регулярных войск. Повстанческие силы в районе Варшавы и ближайших поветов * Административная единица территории действовала регулярная армия в 126 тыс. человек со 176 орудиями. насчитывали 10−20 тыс. плохо вооруженных человек. Против них действовала регулярная армия в 126 тыс. человек со 176 орудиями.

В Петербурге долго не верили прилетавшим время от времени неясным слухам о польско-литовских беспорядках. Но в начале апреля 1863 г. было получено известие, что помещик Витебской губернии граф Платер напал на русский транспорт с оружием, тогда в Литву был послан целый гусарский полк [Берг, 1879].

Весной 1863 г. движение перебросилось в Литву и в Белоруссию [Шустер, 1955]. Наместник царя в Литве граф Берг пишет в своих воспоминаниях: «Несмотря на угрозу литовскому комитету от правительства восставших, сидеть спокойно, если восстание вспыхнет раньше ожидаемого срока. Литва поднялась и банды (т. е. отряды повстанцев. А.Т.) появились там на разных пунктах одновременно с бандами Царства». В Ковенской губернии * Я подробно останавливаюсь на восстании в Ковенской губернии в связи с тем, что наш предок К. Пиотровский и два его старших брата – участники восстания – проживали в Ковенской губернии. громче всех других раздалось имя тамошнего воеводы Сераковского, принявшего название Доленги (ловкий)^*17.

В марте 1863 г. Сераковский приехал в Вильно на заседание повстанческого центра, где он и принял пост командующего вооруженными силами Ковенской губернии. Соратники Сераковского были направлены по уездам в качестве командиров повстанческих отрядов. Сам Сераковский прибыл в Жемантию и здесь бывший офицер Генерального штаба России стал командующим восставшей Литвой, стал Доленгой. Отряд Доленги быстро рос – число повстанцев превышало 500 человек, но оружия не было. Доленга дал несколько удачных сражений и ушел в дремучие леса местечка Оникшты. Здесь собралось уже около 2 тыс. человек, которых Доленга организовал в мощные отряды. В леса Оникшты была двинута специальная карательная экспедиция и в районе Бирж произошла битва.

Даленга был тяжело ранен в спину. Сражение закончилось победой царских войск. Часть отряда ушла от противника в леса и воевала дальше, не щадя сил. Но Доленги уже с ними не было. Он был повешен 15 июня 1863 г. [Смирнов, 1964].

Восстание в Польше и Литве задыхалось. В середине октября 1863 г. руководство восстанием (диктатуру) принял Ромуальд Траугурт – бывший русский офицер. Траугурт планировал продержаться зиму и надеялся на вмешательство европейских государств. Тщетно! Россия, Пруссия и Австрия пришли к соглашению, направленному против Польши. В марте — апреле 1864 г. Траугурт был арестован и повешен. Восстание продержалось с января 1863 г. до весны 1864 г. и было жестоко подавлено.

Царь послал для подавления мятежа графа Берга в Царство Польское и Муравьева – вешателя – в Литву. Оба проявили неслыханную жестокость к повстанцам. Начались суды, но следственным комиссиям Муравьев отводил роль фигового листка. Он не считался с военно-полевым кодексом и часто приказывал вынести смертный приговор в три дня. По официальным данным Муравьев приговорил к смерти 128 человек. Но смертные казни производились не только по приговору Муравьева и число казненных было гораздо больше [Шустер, 1955].

4.8. Ссылка в Сибирь

Число сосланных в Сибирь составляло почти 20 тыс. человек. Из этого числа около четырех тысяч осудили на каторжные работы, на поселение с лишением прав около 2,5 тыс., столько же и на временное поселение. Около 10 тыс. были осуждены на поселение без лишения прав. Последняя категория пострадала более всего, ибо они были осуждены навечно, в то время, как отбывание каторги имело свой срок. По степени же виновности перед правительством эти, как их называли водворенцы, принадлежали к наименее виноватым. Они не принимали непосредственного участия в восстании, а только оказывали помощь повстанцам разными мелкими действиями [Волков, 2003]. В ссылку шли почти исключительно мужчины. Однако в Сибирь за своими мужьями и отцами поехало много полячек-жен и дочерей [Пилсудский, 2002].

Всего с 1863 по 1867 гг. в Иркутскую и Забайкальскую области прибыло 4424 польских повстанцев, из них 3883 были приговорены к каторжным работам, 404 были высланы на поселение, 100 на жительство и водворение, 127 прибыли добровольно [Митина, 1966]. Места, где должны были отбывать наказание, приговоренные к каторге, включало три пункта Нерчинского горно-заводского округа: Александровский завод, Кадаинский и Акатуевские рудники, пересыльная тюрьма Читы и расположенная в 30 км от Читы деревня Сиваково.

Высылаемые на жительство (с полным или частичным лишением прав и имущества, либо с сохранением их) могли быть поселены и в Забайкальской области. Приговоренные к каторге на Нерчинских рудниках употреблялись на различные рудничные и хозяйственные работы, наравне с уголовниками [Нерчинская каторга, 1933]. После окончания каторги многим было определено место пребывания на поселении тот же Нерчинский завод или близлежащие деревни. Так жестоко расправилось с участниками мятежа 1863 г. царское правительство.

После подавления восстания в Русском Захвате * Захват – земли, отошедшие к России, Пруссии или Австрии после раздела Польши. началась полная русификация Польши и Литвы, подавление самосознания народа, населяющего эти территории. Не лучше обстояло дело и в Пруссии (Познаньское княжество). В Австрийском Захвате (Галиция и Лодимерия с Великим княжеством Краковским) положение поляков было значительно лучше. В 1867 г. были изданы законы, которые гарантировали независимость судов, свободу слова и печати, свободу союзов, равноправие вероисповеданий, неприкосновенность жилища и проч. Лишь в 1918 г. польский народ соединился и начал свою новую историю.

Глава 5. Корни семьи Титляновых

5.1. Бабушка и дедушка

Со старинной фотографии (сделанной 100 лет назад) на нас смотрит симпатичная пара – молодая красивая женщина и   привлекательный молодой мужчина – Титлянов Андрей Васильевич – мой дед и основатель семьи Титляновых.

В документах фонда «Церкви Забайкальской области», в метрической книге Читинской Андреевской церкви за 1900 год, в разделе о бракосочетавшихся за № 21 значатся: жених – крестьянин Вятской губернии, Орловского уезда, Левинской области, Ивано-Васенинского общ. дер. Митияновой Андрей Васильевич Титлянов, православного вероисповедания, первым браком; невеста – дочь дворянина Ковенской губернии, Вилькомарского уезда Константина Пиотровского Александра, православного вероисповедания, первым браком. Таинство совершил священник Иоанн Харитонов. Поручители: по жениху – крестьянин Уфимской губернии и уезда, Усть-Катавской волости и села Семен Онисимович Мельников и крестьянин Вятской губернии, Еранского уезда, Малощегловской волости, Шуманерского селения Василий Ильич Загарнов; по невесте – губернский секретарь Николай Гаврилович Хабаров и дворянин Гавриил Константинович Пиотровский (ответ из Госархива г. Читы на мой запрос).

5.2. Переезд деда в Сибирь

Андрей Васильевич родом из Вятской губернии Орловского уезда деревни Митияновой (а не ошибка ли тут в архивных документах? Может быть, деревни Титляновой?) Родился он в крестьянской семье.   В ранней молодости бурлачил на Волге. Работа была очень тяжелой – бечевой тянуть суда по реке против течения. В молодые годы он уехал в Забайкалье в конце 90-х годов XIX века в составе самого мощного крестьянского потока переселенцев, участвовавших в формировании сибирского населения.

«Переселение» мирных людей, всегда идя вслед за дружинами, перековывало, так сказать, копья на орала. Ими вносились на пустынные земли мирные начала труда и насаждались новые формы гражданской жизни. В весьма значительной степени переселенцы способствовали «собиранию земли» и ее укреплению. Наконец, всё тому же движению обязано наше отечество распространением чисто русской культуры по всей империи и более равномерным расселением жителей на всем пространстве последней [Азиатская Россия, 1914].

После покорения царства Кучума триста лет без перерыва двигались переселенцы за Урал с разрешения и без разрешения правительства. На самопереселенческое движение распоряжение властей влияло косвенно, будь то поощрительные или стеснительные меры. Движение на восток шло непрерывно, как бы покоряясь воле народа и как бы по собственному плану. Дальновидность и мудрость этого стихийного плана соответствовали ряду исторических и естественных причин, что стало ясным лишь в конце XIX   столетия.

Анализ, проведенный Переселенческим управлением, показал, что история переселения распадается на две: на историю собственно народного движения, обусловленного в разное время разнородными причинами, и на историю соответственных актов со стороны государственной власти^*18.

К концу XVIII века добровольное переселение было усилено самим правительством: в Сибирь ссылали в целях развития горнозаводской промышленности стрельцов, казаков, рабочих за бунт, за старую веру, за пьянство. В   XVIII веке уже прочно были освоены многие земли Западной и Центральной Сибири. И только Иркутская область и Забайкалье заселялись довольно медленно – это был крайний восточный пункт освоения земель Россией.

Этот «полуденный» край, прилегавший к границам Китая по признанию одного из правительственных чиновников «одарен от природы как плодотворным кряжем земли, так и благотворным климатом», но тем не менее «населен весьма мало и не приносит той пользы, каковую государству от него получить долженствовало». И вот в 1799 г. издается указ о заселении Забайкалья, как добровольцами из отставных солдат и государственных крестьян, так и ссыльными преступниками и крепостными людьми. Указ давал льготы переселенцам, даже избы в Забайкалье переселенцам должны были строиться иждивением казны. Однако трудности переселения и устройства в Забайкалье были велики и указ особой роли в переселении не сыграл.

Отношение правительства к переселению менялось и в 1812 г. переселение казенных крестьян было объявлено недозволенным. Однако, вскоре по представлению Сперанского, бывшего тогда генерал-губернатором, состоялся указ 1822 г. о разрешении всем крестьянам переселяться на «пустопорожние земли в Сибири». В 1835 г. образование переселенческих участков на «пустопорожних землях» было поручено «1/4 роты топографов» и затем взамен роты был учрежден особый орган «Сибирское межевание», который должен был упорядочить землепользование в Сибири в связи с потребностями колонизации и спросом на землю.

В 1838 г. графом Кисилевым был составлен Указ о благоустройстве в казенных селениях, согласно которому переселение было допущено только из малоземельных селений шести губерний, в том числе Вятской. Переселенцы оседали в основном в Западной Сибири. В Восточной Сибири более других заселялась Енисейская губерния. В Забайкалье поток переселенцев был по-прежнему мал.

Правительство принимало серьезные меры к заселению приграничных окраин Империи, и в частности Приамурского края. Были обещаны весьма значительные льготы тем, кто желал приписаться к городам областей Амурской и Приморской. Тут на пути к Амуру некоторые засельщики задерживались на реках Шилка и Аргунь, т. е. в Забайкалье.

Переселение – тяжелый процесс с неизбежными потерями людей за счет болезней и катастроф в пути. Более 10% переселенцев вернулось обратно. Однако основная масса людей достигла назначенных мест и обустроилась там.

За период 1893−1912 гг. поселилось в колонизуемых областях 735 тыс. душ мужского пола. Так, например, в Томской губернии обосновалось 555 тыс. мужчин, в Тобольской – 159 тыс., в Амурской – 43 тыс., а в Забайкалье области – всего 3,2 тысячи.

Основной же поток переселенцев в Сибирь начался со строительством Транссибирской магистрали, освоением Амура и с общей политикой Государства, способствующей освоению новых пространств и закреплению крестьянских хозяйств на этих новых просторах. Начиная с 1896 г., это уже было спланированное и организованное переселение, о чем говорят цифры статистической службы Переселенческого управления.

Для облегчения переселения в Сибирь строили самую длинную в мире железную дорогу. Забайкальский участок железной дороги начали строить в 1895 г. с двух сторон: с запада – от рыбацкого поселка Мысово на восточном берегу Байкала и с востока – от казачьей станицы Сретенской на Шилке. В 1899 г. в декабре два участка Забайкальской железной дороги соединились в 345 км от Мысовой (близ станции Толбога). Здесь в память об этом событии строители возвели часовенку, сохранившуюся до наших дней [Азиатская Россия, 1914]. Из местного населения на постройке железной дороги работало 23 тыс. человек, в том числе мой дед. В дальнейшей жизни он разрабатывал каменоломни, был камнетесом, делал каменные плиты, памятники.

5.3. Дружная семья

Работая в Чите, Андрей Титлянов познакомился с Сашей Пиотровской и женился на ней в 1900 г. Было ему немногим больше двадцати лет, а молодой жене не было и двадцати. Первое время молодые жили в Чите. Андрей работал на железной дороге, Александра – белошвейкой. Заработков не хватало и Титляновы решили поселиться в Акше, где, может быть, еще оставался дом родителей Александры. В Акше в 1901 г. родился мой отец – Антонин Андреевич, а через два года (1903) – старшая из сестер – Надежда. На некоторое время Титляновы вернулись в Читу, где в 1909 г. родился Иосиф. В Чите семья Титляновых прожила около трех лет, а затем, вероятно, по совету старшей сестры Александры – Евдокии, Титляновы переехали в казачью станицу Мангут. В Мангуте друг за другом каждые два года появлялись дети: Александра (1912), Галина (1914), Анатолий (1916), Нина (1918).

Жили Титляновы в центре села, напротив церкви в небольшом собственном доме. При доме был большой огород, на котором, благодаря умению хозяйки, получали всегда хорошие урожаи. Все трудились на огороде – от малого до большого – ухаживали за цветами, таскали воду, поливали огород, пололи грядки. Делали все по порядку и регулярно, у каждого была своя работа. К вечеру, когда управлялись со всеми делами, мать водила всех детей купаться на Онон. У семьи была хорошая корова, которую дети очень любили и заботливо за ней ухаживали. Вечером, подоив корову, мать варила на костре во дворе «заваруху» – мука, заваренная молоком (эту заваруху или затируху варила бабушка и для меня на Камчатке). Все дети любили это простое, вкусное кушанье. Летом и осенью мать вместе со старшими детьми часто ходила в тайгу за ягодами, за грибами. В деревянных кадушечках солили грузди, рыжики, капусту, огурцы. Осенью подполье засыпали картошкой, морковью, свеклой. Держали кур, поросенка, растили телят. [Из воспоминаний моей   мамы Е. Г. Лебедевой, 1994].

Жила семья сытно, не голодала, но ведь еще надо было всех обуть-одеть. Нужны были живые деньги. Их зарабатывал Андрей Васильевич, который брал с собой лошадь и уезжал на все лето в горы (гора Ильхун), где вытесывал камни для памятников и делал сами памятники.

Так по рассказам моей мамы получается зажиточная семья. А по рассказам моего дяди Иосифа – семья была бедной. Дядя говорил, что пара сапог была у детей одна на всех. Зимой ходили в пимах, а весной и осенью нужны были сапоги. Их-то и носили по очереди – кому в школу с утра, тот возвращался к обеду домой и отдавал сапоги тому, кто учился после обеда.

Такими вот расхождениями усеяны воспоминания членов большой семьи.

5.4. Бабушка Александра Константиновна

Мы были дружны с бабушкой. Я помню ее по Камчатке. Обычно в платке, редко простоволосую и всегда в работе. Мне она не казалась старой (да и было ей на Камчатке 57−59 лет, такой возраст теперь за старость не считается). У нее всегда была прямая спина, стройная шея и какая-то особая осанка. Думаю, что, несмотря на всю крестьянскую работу, выпавшую на ее долю, это была осанка урожденной дворянки. К тому же бабушка была немного колдуньей – она, например, чувствовала, где лежат потерянные или украденные вещи. В Мангуте знали эти ее способности и если в селе терялись или были украдены лошади, то приходили к ней за помощью. Она обычно долго отказывалась, потом все-таки называла место, где надо искать, и всегда правильно. Однако расплачивалась за свое колдовство сильной головной болью. На Камчатке об этом ее даре, к счастью, не знали. Чувствовала она погоду, приближающееся несчастье или неожиданную радость за несколько дней до случавшегося. Иногда говорила нам о своих предчувствиях, иногда молчала.

Между ней и ее первенцем – моим отцом – была особая душевная связь. Отец часто надолго уезжал, и она всегда знала всё ли в порядке у него или ему нужна помощь. Тогда с напряженным лицом сидела на крыльце, глядя в ту сторону, где находился ее сын, и таинственным путем поддерживала его своей силой. Отец всегда это знал и чувствовал ее помощь. Это была их тайна, другим в семье недоступная.

Песен бабушка мне не пела и сказок не рассказывала, а вот «про старое» рассказывала очень интересно, в ней была артистичность, которая передалась отцу и немного мне. Глаза у нее были зеленовато-карие, очень выразительные. Смеялась редко, но от души. В бога, по-моему, не верила, не молилась, а страстно верила в справедливость. Справедливость – это было основным критерием в ее жизни. Справедливый – главная   похвала человеку, несправедливый – это уж просто никакой, ненужный, вредный для жизни.

Когда мне было девять лет, она с моим старшим братом уехала на материк. Потом в 1940 г. мы приехали в Чкалов (теперь снова Оренбург), где бабушка жила у тети Гали. От этого периода у меня осталось другое воспоминание о бабушке. Семья в Оренбурге была большая. Но моя мама и тетя Галя взяли на себя часть домашней работы, и бабушка имела свободное время. Вот в Оренбурге я поняла, что она мало образована, но страстно тянется к знаниям. Вероятно, она вообще была страстной женщиной.

В конце тридцатых – начале сороковых годов в городе читалось много лекций на разнообразные темы: политика, история, мироздание. Последнее интересовало бабушку больше всего. А я всю жизнь была жадной до знаний и вполне понимала бабушку. Мы с ней ходили постоянно на всякие лекции, в основном, на тему – происхождение вселенной, Земли, человека и т. д. Бабушке 60 лет, она в голубом платке в белый горошек и в сером костюме, а в жаркие дни в летнем платье но с длинными рукавами. Мне же 11−12 лет, я в ситцевом платье и в легких полотняных туфлях. Так мы заявлялись на лекцию, всегда пораньше и садились в первый ряд.

Что уж там рассказывали лекторы, конечно, не помню. Но я знала, что как только скажут: «У кого вопросы?», бабушка не поднимет руку, а встанет и начнет задавать вопрос за вопросом. Женщина она была пронзительная, хотела дойти до сути и повторение сказанного за доказательства не считала. Особенно живо она воспринимала лекции на антирелигиозные темы и не верила, по-моему,   ни в бога, ни в его отсутствие, а главное, не верила докладчику, и вопросы задавала заковыристые. Теперь я думаю, что моя привычка задавать вопросы обо всем   от бабушки. Ходили мы с ней и на лекции о международном положении, но как только был заключен пакт о ненападении с фашистской Германий, бабушка перестала ходить на такие лекции. Мне, абсолютно не понимающей в свои двенадцать лет, почему вдруг мы подружились с фашистами, бабушка сказала лишь однажды: «Они всё врут, нет у них справедливости, будет война». Больше до самой войны она о политике не говорила вообще. Ну а потом «была война» и два сына бабушки были на фронте. Бабушка очень изменилась, стала мрачной и молчаливой, сводки с фронта по радио слушала, закаменев. О сыновьях не говорила, хотя писем подолгу не было. Когда я была в 6-ом классе, она неожиданно сильно заболела и скончалась дома в муках, наотрез отказавшись от больницы. Перед смертью разговаривала только с отцом, который и принял ее последний вздох.

На похоронах отец сказал, что его мать была замечательной женщиной – сильной, гордой, смелой и справедливой.

Наверное, годы, проведенные с бабушкой, оставили заметный след в моем характере и поведении. Уже после ее смерти, не один раз, когда я высказывала отцу свое мнение о чем-либо, высказывала резко и горячо, отец послушает, посмотрит на меня и скажет: «Как ты похожа на мою мать, та же непримиримость и горячность». Наверное, похожа!

Глава 6. Мой отец − Титлянов Антонин Андреевич

Старшая из сестер Пиотровских Клавдия, вышедшая замуж в Читу за офицера казачьего войска, не имела своих детей. Она любила младшую сестру Александру и племянников – Титляновых. Она и попросила Александру отдать ей на воспитание старшего племянника – Тоньку. «Мой муж сделает из него настоящего казака и запишет в казачье войско» –   говорила она сестре Саше. Тонька очень хотел стать казаком, ведь по рождению он был не казачьим сыном, а крестьянским. Хотелось ему и в большой город – Читу. Родители Титляновы посовещались и согласились. Мой отец, которому было тогда 12 лет, из станицы попал в город, из маленького дома с огородом, в котором много трудился, в большой, богатый дом казачьего офицера. Тетя была к нему очень добра, а дядька-казак строг. Он «прикомандировал» Антонина к группе казачат, обучавшихся казацкому делу: езде верхом, казацкой посадке в седле, обращению с холодным оружием – казацкой саблей и пикой, рубке лозы, стрельбе – в общем, всему, что должен уметь казак. На всю жизнь сохранил отец любовь к лошадям и к верховой езде. Он рассказывал, что у разных кавалеристов – уланов, гусаров, казаков – разные посадки и разные типы движения тела наездника. Казачья посадка – чуть боком и движения наездника так слиты с движением лошади, что они составляют одно целое. С юных лет отец отлично стрелял, был опытным и ловким охотником. Все эти навыки были заложены во время казачьей учебы, которая для казачат начиналась с 11−12 лет.

С шестнадцати лет отец был приписан к казачьей сотне и получил от дядьки в подарок коня. Как известно, все казаки должны были иметь лошадь, обмундирование и оружие. Все это приобреталось за свой счет, а не за счет казны. Одновременно с военной учебой отец окончил курсы телеграфистов.

Моему отцу было тринадцать лет, когда началась война с Германией. В Чите и Забайкальских казачьих станицах атаманы зачитывали манифест царя о начале войны. Церкви были полны народу, везде звучали молебны во славу русского оружия, гремели полковые хоры на станичных площадях, где все жители прощались с мобилизованными. Станицы пустели, из каждого двора в полк уходил кто-либо из мужчин. В Чите мальчишка видел, как под марши духовых оркестров грузились в эшелоны конные полки Забайкальского казачьего войска.

А дальше – затянувшаяся неудачная война, стачки, забастовки, отречение Николая II от престола, временное правительство, неудачи на фронтах, дезертирство. Да и за что было воевать тем же забайкальским казакам, во имя чего? А накал противоречий во всех сферах общества, в армии, на фронте всё усиливался и привел к перевороту 25 октября 1917 г. Временное   правительство было свергнуто, к власти пришло большевистское правительство во главе с Лениным. За год советская власть докатилась и до Забайкалья. В феврале 1918 г. власть в Чите, а затем и в области перешла в руки большевиков. Захват власти был осуществлен с помощью воинских частей (в том числе Аргунского казачьего полка), которые возвращались с фронта и были настроены пробольшевистски.

Смута разгоралась. На защиту Империи, на борьбу с большевиками встал забайкальский казак, атаман Г. М. Семенов. Сформированный им Особый маньчжурский отряд стал основой белой армии в Забайкалье. В своих планах Семенов возлагал большие надежды на казаков, считая их сторонниками твердой государственной власти и убежденными противниками большевизма. Атаман ошибся в своих планах. Станичники Забайкалья оставались пассивными. Это признавал и Семенов, вспоминавший, что жители   станиц мало сочувствовали белым. С другой стороны и красные не получали активной поддержки. Забайкальское казачество в основной своей части не хотело ни белых, ни красных, ни новой войны, хлебнувши длительной войны 1914−1918 гг. Мирной жизни хотели казаки [Кручинин, 2004].

В развернувшихся боях между войском атамана Семенова (насчитывающим 5 тысяч человек) и группировкой красных (около 10 тысяч человек), руководимой бывшим прапорщиком, социал-революционером С. Г. Лазо, семеновцы то делали удачные рывки вперед, к Чите, то отступали к Маньчжурии.   В этот период красные были сильнее, среди войск Лазо находился почти в полном составе Аргунский казачий полк.

Война среди своих есть война и она страшнее, чем война с иноземцами. По всей России шла гражданская война, не минула она   и Забайкалья и с каждым днем разгоралась все сильнее, становясь всё ожесточеннее. Ужас этой войны описан в книге Седых «Даурия» и запечатлен в одноименном фильме.

В августе 1918 г. Г. М. Семенов начал новое наступление на железнодорожную станцию Оловянная. Штаб армии Лазо был разгромлен. Сам главком со своими соратниками ушел в тайгу, обходя станции и города. Для атамана Семенова был открыт путь на Читу – столицу Забайкальского казачества. Атаман получил военную помощь со стороны Японии. В Забайкалье   прибыла дивизия японской императорской армии. С помощью японцев атаман Семенов занял Читу и полностью «очистил» ее от красных.

Итак, 1918 г., Чита, войска атамана в городе, власть белых усиливается, красные перешли к партизанским действиям, в станицах раскол на белых и красных. Мангут занят белыми.   Моему отцу – воспитаннику полкового атамана, примкнувшего к семеновцам, когда они вошли в Читу – 17 лет. С 16 лет он приписан к казачьей сотне и должен воевать на стороне Семенова. Но Антонин колеблется. Его симпатии на стороне красных, которые, как он уверен, за бедноту. А его родная семья в Магуте и есть беднота. С кем же он – Антонин Титлянов?

Рассказ отца

«В какую мне сторону? С кем идти – с казаками Семенова или с партизанами, с белыми или к красными?» – так раздумывал я,   лежа ночью в высокой траве и держа своего оседланного коня в поводу. Решать было не просто. Одни родственники с Семеновым, другие с Лазо, одни за «Русское отечество», другие за бедных и за свободу. Мысли путались. Вспоминалась то мать, грустная озабоченная, то любимая тетка, в доме которой я жил, то мой воспитатель – атаман, учивший меня казачьему делу. Стало светать. Решение уже пришло, с рассветом оно стало окончательным – я со своей матерью, я за своих братьев и сестер.

Вскочил в седло и рысью по тропкам, держась в стороне от главной дороги, к Мангуту. Скакал весь день, устала лошадь, устал и я. Ночью постучал в дверь родного дома. Мама простоволосая, в ночной рубашке, открыла дверь, прошептала: «Тонька», обняла меня и заплакала. Я рассказал ей, что сбежал из своей сотни, не хочу воевать вместе с семеновцами против бедных. Мать сказала: «В станице белые, тебя уже хватились в Чите. Дядька, если найдет тебя здесь, убьет. Скажет – изменник мой выкормыш! Надо уходить в горы к партизанам». Мать дала мне поспать часа три, собрала, что могла из одежды и продуктов, разбудила, и в ранней утренней   мгле мы вышли из дома. Тропами, знакомыми только местным жителям, она увела меня в горы, к партизанам». Не помню, называл ли отец эти горы, но в «Даурии» я прочитала, что в 1918 г. после победы белых многие красногвардейцы ушли в глухие леса Курунзулая.

Отец и бабушка рассказывали мне, что воспитатель отца – казачий полковник – прискакал в Мангут и требовал «этого змееныша Тоньку» к ответу. Но того в Мангуте не было, в станице ничего о нем не знали, а свояченица Сашка упрямо твердила, что она ему – казачьему офицеру Тоньку поручила и пусть он ей ответит, где ее сын. Атаман ей не верил, кричал: «Ты его спрятала, я тебя расстреляю!» И повел за станицу на расстрел. Однако, пугал, но не расстрелял. Потом старшая сестра скажет Александре: «Я его предупредила – убьешь Тоньку или Сашу – я повешусь». Полковник был крут, но имел слабость – любил жену и характер ее знал. Она могла сделать то, чем угрожала, это были не пустые слова. Видимо потому атаман бабушку не расстрелял, но арестовал и передал каппелевцам, которые стояли в Мангуте. «Меня спас друг Антонина» – говорила мне бабушка. Об истории ареста бабушки, угрозе расстрела и спасении в семье существует несколько версий. Все они сильно отличаются друг от друга, поэтому я ограничиваюсь тем, что осталось в моей памяти от рассказа самой бабушки.

О партизанских днях отца я практически ничего не знаю, кроме того, что он больше года воевал в отряде известного партизанского командира Лебедева. Осенью 1920 г. Чита была занята Красной Армией и партизанский отряд   был расформирован. Отец вернулся в Читу и начал работать на телеграфе.

Как политически грамотного бывшего партизана А.А. Титлянова назначили политкомиссаром Читинской почты. Два или три года отец проработал телеграфистом, исполняя обязанности комиссара, а затем был избран в рабочий комитет. Был он справедлив, чем и заслужил уважение всего коллектива. А справедливость его мать – Александра Константиновна – считала самым важным в людях. Одновременно отец учился на рабфаке и закончил его в 1922 г. В том же году, продолжая работать на телеграфе, поступил на агрономический факультет Института народного образования в Чите.

В 1923 г. агрономический факультет был переведен во Владивосток и включен в Дальневосточный гос. университет. В связи с переездом во Владивосток отец увольняется с телеграфа, унося с собой и храня всю жизнь два документа, дышащих послереволюционной эпохой.

Второй документ, видимо, не сохранился, но я его часто читала, перебирая дома у мамы старые альбомы. В маленькой записке с двумя подписями и печатью говорилось, что «А.А. Титлянов – телеграфист высшего класса увольняется на время учебы и дальнейшей работы с Читинского Почта-Телеграфа с бессрочным правом восстановления на прежней   работе». Эти два документа были гордостью отца всю его жизнь.

Первый раз отец женился, вероятно, рано и у него уже был сын Арнольд, когда он развелся с первой женой. Маму он встретил в Чите, учась на агрономическом факультете. В 1925 г. они поженились. Со старой потемневшей фотографии смотрит на меня очень красивая и очень счастливая пара – мои молодые родители.

Окончив университет, отец работал преподавателем химии и растениеводства в Благовещенском сельскохозяйственном техникуме в период 1927−1930 гг. Все этапы работы отца подробно описаны в книге моей мамы [Лебедева, 1994] и я повторяться не буду. В 1929 г. родилась я, и мои отчетливые воспоминания начинаются с 1935 г., когда мы всей семьей: отец, мама, бабушка, мой брат Арнольд (сын отца от первого брака) и я переехали на Камчатку. Я помню маленькую сельскохозяйственную станцию, землянку, где мы жили с бабушкой, речку Кохитку, новый дом, где у нас была большая комната и кухня, лето, которое портили полчища комаров, и прекрасную осень. Мы с бабушкой собирали в лесу грибы и жимолость – продолговатые, с восковым налетом ягоды очень сочные, вкусные и освежающие. Варенье из них не уступает по вкусу вишневому. На Камчатке отец первый раз посадил меня верхом на лошадь, хотя ноги мои до стремян не доставали.

Школы на станции, конечно, не было и вначале брат, а потом и я пошли учиться в с. Мильково, за двенадцать км от станции, где была, по-моему, девятилетняя школа. Жили мы с братом в интернате и Арнольд каждую субботу уходил домой. Чего ему, тринадцатилетнему мальчишке, не пробежать двенадцать километров. Приходил он домой вечером затемно и уходил утром в понедельник в школу еще до зимнего рассвета. Меня он с собой не брал, я бы за ним не угналась. Поэтому осенью и весной раз в две недели за мной верхом приезжал отец, ведя в поводу тихую кобылу Ельку для меня. Я вскарабкивалась в седло и мы рысцой ехали по красивой осенней или очень грязной, но зеленеющей придорожным кустарником дороге.

Эти поездки с отцом на лошадях верхом на Камчатке, а потом зимой в кошевке в Ярцево и, наконец, опять верхом уже на Горно-Таежной станции впечатались в мою память. Было мне на Камчатке 8−10 лет, в Ярцево – 12−16, а на Горно-Таежную я уже приезжала взрослой женщиной. Втроем – отец, я и брат Эдик – ездили в тайгу на два-три дня для поиска и наблюдения за лозами актинидии, которой занимался отец. Вот тогда в тайге, у ночного костра, за чаем мы подолгу сидели с отцом. Эдик, умаявшись за день лазанием по деревьям, которые были обвиты лозами актинидии, уже спал. А мы пили чай, смотрели в ночное звездное небо и разговаривали. Тогда я снова услышала семейные легенды. Но вернемся на Камчатку.

Первый исследователь Камчатки С.П. Крашенинников (1711−1755) был и первым огородником и землеробом этого далекого полуострова. На своем опытном огороде он посадил разные овощи и злаки. Хорошо удались репа и редиска, а вот ячмень в тот год так и не вызрел. Репа вошла в быт камчадалов, ее парили в печах зимой вместе с сушеной ягодой черемухи. Я эту кашу ела – вполне съедобна. Однако кроме ячменя хлебá на Камчатке не вызревали – лето короткое. Поэтому своего хлеба на Камчатке не было – жили привозной мукой. Основной причиной недозревания ржи и пшеницы было короткое камчатское лето, злаки не успевали дойти до восковой спелости. Они хорошо росли, зерно начинало наливаться, но тут выпадал снег и урожай погибал. Не хватало, примерно, одного месяца. Вот удлинить бы лето и были бы со своим хлебом. Но как задержать зиму? Или ускорить весну? Как? И вот мои родители обратили внимание на рассказ исследователя Камчатки о том, что пепел, изверженный вулканом, покрывал снег и ускорял его таяние под солнечными лучами. Солнце грело достаточно сильно, просто снега было очень много, и он таял, обычно, до самого июня. Отец решил – если искусственно затемнить снег, посыпать его золой или пеплом, то снег растает раньше. Сперва поставили опыт. В начале апреля посыпали небольшой участок золой. Снег стал таять вчетверо быстрее, чем обычно. К маю он сошел совсем и солнце подсушило почву. С удивлением смотрели приглашенные из ближайшего села Кирганика колхозники (и я среди них!) как на маленьком опытном поле, окруженном сугробами, шел весенний сев на целый месяц раньше обычного. Мои родители перехитрили климат и рожь успела вызреть до осеннего снегопада.

На следующий год опыт был перенесен на поля колхозов «Безбожник» и «Красное знамя». Десятки гектаров посыпали золой, которую собирали все жители, выгребая ее из своих печек. Наступил май. Кругом лежал еще глубокий снег. А взмыленные от натуги лошади, увязая по брюхо в снегу, тащили к полю сеялки. И тут же пролетели легкие собачьи упряжки, на нартах везли семена ржи и пшеницы [Жилин, 1949].

Так во внушительном масштабе был проведен ранний сев по «досрочно согнанному снегу». Результат превзошел все ожидания – зерновые полностью дозрели и колхозники той осенью уже ели свой   хлеб.

В дальнейшем метод «досрочной сгонки снега» и подобранные моими родителями скороспелые сорта зерновых были распространены по всей долине Камчатки и, наконец, далекий снежный полуостров имел свой хлеб. Я думаю, что краюха свежего хлеба первой   буханки, испеченной из камчатской пшеницы, была высшей наградой для моих   родителей, выше, чем любые ордена и медали «За доблестный труд».

В 1940 г. мы уезжали с Камчатки с караваном собачьих упряжек. Двенадцать нарт было отправлено в Петропавловск за мельницей, которая должна была молоть зерно, полученное по методу «досрочной сгонки снега». После первой краюхи хлеба, этот поезд собачьих упряжек за мельницей – вторая награда отцу и маме за их достижения на Камчатке. А я помню свою нарту с упряжкой в 8 собак и каюра, дядю Федю – камчадала. Иногда собаки уставали или ленились и дядя Федя поругивал их: «Это цо, ребята, вы не натягиваете! Эй, Оцкарик, цо это ты не напрязалсся?» * Камчадалы говорили «ц» вместо «ч», «с» вместо «ш». я помню частушку, которую пели в клубе в Мильково: – Цайник цистый, цай дусыстый, кипяцёная вода./Меня Муроцка не любит, это цистая беда!

Вожак, слыша дядю Федю, останавливал нарту, подбегал к заленившемуся псу, который «не натягивал», а просто бежал в упряжке, и задавал ему хорошую трепку. Наказанные вожаком «собацки» тянули нарту, как надо. Больше недели бежали собачьи упряжки до Петропавловска. Ночевали иногда в деревнях, иногда прямо в снегу, в ямах, в оленьих мешках.

Красивая мама в заснеженной кухлянке, высокий сильный отец, то шедший на лыжах, то присаживающийся на нарту ко мне, чтобы проверить, как я себя чувствую. А я чувствовала себя прекрасно в этом море искрящегося снега, на легкой нарте, укутанная в кукуль (мешок из оленьего меха), под присмотром заботливого дяди Феди. Я полюбила всех собак нашей нарты. Когда пошли по насту, то собаки ранили лапы об острые края настовой корки. Тогда дядя Федя достал башмачки, заранее сшитые – 32 штуки. А как же 8 собак по четыре ноги у каждой! Мне так понравилось, как на стоянке он надевал собакам башмачки. Они подходили по очереди к каюру и протягивали ему лапы. Некоторые ложились на спину и подставляли сразу четыре лапы. Так мы и доехали до Петропавловска.

Затем пароход, длинный путь по железной дороге и мы добрались до Чкалова, где жила папина сестра – тетя Галя, в семье которой мы провели больше года.

У моих родителей был длительный отпуск, накопившийся за годы проведенные на Камчатке. В Чкалове моя мама родила сына Эдуарда.

«Потом была война». Отец еще до войны получил назначение директором Ярцевского опытного пункта на Енисее. Отца в армию не взяли, так как ему уже было более 40 лет. Агрономов же старше 40 лет в армию не забирали; была на них бронь – стране, армии был нужен хлеб. О работе отца и нашей жизни на Ярцевском пункте описано подробно в книге моей мамы. Затем с 1951 по 1953 гг. родители работали на Ханты-Мансийской комплексной с.х. опытной станции, а в 1953 г. переехали на ГТС (горно-таежную станцию) ДВО АН СССР. Отцу предложили заняться приморскими плодовыми лианами и он охотно согласился. По моему впечатлению и с его слов эти исследования были столь же интересны, как и работа на Камчатке. Изучению плодовых лиан отец отдал 8 лет, работая на ГТС. Плодовые лианы – актинидии и лимонник – вьющиеся растения с деревянистым стеблем, с крупными листьями и сочными съедобными плодами обитают в юго-восточной Азии (от Китая до Непала), в Индонезии, на японских островах. В нашей же стране они встречаются только в лесах юга Дальнего Востока. Актинидии и лимонник – очень древние растения, оставшиеся от флоры третичного периода. Оледенение, которое уничтожило третичную флору, не достигло территории ДВ, но резко повлияло на его климат. С установлением более сурового климата из лесов Дальнего Востока исчезли гинкго, секвойя, магнолия, а вот лимонник и актинидии сохранились.

Плоды лимонника используются в восточной медицине уже более тысячи лет. В китайской медицине лимонник отнесен к первой категории лекарств в качестве тонизирующего средства. Старожилы Дальнего Востока широко используют лимонник. Охотники, отправляясь в тайгу, непременно берут с собой мешочек с сушеными ягодами лимонника. Они говорят, что эти ягоды придают силы и выносливость. Рыбаки, уходя в море, запасаются соком из ягод лимонника, который придает бодрость, снимает вялость и помогает перенести морскую болезнь [Лебедева, 1994].

В действии ягод лимонника я убедилась сама, когда писала докторскую диссертацию. Отец подарил мне маленький мешочек с сушеными ягодами лимонника, сказав, что если надо долго работать – пожуй ягоды, голова станет светлей и усталость пройдет. Писала я диссертацию запоем летом с 11 часов утра до рассвета. Часа в два ночи голова наливалась тяжестью, тогда я садилась в кресло, закрывала глаза и жевала несколько ягод лимонника. Через некоторое время силы и ясность ума возвращались, и я продолжала работать.

Актинидия тоже наделена рядом замечательных качеств. Плод актинидии – сочная ягода с тонкой кожицей, с мякотью, тающей во рту. Исходящий от спелых ягод аромат напоминает ананас. Плоды содержат много витаминов. Из плодов актинидии варят компот, варенье, делают джемы, маринады. Но самое замечательное – это актинидийное вино. Из плодов актинидии путем естественного брожения, вызываемого грибком, находящимся в ягоде, с добавлением сахара получают натуральное вино. В зависимости от способа изготовления вино может быть сладким или почти сухим, со своеобразным букетом, напоминающим мускатные вина. Я больше всего любила вино, сделанное отцом – золотисто-желтое, почти сухое с удивительным вкусом старого хереса.

Многие замечательные свойства лимонника и актинидий (их несколько видов) описаны моим отцом в книжке, изданной в 1969 г. «Актинидии и лимонник».

Приступив к работе с лианами, отец в первую очередь занялся изучением дикорастущих актинидий и лимонника в лесах Приморского края. В этом изучении ему активно помогал мой брат – Эдуард – вначале школьник, потом студент. Верхом на лошадях, навьюченных рюкзаками,   отец, Эдик и лаборантка Элла выезжали в тайгу на два-три дня. Здесь по заранее намеченным маршрутам отыскивали лианы, описывали их, брали пробы, нумеровали и т. д.

В одной из таких поездок участвовала и я. Меня поражал Эдик, который, как Тарзан, перелетал на лиане с одного дерева на другое. А ночью, когда умаявшийся Эдик и Элла уже спали, мы с отцом чаевничали у костра и тут-то он и рассказал мне семейные легенды, которые я раньше маленькой девочкой слышала от бабушки.

Затем, после отбора проб стеблей, листьев, ягод, корней шла лабораторная работа – химические анализы и биологические исследования. За семь лет были изучены биологические особенности лиан, их фенология, а главное были найдены методы размножения ягодных лиан и найдены пути их культурного возделывания.

В 1960 г. в беседе с корреспондентом, который спросил: «Как чувствуют себя лианы на горно-таежной станции?» Титлянов ответил: «Отлично. В лесу лиана подрастает за год всего на 8 метров, а на наших плантациях на 100 метров (общая длина всех побегов). В лесу актинидия полигама не успевает вызревать, а на плантации вполне вызревает. У нас на плантации средний урожай с одной лианы от полутора до трех кг, а в тайге в 10 раз меньше» [Халилецкий, 1961].

Итак, лианы великолепно плодоносили на плантациях ДВ. Но отец считал, что они могут расти по всей стране и создал сеть корреспондентов-опытников, которая в 1961 г. достигла 3000 адресов. В основном сеть состояла из садоводов-любителей. Корреспондентам-опытникам ежегодно высылалось большое количество семян и черенков, срезанных с точно описанных лиан. Одновременно высылались инструкции о проращивании семян и укоренении черенков. Когда вышла написанная отцом книжка «Актинидии и лимонник», он выкупил несколько тысяч экземпляров и послал книжку каждому их своих корреспондентов. В ответ отцу шли тысячи писем о том, как приживаются, растут и плодоносят лианы по всей стране: от Западной Украины до Восточной Сибири, от Подмосковья до Казахстана. Это была огромная работа многих людей и титанический труд моего отца Титлянова Антонина Андреевича.

К сожалению, здоровье отца ухудшилось. Высокое давление, приступы ишемии ограничивали его экспедиции в тайгу. Пришлось искать что-то полегче. В 1961 г. он получил приглашение занять кафедру биологической и органической химии в сельскохозяйственном Институте г. Благовещенска. Наладив работу кафедры, ушел с заведывания, оставив за собой только чтение лекций. Его любили студенты и уважали преподаватели. Умер он в 1972 г. скоропостижно, принимая у студентов зачет. Сказал мне как-то: «Хочу умереть, как старый конь, в борозде». Так и умер. Похоронен в г. Благовещенске.

Глазами дочери

Самое раннее воспоминание: на опытной станции папа ведет меня за руку из садика домой. На пути у нас большая синяя бочка для воды. И каждый раз я с радостью произношу свой детский стих: «Папа, доча, синя боча». Я забыла, а отец не забыл и прислал мне свою книгу «Актинидии и лимонник» с надписью: «Моей доче – синя боча».

Из камчатских воспоминаний: отец учит меня взбираться (по другому не скажешь – я еще очень маленькая) в седло и трусцой на смирной кобыле Ельке ехать за ним по узкой лесной дорожке. А под отцом прекрасная лошадь, на которой мне так хотелось покататься. Уже в Ярцево, где я учусь с 5-го класса, он учит меня стрелять и даже берет с собой на утреннюю зорьку. С тех пор я люблю раннее утро. Не помню, чтобы я убила хоть одну утку, но стрелять научилась, очень любила тир и, пока глаза не ослабли, к удивлению окружающих и восторгу моего маленького сына стреляла метко.

В Ярцево, мне уже 16 лет, я секретарь комсомольской организации в школе. Весна, распутица, огромные лужи, провалившийся лед и расплывающаяся грязь. Вечером в школе собрание комсомольской организации, мне надо идти, но тут пошел дождь. Мама меня не пускает, до деревни три километра почти непроходимой дороги и дождь. Отец присоединяется к маме. Скандал. Мама и папа уходят и запирают меня в комнате. Но меня нельзя запирать, нельзя покушаться на мою свободу. Каким-то образом, в ярости, я выставляю раму и ухожу под дождь.

Возвращаюсь поздно, мокрая, встревоженная, ожидающая выволочку. Мама расстроена, но молчит. А отец говорит: «Прости дочь, тебя нельзя запирать, ты   с рождения свободна, ты получила в наследство частичку монгольской крови от своей прародительницы, кровь свободных номадов. Но это урок и нам и тебе. Любовь к свободе иногда приводит к тяжелым последствиям, помни это». Шел 1945 год, была победа, но свободы в стране не было. Взрослые, к сожалению, не говорили со своими детьми на такие темы, и напрасно!

Я кончила школу в Ярцево, надо выбирать ВУЗ. Мама хотела, чтобы я была поближе, например, в Красноярске. Но отец говорит: «Нет, только Москва или Ленинград. Большой город – сам по себе Университет. Аргенточка много читает, но это далеко не всё. Есть еще музеи, музыка, архитектура. Всё это будет в большом городе». Все мои подружки поехали в Красноярск, а я в Ленинград. Город Ленинград действительно стал для меня Университетом. Я очень благодарна отцу. Еще он мне сказал при прощании: «Мы будем тебе   помогать денежно пока ты студентка. После окончания будешь жить на свою зарплату. А ребенка ты можешь родить только тогда, когда у тебя будет отдельная комната (никто не говорил тогда о квартире!) и кроватка для ребенка». Я это помнила очень хорошо!

Что же касается характера отца, то в работе он был нетерпимым к любому разгильдяйству, необязательности и лени. Дома он был спокойным и ласковым. Ко мне до моих 16 лет – довольно равнодушным, к моему брату – справедливо строгим и необычайно требовательным. Он научил его жить в тайге, научил всему – ездить верхом, стрелять, идти за зверем хоть сутки, научил растениям, грибам тайги, научил никогда не хныкать и не распускаться. Отец гордился тем, что он казак и воспитывал Эдика в казачьем, довольно беспощадном духе.

Первый раз он оставил Эдика в тайге одного на ночь, когда тому было всего 12 лет. Мама почти плакала. Отец был спокоен и говорил: «У него костер, ружье и лошадь. Что же еще надо?» Он воспитал из моего брата настоящего мужчину. Это брат должен написать (и напишет, я думаю) воспоминания об отце. Ко мне отец стал проявлять интерес, когда мне исполнилось 16 лет и я была уже самостоятельной девушкой. Меня он не воспитывал – просто любил. Я много читала и он стал разговаривать со мной на разные темы, преимущественно исторические. Никогда не говорил о том, что происходило в стране в страшные годы террора, а напрасно! У меня уже было свое мнение, и я ждала такого разговора, но он молчал, молчал по просьбе мамы.

Отец умел выражаться точно, почти афоризмами. Например: «Везде, где светит солнце и есть полоска земли, может расти хлеб». Это было девизом агронома. «Неизвестного нам куда больше, чем известного» – а это было размышление ученого уже в последние годы.

Когда я всерьез занялась биотическим круговоротом, то написала длинное письмо отцу, и он ответил мне тоже длинным письмом. В его письме были дельные советы по изучению циклов элементов и фраза: «По-моему, этот круговорот – «золотая жила», а вернее «солнечная жила». И я с ним была согласна тогда, согласна и теперь. Это было его последнее письмо, написанное за полгода до кончины.

«Прежде чем мы вкусим превратности судьбы, давай-ка сегодня выпьем вина» – эти строчки из рубай любимого отцом Омара Хайяма. И сам писал веселые стихи о вине: «…. Выпьют люди, и, как в лупе, всё становится видней – умный кажется умней, а дурак – еще дурней». Отец знал вина, делал их сам, очень любил сухие грузинские вина и вина, сделанные им самим из дальневосточного винограда и актинидий. Он с моих шестнадцати лет стал учить меня пить сухие вина и разбираться в них. Видимо, вкусы воспитываются. Мы все в нашей семье: брат, дочь, внуки и внучки предпочитаем всем винам – сухие и знаем в них толк.

Моя двоюродная сестра Люда вспоминает: «А дядя Тоня всегда пел песню: «А я сам, а я сам, я не верю чудесам».

Отец был человеком широким и любил красивые жесты. В Ленинграде, приезжая по делам, он приглашал меня и одну или двух из моих подруг в ресторан – поил и кормил очень вкусно, а на выходе из ресторана дарил каждой девушке коробку конфет или букет цветов.

Он очень любил цветы, особенно садовые, и преподносил букеты не только маме, но и знакомым женщинам.

Но главное, чем запомнился мне отец – его необычайной любовью к тайге и охоте. Обычно он брал отпуск, когда уже подмораживало, и с двумя собаками, верхом, с двумя ружьями (одно нарезное на случай встречи с медведем), на месяц уезжал в тайгу на охоту. Уезжал далеко на реки Кас и Сым, дружил со староверами, жившими в тех местах, но ночевал всегда в тайге в палатке. Ночь, яркое звездное небо, костер, палатка, сидящая рядом собака – спокойствие, тишина и мир в душе. Таким и нарисовал его знакомый художник. Пусть картина плохо сохранилась и отпечаток нечеткий, но это лучший рассказ о моем отце. Картина называется «За ваше здоровье!»

Глава 7. Моя мама − Лебедева Евгения Григорьевна

Моя мама из Читы. Ее дед – Лебедев Яков Хрисанфович – и бабушка – Парасковья Ивановна – были государственными крепостными.

В Сибири помещиков не было, переселенцы из России, Украины и других областей считались государственными крепостными. Бабушка мамы – украинка, переселенная из Полтавщины, дед – русский крестьянин. Жили   Лебедевы в Нерчинском Заводе – там, где после 1825 г. отбывали каторгу сосланные декабристы. Жила семья Лебедевых зажиточно, земли было много, а трудиться умели и родители и дети. Построили просторный дом и были настолько состоятельны, что могли сыновей учить в гимназии в Чите.

Старший сын Иван Яковлевич жил в Чите, служил чиновником, имел просторный дом и в полуподвальном помещении – большую библиотеку с собственной переплетной мастерской. Второй сын Михаил всю жизнь учительствовал в Нерчинском заводе. Третий сын – Филипп был учителем и революционером. Во время гражданской войны его живого белоказаки изрубили шашками.

Отец мамы – Григорий Яковлевич Лебедев был тоже образованным человеком, работал в переселенческом управлении, а в 90-е годы девятнадцатого столетия уехал в Харбин на строительство КВЖД (Восточно-китайская железная дорога). Там он познакомился с Агнией Андроновой (матерью моей мамы), женился на ней и уехал обратно в Читу. Здесь они построили большой дом, где и родилась моя мама, ее сестры и братья.

Как они жили в Чите, как мама училась в гимназии подробно описано в ее книге и я не буду повторяться. Скажу только, что родители моей бабушки жили в Иркутске большой семьей. Дед Михаил Андронов был отличным печником и одновременно музыкантом, он играл на контрабасе в оркестре городского театра. Вот так – днем кирпичи, глина, рабочий фартук, вечером – фрак и оркестр театра. Все Андроновы были музыкальны и моя мама в молодости и на Камчатке (я это помню) пела романсы и народные песни на маленьких сценах сельских клубов и пела хорошо. Вышла она замуж за отца в 1925 г. и делила с ним нелегкую жизнь. К пасынку Арнольду относилась очень хорошо, он звал ее тетей Женей и предпочитал жить с мачехой, а не с собственной матерью.

Амурская с.х. опытная станция, Камчатская областная опытная станция, Ярцевский опытный пункт, Ханты-мансийская опытная станция и, наконец, любимая мамой до конца ее жизни Горно-таежная станция ДВО АН СССР.

Все эти станции вдали от городов и часто от районных центров. Станция – это даже не деревня – это несколько деревянных домов без всяких удобств. Значит: воду надо носить из колодца или реки, печки топить дровами, все «удобства» на улице, обязательный огород и, конечно, дети, которые требуют внимания. При этом главное занятие – наука. И не тишь лаборатории в оборудованном институте, а опытные делянки, колхозные поля, лаборатория в деревянном доме, и все анализы (химические и биологические) без аппаратуры, вручную, со слабым микроскопом.

Так работали не только мои родители, так работала целая армия селекционеров и агрохимиков, создавших замечательные сорта с.х. культур и отработавшие агротехнику на разных, таких разных почвах нашей страны. У них не было компьютеров, не было заграничных журналов, может быть они, и читали меньше, чем сегодняшние ученые, но вот думали они значительно больше и глубже. Кроме того, работая в глубинках, они знали свой край, свою местность, ее рельеф, почвы, растения. Не употребляя слово экология,   они все были экологами в прямом смысле этого слова – для них природа была домом. Но, кажется, я сильно отклонилась в сторону.

В 1955 г. мама в Ленинграде защитила кандидатскую диссертацию на тему «Картофель в таежной зоне Енисейского севера». Мама работала с зерновыми, овощными культурами и картофелем. Я думаю, главное в научной деятельности моей мамы – это картофелеводство в Приморском крае. Урожаи картофеля были низкими и он быстро «вырождался». Исследования показали, что причиной вырождения картофеля были вирусные болезни. Пораженный вирусом картофель болел: листья мельчали и скручивались, уменьшалось количество стеблей, клубни деформировались и становились мелкими. Надо было найти средство, оздоравливающее картофель. В большинстве стран, производящих картофель, налажена система его семеноводства на безвирусной основе. Для Дальнего Востока требовалась такая система семеноводства, которая обеспечивала бы выращивание элиты и первых репродукций, не зараженных вирусом. Наиболее эффективно эту задачу можно решить путем организации закрытых изолированных районов товарного производства сортового семенного картофеля в местности с наименьшим распространением вирусных болезней и переносчиков вирусов. Мамой и ее сотрудниками в результате экспедиционных работ был найден район, где картофель практически не был   заражен вирусами. Там совместно с председателем и главным агрономом колхоза «По заветам Ильича» в селе Соколовка в Чугуевском районе было создано элитное хозяйство по выращиванию семенного безвирусного картофеля. Задача для Приморского края была решена. Найти причину вырождения картофеля, отыскать в крае место, где можно выращивать безвирусный картофель на семена, увидеть поля здорового картофеля в других районах Приморского края и держать в руках крупные ровные чистые клубни – это настоящее достижение ученого. Это гораздо больше, чем написать книгу. Хотя книга, подытоживающая долголетний труд, «Насекомые – переносчики вирусов растений на Дальнем Востоке» в соавторстве с К.П. Дьяконовым и Н.И. Немилостевой была написана и издана в 1982 г. За успешную долголетнюю работу мама в один день с ее сыном – моим братом Эдуардом Титляновым – была награждена орденом «Знак почета».

Мама проработала на Горно-таежной станции 33 года и ушла на пенсию, когда ей исполнился 81 год. Она по-прежнему летом жила в своем доме на станции, только поздней   осенью переезжала во Владивосток к сыну Эдуарду. Мама разбирала архивы, дневники, старые записи и в свои 84 года написала книгу воспоминаний «Моя жизнь», которая хорошо известна на Дальнем Востоке. Скончалась мама на 92 году жизни, похоронена на Горно-таежной станции.

Воспоминания дочери

Первые четкие воспоминания относятся к Камчатскому периоду. Вот мама, красивая и молодая, в голубом платье с колосьями в руках идет в лабораторию с поля. Вижу ее в украинской расшитой блузке, поющую песни на каком-то вечере самодеятельности. Помню ее озабоченное лицо, когда она выхаживала от гриппа тридцать детей (в том числе меня), живших в интернате и просто скошенных какой-то тяжелой формой гриппа. Сельский врач и фельдшер тоже болели, директор интерната была арестована, и интернат справлялся со всеми тяготами собственными силами. Мама приехала в интернат с опытной станции. К счастью, она не заболела. Она кормила, подавала воду, лекарство, измеряла температуру, ставила банки, ходила с санками за едой в столовую – кормила и лечила всеми средствами, которые имела, тридцать мальчиков и девочек. И мы все встали на ноги. Я помню ее лицо, склонившееся ко мне, когда я, пылая жаром, не понимала – это правда моя мама или только сон. Но это была она, моя мама.

Потом Ярцево, война. Мама всегда озабочена, она много работает, приходит домой очень усталой. На фронте ее брат (погиб) и Арнольд, которого она очень любила (погиб). Помню День Победы и помолодевшую счастливую маму. Она вымыла голову и завились ее золотистые волосы, засияли голубые глаза, она снова пела.

Ну, а потом я уехала учиться и виделась с мамой редко в мои приезды в Ярцево или на Горно-таежную станцию. Но мама всегда мне помогала. Когда родилась Леночка, мама приехала на наш закрытый, секретный объект на Урале и выхаживала вначале меня, потом дочку. Она приезжала на биостанцию Миассово в заповеднике, когда родился сын Дима. Во все трудные моменты моей жизни моя мама была рядом со мной. Вот эти воспоминания самые главные и самые дорогие для меня.

Последние годы я редко бывала на Дальнем Востоке. Часто ездила к бабушке моя дочь Лена. Там она подружилась с «приемной внучкой» – Леной Катрич, которая и написала для этой книги рассказ.

Е. Катрич. Один из подарков судьбы

В моей жизни было несколько случаев, которые могут служить ярким примером того, что такое настоящий подарок судьбы. Да, уж если судьба решает расщедриться, то ее подарки легко превосходят самые сокровенные мечты. С раннего детства я мечтала о таинственной лесной жизни,   даже не прочь была родиться зайцем, лишь бы жить в лесу. А еще я мечтала о бабушке.

Когда в мою жизнь вошел человек-праздник, мой отчим, Владимир Григорьевич Рейфман, начался чудесный период жизни еще и потому, что в доме стали появляться очень интересные люди. Это были люди из мира науки, и я могла подолгу слушать их беседы, испытывая глубокую симпатию к любому из них, если это друг моего отчима. И вот однажды среди гостей появилась невысокая пожилая женщина. В белой блузке с брошью, с аккуратно причесанными пушистыми седыми волосами, c внимательным взглядом сквозь толстые линзы очков, она показалась мне очень строгой и недоступной.

Это и была Евгения Григорьевна Лебедева, тогда я не думала, то передо мной моя будущая легендарная бабушка, впоследствии почему-то выбравшая меня своей приемной внучкой. Оказалось, что она занимается фитопатологией, как и Владимир Григорьевич, но работает в филиале биолого-почвенного института на Горно-таежной станции под Уссурийском. В тот вечер наша гостья осталась у нас ночевать, а утром, прощаясь, пригласила меня к себе погостить как-нибудь на каникулах.

На дворе стоял серый ноябрь,   но уже в январе я впервые попала на Горно-таежную станцию.

Евгения Григорьевна встретила меня очень радушно, удивив своим превращением в обычную, уютную женщину, в простом фланелевом халате, возившуюся у печки среди кастрюль и ведер. Висевшая рядом закопченная тряпка окончательно разрушала образ недоступной и важной ученой дамы.

В такой обстановке Евгения Григорьевна   показалась мне похожей на добрую фею из сказки про цветик-семицветик, о чем я ей сейчас же и сказала.

– Ну и фантазерка же ты! – засмеялась она.

Я тогда и предположить не могла, что пройдут многие годы, у меня самой уже вырастут дети, а для своей дорогой бабушки я так и останусь «ужасной фантазеркой». Впрочем, и сама Евгения Григорьевна по этой части была не из последних.

– Ну, ладно, побаловалась и хватит, сейчас же отдавай! – раздавалось вдруг из комнаты, где никого, кроме бабушки, не было.

Оказывается, это она обращалась к домовой, которая опять что-то стащила прямо из-под рук. У всех жили домовые, но бабушка была почти уверена, что у нее в доме водится именно домовая.   У лесной дороги, ведущей на подопытное картофельное поле, лежал замшелый камень, на котором в жаркий летний день вполне мог присесть и отдохнуть в густой тени леший. И если бабушка его ни разу там не застала, то только потому, что он успевал услышать ее шаги и на всякий случай удрать.

– Ну, вот, опять спрятался! А ведь наверняка только что тут сидел. – с серьезным видом говорила Евгения Григорьевна, проходя со мной мимо таинственного камня.

С таким же серьезным видом она предостерегала меня ходить в баню слишком поздно, когда там уже почти никого нет. Потому, что можно встретиться с Банным. Представь себе: заходишь в парилку, а там, в клубах пара, на верхней полке сидит старик с мыльной бородой, не страшно разве?

В сумерках на бабушкину клумбу с душистыми табачками прилетали эльфы, но чтобы их увидеть, надо было уж очень тихо сидеть и даже не шептаться.

А у ручья в высокой сырой траве шныряла кикимора. По описанию бабушки, это такая маленькая вертлявая особа с мокрыми зелеными волосами и длинным острым носом, который она любит везде совать, делать мелкие пакости и говорить «Брэ-ке-кс!».

Сейчас я даже не представляю, насколько беднее была бы моя жизнь без того, чем ее наполняла моя дружба с этой удивительной женщиной. Находясь в ее доме, я вообще не чувствовала себя в гостях. Мне поручали вытирать пыль и мыть посуду, отправляли за водой, куда я охотно бежала, хватая ведра. Даже пыталась рубить дрова, и радовалась, когда моими стараниями пополнялась поленница. Меня могли громогласно отчитать или что-то запретить, но там я была счастлива, как нигде. Я до сих пор считаю, что этот бревенчатый дом был лучшим местом на земле. Несмотря на такую отдаленность, туда не переставали приезжать гости. Думаю, что Евгения Григорьевна обладала особым даром гостеприимства. Ни гости ей не мешали, ни дети, как она говорила, не могли надоесть, ни большие, ни маленькие. Сколько я помню, Евгения Григорьевна при виде гостей, даже неожиданных, умудрялась не впадать в суету.   Если гостей было много, они и сами могли приготовить обед, накрыть на стол, а хозяйка, побеседовав с ними от души, старалась не изменять своей привычке и прилечь после обеда.

– Господа, мне придется вас покинуть, я вынуждена отдохнуть. А вы тут хозяйничайте.

И никто не обижался. Вымыв и расставив посуду, шли гулять, лежали у дома на раскладушке или затевали прополку на огороде. Часто оставались ночевать.

– Я вообще люблю людей, – говорила Евгения Григорьевна, и это была правда. Отправляясь на работу, она даже ключ не уносила, а прятала в ямку от сучка на бревенчатой стене дома и трогательно маскировала, затыкая клочком пакли. Это на случай внезапного приезда дорогих гостей. Затрудняюсь сказать, кто из гостей в дорогих не числился, потому что о бабушкином тайнике знали все. Приезжая из городской квартиры в этот дом, где никогда не было телевизора, я сейчас же о нем и забывала. Хватало книг, журналов, задушевных бесед и общения с природой. Дом на склоне сопки, в окружении леса, и сам по себе был для меня осуществлением еще одной мечты. Тайга подходила к дому так близко, что как-то ночью на верхних огородах оставил свои следы тигр.

По вечерам в клубе показывали кино. Быстро поужинав, Евгения   Григорьевна извлекала из шкафа, всегда хранившего запах ее любимых   духов «Ландыш серебристый», белую блузку, брала ручной фонарик, и мы отправлялись в клуб. Иногда фильм бабушке не нравился. И тогда по дороге обратно, она говорила, что это еще одна глупая роль такой-то актрисы в еще одном глупом фильме. А однажды, сидя на заднем ряду, я увидела, как бабушка в середине фильма с недовольным ворчанием покидает зал.

Вроде бы совершенно безобидная картина, в чем же дело? На экране качалась трава, стекали по окнам капли, сидела на ветке какая-то птица...

– Терпеть не могу, когда мне начинают навязчиво показывать то, что я и без них могу увидеть! Капли на стекле, жучок ползет по травинке, стоило мне ради этого в кино идти?

Наверное, такие картины призваны замедлить бешеный темп жизни, в котором вращается большинство живущих в городе, дать рассмотреть то, что помогает хоть на миг оторваться от вечной суеты. Но жизнь в таежном поселке, да еще без телевизора, и так проходила довольно размеренно. На открытом окне в спальне как-то поселился паук, затянув паутиной, как марлей,   оконный проем, и бабушка до самой осенней прохлады не закрывала окно, ведь при таком соседстве не было надобности спасаться ни от мух, ни от комаров.

А как-то, вернувшись из клуба, Евгения Григорьевна сказала, что ей хочется «послушать ночь». Она принесла раскладушку и улеглась во дворе.

– Я иногда люблю перед сном тут полежать.   Деревья шелестят, разные звуки, шорохи. – Дом Евгении Григорьевны был устроен и обставлен очень просто,   ничего новомодного. Старый, облезлый и поэтому покрашенный светлой краской буфет, диван с деревянными валиками, внутри которого однажды завелась землеройка, старый тяжеленный сундук, этажерка со стопкой журналов «Огонек». Но это был дом с душой, как живое существо.

Жизнь в доме протекала очень спокойно. Так уж получалось, что завтраки, обеды и ужины приходились на одно и то же время. Когда Евгения Григорьевна еще ходила на работу, то завтракала рано, а я, просыпаясь, находила на кухне свой завтрак, прикрытый салфеткой, на которой всегда лежала приветливая записка: «Леночка, доброе утро! Ешь, как следует. Увидимся в обед. Е.Г.» А однажды вечером, когда я уже лежала в кровати,

Евгения Григорьевна, повозившись в комнате, вдруг подошла и обняла меня со словами: «Ой, ты мой хороший!», оказавшись потрясающе мягонькой. Я тогда еле справилась с подкатившим к горлу комком и тут же решила, что уж своих-то детей я всегда буду стараться приласкать перед сном.

Потом, когда Евгения Григорьевна получила травму и перестала работать, мы завтракали вместе. Теперь у нас был другой распорядок. Я редко вставала рано, но всегда слышала, как бабушка стучит костылями, ковыляя к умывальнику, как скрипит входная дверь, звякает в ведре ковшик. Я всякий раз давала себе обещание встать рано, сделать зарядку, пробежаться по утреннему лесу, но все это, как правило, оставалось благими намерениями. В конце концов бабушка обязательно появлялась на пороге моей комнаты и произносила на французском фразу, что хватит лодырничать, пора вставать, она уже поставила чайник. Я варила яйца, готовила бутерброды с икрой минтая и посыпала их зеленью, доставала любимую чашку Евгении Григорьевны и заваривала ей чай, а она вспоминала, как во времена ее жизни на Крайнем Севере, местные жители считали хороший чай одной из немаловажных радостей бытия. Столовая к тому времени уже не была такой светлой, как прежде. За многие годы возле дома выросла огромная ель, а наружные стены увил виноград, обрамляя и затеняя окна, что делало дом еще поэтичнее. Сидели мы всегда на «своих» местах: Евгения Григорьевна спиной к шкафу, а я напротив. Так и запомнились мне навсегда наши долгие, неспешные завтраки, которые заканчивались что-то около одиннадцати. Иногда по утрам Евгения Григорьевна включала свой портативный приемник «Спидола», который она получила в подарок еще к своему шестидесятилетнему юбилею.   Приемник старел вместе со   своей хозяйкой, она теряла слух, а он громкость. Иногда приемник особенно капризничал и трещал, и тогда, чтобы услышать новости, бабушка прижимала к нему ухо, тщетно крутя настройку звука, но вскоре, утомившись, удалялась, раздраженно бросая через плечо: «Не знаю, не знаю, что вы там бормочете!».

Несколько раз мне посчастливилось побывать у Евгении Григорьевны в новогодние праздники. На Горно-таежной встречи нового года были тем хороши, что можно было отправиться в клуб, где накануне наряжали елку, а в новогоднюю ночь отплясывали вокруг нее до утра. Устраивался концерт, лотерея и шуточный аукцион, когда разыгрывали неизвестные предметы, и кто-то за десять рублей выигрывал копеечную мухобойку или мышеловку. А еще был маскарад. Нарядившись дома в тулуп, прикрепив на шею картонного черного кота, бабушка надевала ужасную маску Бабы-Яги и появлялась в клубе под оглушительный визг детей, стуча клюкой. Маска была настолько страшной, что даже собственная маленькая внучка сказала:

–   Бабушка, я знаю, что это ты, но все равно боюсь!

Свои приезды на Горно-таежную я могла бы сравнить с погружением в теплую ванну, а отъезды – с выскакиванием из нее на холод, когда остается только одно заветное желание: скорее назад, в райское тепло! Наверное, невозможно придумать более гармоничного места жизни для такого человека, каким была Евгения Григорьевна. Она как-то писала мне о своей поездке в Уссурийск на конференцию: «Февральский Уссурийск с его грязным снегом и выхлопными газами, б-ррр! Но как только мы пересекли мост через Супутинку, сразу отлегло от сердца. Никакой копоти, чистый снег, свежий воздух, какое счастье!»

К удивительно уютной, интересной бабушке еще и прилагался чудесный мир девственной природы. Даже за это можно было бы до конца жизни благодарить судьбу, но случился и еще один огромный сюрприз. У волшебной бабушки была внучка моего возраста. И на следующее лето она приехала.

Но это уже отдельная повесть о том, как у меня появилась подруга, практически ставшая мне сестрой, да еще и коллегой.

Евгения Григорьевна работала, заведуя лабораторией, до восьмидесяти лет, пока не сломала шейку бедра, неудачно упав на скользкой дороге. После этого она провела лишь одну зиму на Горно-Таежной, и в дальнейшем жила там только летом. С тех пор закончились наши совместные походы за земляникой, бабушка вынуждена была ограничиться прогулками на костылях по дорожке вдоль дома. Я тогда, к счастью, не знала, что от такого перелома некоторые старики очень быстро умирают, и надеялась, что бабушка может со временем обходиться без костылей. Она и сама не оставляла надежды. Каждый день старалась ходить. Считала, сколько раз сегодня прошла по дорожке туда и обратно, радуясь прогрессу. Может быть, поэтому дожила после такой травмы до глубокой старости, и только в последние пару лет жизни уже оставалась в городской квартире сына, никуда не выезжая на лето, где я ее и навещала.

Было грустно, что она теперь не может, как прежде, стоя на крыльце, восхищаться ароматом акации, не отправиться солнечным майским днем в дендрарий смотреть, как цветет азалия, не посидит больше на полянке у дома, греясь на солнышке. Стали подводить глаза, слух, память. Понимая, что жизнь подходит к концу, Евгения Григорьевна говорила:

– Знаешь, я сейчас вспоминаю свою жизнь и думаю, что в основном   все, что случилось, было правильно. Да, все так и должно было быть. – Евгения Григорьевна, как и мой отчим, были яркими представителями настоящей интеллигенции. Основная часть их жизни пришлась на период энтузиазма и веры в «светлое будущее». Никогда не сочувствуя оголтелым партийцам, они, тем не менее, оказались самыми неприспособленными к новому периоду, ошеломительному в потрясении привычных понятий.

Трудно было переварить то, что в период становления рыночной экономики народ бросился торговать, чем придется, чтобы выжить. А ведь раньше даже те, кто продавал на базаре втридорога собственную клубнику, вызывали возмущение. Случайно проезжая мимо рынка подержанных автомобилей, бабушка была потрясена. Столько машин! И кто же их покупает?!

Наши интеллигентные, чистые и светлые старики умиляли своей наивностью, ужасаясь раскованности, которой упивалась молодежь.

На девочку, учившуюся под строгим наблюдением чопорных классных дам, женщину, хранившую верность единственному мужу, на старости лет напирал такой мир, где все святыни оказались устаревшими, а перестраиваться   было уже немыслимо. Наверное, теперь нам надо бы оберегать их от скверны, как они оберегали нас в детстве.

– А помнишь, как мы хорошо с тобой жили на Таежке? – спрашивала Евгения Григорьевна, скучая в городской квартире. Eщe бы мне не помнить!

Наша дружба продолжалась больше тридцати лет, и я считаю себя богатой и счастливой, ведь кроме знакомства с замечательным человеком, мне досталось роскошное наследство: чудесные воспоминания о пребывании в настоящем Раю.

Глава 8. Братья и сестры моего отца

После моего отца также в Акше родилась (1903) старшая среди сестер – Надежда, за ней в г. Чите – Иосиф (1909), и уже в Мангуте – Александра (1912), Галина (1914), Анатолий (1916) и Нина (1918).

О сестре моего отца – Надежде – мне рассказала моя двоюродная сестра Светлана Барлакова. Тетя Надя родилась в Акше в 1903 г. и там, как утверждает Светлана, жила все годы, там и вышла замуж. Это очень странная история, так как семья Титляновых переехала в станицу Мангут до революции, когда Наде не было еще четырнадцати лет. Может быть кто-нибудь из братьев или сестер Пиотровских жил в Акше и Надя осталась там с родственниками. Светлана ничего по этому поводу не знает. Совершенно точно, что в Акше Надя вышла замуж за Андрея Тимофеевича Оноприенко. В Акше же родились четыре дочери тети Нади – Ленина, Нина, Эмилия и Светлана. Выехали они из Акши на станцию Карымская около 1940 года. Тетя Надя работала портнихой и жила со своими четырьмя дочерьми довольно скудно.

Нина Оноприенко училась в Риге и жила в семье Титляновых (у дяди Оси). Там она окончила рыбный институт, но по специальности не работала.

Света училась в Благовещенске в то время, когда там жил и работал мой отец. Света приходила к нему мыть полы, постирать, помочь по хозяйству. Но на похоронах моего отца она не присутствовала, а вот тетя Надя   была на похоронах. Наверное, она приходила в квартиру отца и разговаривала и с мамой и со мной, но я ее совсем не помню.

Конечно, когда мы встретились со Светланой уже 2010 году, я расспрашивала ее о тете Наде, обо всех сестрах и об ее отце.

И тут я услышала рассказ, в котором столько непонятного, что он выглядит очередной семейной легендой. Отец моих двоюродных сестер Андрей Оноприенко был первым начальником милиции в Чите. По домашней, со многими провалами, версии он участвовал в каких-то разборках на КВЖД, почему-то воевал с японцами и был взят в плен, где его истязали. Однако он был отбит каким-то нашим отрядом, весь израненный доставлен в госпиталь. Куда? В Читу или в Карымскую? Светлана этого не знает. Но помнит из рассказов матери, что в больнице отец пробыл три месяца, однако ни дочерей, ни жену к нему не пускали. Жена увидела его только мертвым, когда из морга ей выдали тело мужа, чтобы она его похоронила.

Далее Света рассказала мне, что в семидесятые годы музей г. Читы попросил у семьи портрет А. Оноприенко, поскольку тот был личностью легендарной. Большую фотографию (я ее видела в альбоме у Светы) послали в Музей (какой Света не знает).

Ну, раз в семидесятые годы музей попросил потрет Андрея Оноприенко, то значит хоть кое-что можно о нем узнать в Чите – подумала я. Вернувшись в Новосибирск, я попросила свою знакомую – зам директора музея в Чите Надежду Закаблуковскую – найти для меня хоть какие-нибудь факты из биографии мужа тети Нади. Я получила ответ, который меня поразил – ни в городском музее, ни в музее милиции никаких материалов об Андрее Тимофеевиче Оноприенко нет. Однако, в милицейском архиве хранится личное дело Натальи Тимофеевны Оноприенко, 1923 г. рождения, которая родилась в Ононском районе. Меня удивила дата рождения Натальи. Если она сестра Андрея, то разница в возрасте слишком большая. Но я все-таки сделала запрос о Наталье Оноприенко. Оказалось, что она дочь Оноприенко Тимофея Ивановича, 1869 г. рождения, имеет двух сестер и брата – Михаила Тимофеевича, а вовсе не Андрея Тимофеевича. Вот тебе и раз! Или это однофамильцы, или Тимофей Иванович во втором браке,   Андрей же – его сын от первого брака. Ничего я не узнала, кроме того, что никаких следов Андрея Тимофеевича Оноприенко в документах нет. Но человек-то был, он был мужем моей тети и отцом моих двоюродных сестер.

Странная история и никаких документов. Время было такое – исчезали люди, стиралась память о них и стиралась так тщательно, что оставалось лишь белое пятно, да семейная легенда.

Мои двоюродные сестры Ленина, Нина и Эмилия, к сожалению, умерли. Светлана вначале жила на Дальнем Востоке (г. Артем), а затем перебралась в Москву. У Светланы две дочери – одна живет в Артеме, другая – Александра Черний, подполковник милиции – вместе с семьей в Москве.

О своем дяде Иосифе я знаю довольно много, так как сохранились фотографии давних лет и его открытки с фронта. Вот с фотографии 1931 г. смотрят на нас Титляновы.

На первом плане мой отец, ему 30 лет и у него на коленях девочка (автор хроники), рядом восьмилетний мальчик – это Арнольд Титлянов – сын от первого брака. Подперла рукой голову моя мама – двадцатипятилетняя Женя Лебедева, а сзади стоит шестнадцатилетняя девушка Галя – любимая сестра отца и рядом с ней их брат – Иосиф, ему 22 года. Какие же они все молодые и красивые!

В начале тридцатых годов Иосиф был призван в армию и проходил службу в Забайкалье. На фотографии 1934 г. мы видим взвод самокатчиков на выходе 15 июля 1934 г., ст. Борзя, для обслуживания игры командного состава (подпись на обороте фотографии). Иосиф – второй слева. Видимо, это вестовая служба на велосипедах. Поскольку игра проходит в районе ст. Борзя, то значит вокруг степь, и вестовые на такой местности вполне могли развить на велосипедах приличную скорость.

Тот же 1934 г. На фотографии двое молодых веселых ребят из группы кандидатов в нормальную авиатехническую школу, Чита, часть 2282, Иосиф справа.

Нам неизвестно был ли он принят в авиатехническую школу. Скорее нет, так как в 1937 г. поступил   учиться в Ленинграде в Технологический институт на факультет, откуда выпускали инженеров холодильных установок. Во время учебы Иосиф встретил Надю Аверьянову и на пятом курсе они поженились. Вот Надя Аверьянова (первая девушка слева) в группе студентов после сдачи экзаменов.

Чем-то эти девушки резко отличаются от сегодняшних студенток. Чем? Короткой стрижкой? Покроем платьев? Трудно сказать, но видно, что это далекое прошлое. Надя и Иосиф учились, любили друг друга, а «потом была война».

Ребятам дали время защитить дипломы, после защиты дипломов призвали в армию и отправили на фронт. Три года Иосиф сражался под осажденным Ленинградом. В 1943 г. блокада Ленинграда была прорвана на узком участке вдоль южного берега Ладожского озера. В январе 1944 г. войска Ленинградского и Волховского фронтов перешли в наступление и к марту 1944 г. отбросили противника на 220−280 км от Ленинграда.

Со времен войны в семье Титляновых хранятся открытки, которые Иосиф отправлял молодой жене в г. Энгельс, где Надя работала на заводе. Вместе с Таней – дочерью дяди Оси и тети Нади – мы перебирали эти открытки в Риге. На всех открытках штамп «Просмотрено военной цензурой». Адрес отправителя – полевая почта № … Открытки разные – картины Шишкина, Васнецова, фонтаны Петергофа, виды довоенного Ленинграда, картина военного времени «Разгром фашистского десанта на Балтике», «Заседание военного совета» и другие.

Две открытки – от 1941 и 1944 гг. – поздравления с Новым 1942 и 1945 годом.

Как изменились картинки на открытках: суровая зима, заснеженный танк на открытке 1941; салют, смеющийся солдат-победитель с автоматом на открытке 1944 г. Меняется и текст писем, хотя они очень краткие: «жив, здоров, жизнь прежняя, много работы, желаю тебе здоровья, крепко целую. Ося».

Иногда в открытках подробности фронтовой жизни. Открытка от 28.04.1942 – «Можешь меня поздравить с повышением в должности». Или от 30.06 того же года – «Получил посылки от домохозяек Приморья и рабочих консервного завода г. Еревана. Не подумай, что две посылки. Из них только частичку, но в наших условиях это счастье».

Еще весной 1942 г. кажется, что война скоро кончится и 10.06.1942 Иосиф пишет жене: «Вспомним прошлогодние проказы и радостную жизнь, в которой мы находились. Надеюсь, что если война кончится в этом году – восстановим упущенное». Но война не кончалась, армия оставляла города, бои становились ожесточеннее. Стало понятно, что воевать еще долго и в декабре 1942 г. Иосиф пишет: «Будем ждать 44 года, чтобы встретиться там, где мы встретились впервые».

Тяжелый 1943 г., Ленинград в кольце блокады стоит насмерть, и Иосиф отправляет жене открытку с песней о Ленинграде.

Среди открыток – есть одна фронтовая фотография – Иосиф стоит третьим справа.

Иосиф Титлянов прошел всю войну, был ранен, лежал в госпитале, возвращался в свою часть. Закончил войну лейтенантом, награжден медалями и орденом «Боевого красного знамени».

После окончания войны Иосиф и Надя встретились. Их направили работать в Латвию, в Ригу. Вот на фотографии 1957 г., в середине стоит хорошенькая смеющаяся женщина – директор птицефабрики Надежда Аверьянова – моя любимая тетя.

Рядом фотография Иосифа Андреевича Титлянова – главного инженера холодильника № 1.

Дядя Ося почти ничего не рассказывал своим дочерям Гале и Тане о войне, поэтому своих воспоминаний о нем они не написали. Я гостила у Титляновых в Риге еще студенткой и видела совсем маленьких сестер. Со мной занималась, показывала свой любимый город Ригу тетя Надя.

Дядя Иосиф умер в 1989 году, тетя Надя – в 1990 году. Они были достойными, честными, трудолюбивыми людьми, а тетя Надя была к тому же веселой, очаровательной женщиной, какой и осталась в моей памяти.

Рассказ двоюродной сестры Людмилы Резвяковой

Моя мама – Галина Андреевна, сестра твоего отца – помнит себя еще маленькой, когда они жили в Мангуте. Напротив была церковь, и девочка молилась – «боженька   ты моя» – называя бога в женском роде. В 1922 г. пошла в школу, окончила в 1931 г. семилетку и уехала к брату Антонину в Благовещенск. Это было время, когда старшие дети выращивали младших и помогали им получить образование. В Благовещенске Галя поступила в строительный техникум и, окончив его, уехала по распределению техником-строителем на станцию Бочкарево, где и встретила своего будущего мужа – рыжего, молодого талантливого инженера – Михаила Резвякова. Миша Резвяков родился в семье, где и дед и отец были мастерами-строителями. Пошел в первый класс в 1914 г., закончил школу в 1925 г. и поступил в Москве в Баумановский институт, который   и окончил с отличием. Работал вначале в Казахстане, потом в Москве – проектировал первый в СССР элеватор. Этот элеватор он и поехал строить в Бочкарево, где встретил Галю Титлянову. Влюбился, как потом говорил, сразу с первого взгляда. А она была красивой и фыркала: «Нужен мне рыжий …»

Но мой отец был настоящим мужчиной. А если тебя полюбил настоящий мужчина – то уже не имеет никакого значения, что он рыжий, или хромает, или низенького роста. Построив в 1936 г. первый в Советской стране элеватор, вернулся Михаил Резвяков в Москву с молодой женой. А комната его занята другими жильцами и вещи вынесены на лестницу. Не стал Резвяков держаться за Москву (а мог бы!) и поехал главным инженером на строительство элеваторов в Оренбург (Чкалов).

В 1942 г. папа был призван в Армию и служил в Казахстане – готовил для фронта солдат и сержантов саперных войск. Был демобилизован в 1944 г. и послан в Смоленск на восстановление города. Шел уже 1944 г., но бомбардировки продолжались. От всего города остались Дом партактива, памятник Глинке и Кафедральный собор. Остальное было разрушено. Днем строили, вылавливали бревна, сплавляемые по Днепру, а ночью дежурили на крыше – тушили зажигательные бомбы. Война кончилась в 1945 г., а в 1946 г. М. Резвяков опять строит элеваторы, работая в Белоруссии и живя в Минске.

В 1950 г. отца перевели на работу в Москву главным инженером «Спецэлеваторстроя». Везде, где велось строительство элеваторов, в любой республике работал главный инженер Резвяков. Часто уезжал весной в костюме и возвращался поздней осенью в телогрейке.

Был он человеком исключительной честности и скромности. У нас была двухкомнатная квартира на Краснопресненской и когда отцу предложили новую квартиру на Калининском проспекте в высотке – он отказался, считая, что кому-то она нужнее. К нему была приставлена государственная машина и он забирал в нее на работу тех, кто жил по пути. Моя мама и помыслить не могла съездить на этой машине в магазин.

Построив огромное число элеваторов, будучи блестящим профессионалом, занимая высокий пост и всегда отстаивая свое мнение, отец не пользовался любовью начальства. Все его правительственные награды – звание «Заслуженный строитель РСФСР» и орден «Знак почета». Когда ему исполнилось 70 лет, он по собственному желанию ушел со своего поста в «проектный кабинет», а через год умер. [Конец рассказа Люды Резвяковой].

В 1940 г. с Камчатки со своей семьей приехал к сестре в Оренбург мой отец – Антонин Андреевич. У тети Гали и дяди Миши уже жили наши дедушка и бабушка, младшая сестра Нина со своей маленькой дочкой. Приезжала в гости и мать моей мамы Агния Михайловна.

Вот как в трехкомнатной (правда, комнаты большие, и есть еще довольно просторный темный чулан) квартире размещалась семья Резвяковых со всеми родственниками, которые не на две недели приехали, а жили годами.

Дядя Миша – крупный инженер, сидевший по вечерам за чертежами, трое маленьких детей, которые и орали, и, видимо, девчонки дрались, очень своенравная бабушка Титлянова, правившая на кухне, трое молодых женщин, у каждой из которых свои интересы – как уживались?   Нет, не уживались, а жили и жили дружно: собирались вечером все за одним столом, деньги складывали в один котел. Шиковал мой отец – он не мог без широко жеста и деньги у него с Камчатки были. Всегда цветы – жене и сестрам, какие-то конфеты девочкам, где-то покупал исключительно дорогое мясо (времена были полуголодные, за хлебом огромные очереди), в воскресенье на столе стояла (может быть, не одна) бутылка хорошего вина и т. д.

Но, конечно, главной причиной, сплотившей семью,   были любовь и уважение. Галя очень любила и брата, и, воспитавшую ее, невестку Женю, мужчины искренне уважали друг друга и все прислушивались к бабушке Титляновой (умной она была женщиной, хотя и без образования). Ну и время было другое – ценились честность, трудолюбие и бескорыстие. Такими людьми они и были, такими качествами обладали.

Я всегда любила дядю Мишу. Он был для меня образцом честности и профессионализма. Однажды мы с ним встретились в гостинице в Челябинске, где оба были в командировке. Дядя Миша пригласил меня поужинать в ресторан и там за бутылкой сухого вина состоялся незабываемый, неожиданный для меня разговор. Почему-то мы говорили о свободе, и я процитировала известный тезис: «Свобода – это осознанная необходимость». «Нет» – твердо сказал мой дядя. Но я, будучи спорщицей, возразила: «Вот Вы всю жизнь сроили элеваторы так, как надо – по чертежам, по плану. Положим, Вам бы сказали – строй элеваторы, как хочешь! Ведь все равно бы строили по планам». «Да ни за что!» – отмахнулся мой собеседник. «А как?» – удивленно спросила я. «Я бы один положил набок, другой бы поставил кверху ногами, третий бы изогнул спиралью, четвертый … и т. д.» «И что бы Вы потом с такими конструкциями делали?» – уже развеселилась я. «Ходил бы и удивлялся» – ответил мне главный строитель элеваторов страны. Надо сказать, что он меня сразил, такого заявления я от своего предельно собранного дяди не ожидала.          Помолчал, налил себе и мне вина и вдруг грустно сказал: «Я всю жизнь строил элеваторы и всю жизнь хотел делать детские игрушки, я бы делал очень хорошие, очень веселые игрушки …» Наверное, он был бы великолепным мастером детских игрушек. Но он всю жизнь строил элеваторы.

Александра Андреевна (тетя Шура), кончив школу в с. Мангут, в 1928 г. уехала в Читу, где поступила   в училище. После окончания училища в 1932 г. работала учительницей в селе Саронтаж. В 1938 г. переехала в Оренбург. Во время войны вместе со своим мужем служила на военном аэродроме на Северном Кавказе. Руководила питанием летчиков – закупка продуктов и работа столовой. В 1945 г. она вернулась в Оренбург, работала библиотекарем, закончила педагогический Институт, после чего преподавала в школе. Когда совсем молодой умерла младшая сестра Нина, оставив маленькую Людочку, тетя Шура ее удочерила. Она относилась к Люде действительно, как к родной дочери. Своих детей у нее не было. Люда всегда называла ее мамочкой   и до сих пор сохранила о ней благодарную память. Выйдя на пенсию, жила 12 лет вместе с Людой в Москве, умерла в 1997 г. На фотографии (1934 г.) моя бабушка вместе с двумя дочерьми – Шурой и самой младшей – Ниной.

Анатолий Андреевич (дядя Толя), окончив школу в Мангуте, поступил в 1934 г. в Томский горный институт. Защитил диплом в 1942 г. и ушел на фронт. Где и как воевал, я не знаю. После войны жил на Украине, работал инженером. Связи с его семьей были потеряны в 90-е годы. На студенческой фотографии Анатолию 21 год. Мне кажется, этот образ типичен для студентов тридцатых годов, выросших в рабочих семьях.

Самая младшая из семьи Титляновых Нина Андреевна (тетя Нина), кончила аптекарское училище. Вышла замуж, жила в Улан-Удэ, где родилась ее дочь Люда. Потеряв мужа, переехала в 1940 г. в Оренбург, работала в аптеке провизором. Умерла молодой.

Такая вот семья была у Титляновых. Все получили профессии и занимались нужными для людей, простыми (или не простыми) делами – выращивали хлеб, где он ранее не вызревал, строили, учили, приготавливали лекарства, шили. Когда обрушилась на страну война – воевали не хуже других. Свою семью ценили, помогали братьям и сестрам, уважали родителей, в особенности мать – Александру Константиновну. Во всех семьях росли дети, часть из которых носили фамилию Титляновых, а другая часть – фамилии своих отцов.

Дети жили в другом времени. На долю их отцов и матерей выпала революция, гражданская война, энтузиазм строителей нового общества, страшные дни террора, голодные годы, Отечественная война, Победа, восстановление страны, нехватка денег, теснота в квартирах, привычная скромность в быту и прочные семейные связи.

На долю детей пришлись страх атомной войны, громадные стройки, свободный дух шестидесятых, новые квартиры, застой, исчезновение продуктов из магазинов, перестройка, ваучеры, инфляция, распад СССР, новые времена, новые русские и смена нравственных устоев. Деньги стали символом успеха, значимости в обществе, силой в политике.

Впрочем, становление потребительского общества, широкие разнообразные возможности для молодых, просторные квартиры, путешествия в дальние страны, иномарки, конкуренция за место под солнцем, коррупция – это уже жизнь внуков семейства Титляновых – это уже сегодняшний день.

Глава 9. Мое поколение − сестры и братья родные и двоюродные

О себе я писать не буду. Я уже издала книгу «Рассыпанные страницы» (2009), где описаны основные этапы моей жизни.

Чувствуются ли во мне, и чувствую ли я свои далекие корни? Да – степные. Почему среди всех экосистем, в которых я работала – лесостепь, луга, альвары, болота, пустыня, степь именно степь – мой любимый ландшафт? Только в степи я чувствую себя, как дома. Не потому ли, что в степи во мне просыпается душа моей прапрабабки-монголки?   Думаю, да. А читая строки о характере древних степных народов «коммуникабельность, безграничное подчинение личных интересов стадным задачам коллектива, склонность к кочевкам и перемене мест, пренебрежение к скарбу, легкость расставания с накопленным добром, удивительная неприхотливость в быту» [Мордкович, 2007], понимаю, что это обо мне – и склонность к кочевкам, и пренебрежение к скарбу, и подчинение личных интересов коллективным.

Что касается Польши, то с ней я не чувствую родственной связи, хотя очень люблю эту страну. В Польше мне всегда легко и просто жить и работать. Мне приходилось работать и в Чехословакии и в Швеции, но вольготно я себя чувствую только в Польше. Однако, причина здесь, видимо, в моих друзьях-поляках, которые делают мое пребывание в Польше плодотворным в работе и приятным в дни отдыха.

Мой старший брат – Арнольд Антонинович Титлянов. Последний раз я видела Арнольда, когда мне было 9 лет, а ему 14. Он уехал с Камчатки на материк, в Севастополь к своей матери продолжить обучение в школе, так как в селе Мильково было только 8 классов.

В 1941 г. он закончил 9-ый класс и летом должен был работать пионервожатым в лагере Форос. Он пригласил меня туда, и тетя Шура, видимо, решив отдохнуть в Крыму, повезла меня в Севастополь. Когда мы были в Москве – 22 июня, то в 12 часов услышали по радио речь Молотова о начале войны. Мы жили у каких-то знакомых и я, все уже понимая, с ужасом думала: «Что же теперь делать?» Но все решила тетя Шура. Она стояла на вокзале в очереди за билетами на Севастополь, когда по всем громкоговорителям прозвучало страшное слово – война. Тетя Шура мгновенно выбежала из одной очереди и встала в другую – за билетами на Чкалов (Оренбург). Мы вернулись в Чкалов, потом с мамой, бабушкой и маленьким Эдиком выехали в Красноярск и дальше по Енисею в с. Ярцево.

Пришло одно письмо от Арнольда, что он со всеми мальчиками его класса вступил в «комсомольский истребительный батальон». Больше писем от него не было. Написала несколько писем его мать. Вначале отряд участвовал в обороне Севастополя, а когда город пал, остаток отряда ушел в горы продолжать борьбу с немцами партизанскими методами. Арнольд был среди тех, кто ушел в горы – он успел передать записку матери. В 1943 г. предатели провели немцев в тыл партизанам. Был жестокий бой, большинство партизан в этом бою погибло. Раненных привезли в Севастополь в гестапо, а затем повесили на городской площади. Среди повешенных Арнольда не видели. Видимо, он был убит в том последнем бою. Было моему брату, когда он погиб, девятнадцать лет.

Мой младший брат – Титлянов Эдуард Антонинович – работает в Институте моря на Дальнем Востоке. Отец воспитывал его жестко, в казачьем стиле и воспитал настоящего мужчину. Эдуард – морской эколог, но и в море и в тайге он дома. Будучи шефом морских научных экспедиций, избороздил моря и океаны, изучая морские экосистемы. Жизнь его была насыщена красотой подводного мира, приключениями и жесткими решениями, встречами с очень разными людьми. О его жизни, вероятно, можно написать роман. Думаю, что, выйдя на покой, он напишет свои воспоминания, и они будут очень интересными.

Моя двоюродная сестра – Людмила Михайловна Резвякова. После школы окончила в 1960 г. Архитектурный институт и по распределению вместе с мужем Виктором – талантливым архитектором – поехала в г. Иркутск. Там они, как архитекторы, занимались центром Иркутска и отдельными жилыми районами. В Москву вернулись в 1967 г. Люда и Виктор много работали. Люда разрабатывала генеральные планы городов: Белгород, Ессентуки, Минеральные Воды, Саранск, Вольск, Людиново, Сафоново. С 1986 г. принимала участие в разработке «Схемы расселения на территории РСФСР» и схем районной планировки Иркутской, Костромской и Куйбышевской областей.

Через некоторое время после выхода Люды на пенсию я получила от нее письмо, где были такие слова: «Я поняла, что ничего, кроме работы, делать не умею. Не умею вырастить нормальный урожай на участке, не умею быстро и ловко печь пироги, разучилась шить и как только меня позвали на работу, я сразу же согласилась. И вот уже с августа работаю. Пока очень довольна, хотя работать приходится весь день. На заработанные деньги пытаюсь купить кое-что из одежды». Это письмо от 2002 г., в магазинах уже есть всякая одежда, но вот денег у интеллигенции всё так же нет. Люда работала, пока не заболела довольно тяжело. Но это не помешало ей написать мне те сведения о семье Титляновых, которые она слышала от своей мамы (тети Гали) и о своем отце. Ее «тетрадка» очень помогла мне в работе.

Люда живет в Москве, у них с Виктором двое сыновей и трое внуков. Брат Люды – Евгений – тоже живет в Москве, он инженер. Женя искал в Интернете данные о поляках-участников восстания 1863 г., чтобы иметь хоть какие-нибудь сведения о братьях Константина. Пока мы ничего не нашли.

Сестры Титляновы – Татьяна Иосифовна и Галина Иосифовна из Риги.

Девочки родились и выросли в Риге. Ригу они считали своим родным городом. Здесь они окончили школу, технологический институт, здесь работали, дружили, влюблялись, вышли замуж. Ощущали ли они, что живут в стране, как бы обособленной от огромного государства СССР? Судя по их рассказам – нет, до перестройки не ощущали. Вот, что написала мне Таня на эту тему.

Рассказ Тани

В детский садик мы с Галей не ходили и общение с латышскими детьми происходило в нашем огромном дворе. Никто никого не принуждал говорить на каком-либо языке, но, по-видимому, русский по своей энергетике более мощный и латышские мальчишки – наши сверстники – Эвальд, Карлуша говорили на русском, вначале с акцентом, насколько я помню. Потом, когда мы встречались изредка на улице, мы весело общались, вспоминая наше дворовое детство, наши игры, и они говорили по-русски уже практически без акцента. В школе русский и латышский языки изучали, начиная с 6-го класса. Друзей среди латышей у меня тогда не было. Иногда устраивались встречи русских и латышских школ на, так называемых, вечерах дружбы. В Институте и русские и латыши учились на русском языке. Общение со сверстниками, прогулки, институтские вечера, влюбленность – не до глобальных проблем, тем более языковых.

Только на работе по-настоящему столкнулась со смешанным коллективом. Однако, Институт микроприборов, где я проработала 18 лет, был молодой, продвинутый, как сейчас говорят, и интересы молодого коллектива были общие, все говорили на русском языке, обстановка была совершенно комфортная. Так было в нашем Институте. А вот в других НИИ микробиологии, химии древесины в коллективах было около 80% латышей и там, в основном, говорили на латышском, однако вся документация велась на русском языке.

Беда наших родителей, да и нас до известной степени, была в том, что мы жили в одной большой стране СССР, разъезжали по родственникам от Балтики до Тихого океана и говорили на своем родном языке. Может быть, мы и не отдавали себе отчет, что латыши всю жизнь жили на маленькой территории, а ведь известно, что чем меньше нация, тем больше она цепляется за сохранения себя, территории, языка.

Что я помню о 1990−1991 гг.? Не всё уложилось, не всё понято, но всё же… Отделение Латвии было для многих, если не для всех проживающих здесь русских, явлением болезненным. Запомнилась трагедия на контрольно-таможенном пункте в Медининкае, на границе Латвии и Белоруссии. Шесть сотрудников правоохранительных органов и таможни Литовской ССР были убиты 1 августа 1991 г., якобы русским ОМОНом, в котором все бойцы были русскими (многих, мол, знакомые знали). Это была какая-то чудовищная провокация. И далее – длинная цепочка не менее трагических событий, развернувшихся по кем-то написанному сценарию, умелому и даже гениальному: на заседании Балтийского совета народных движений, принимается призыв к ООН о рассмотрении возможности ввести в Балтию межнациональные силы безопасности ООН. Генеральный консул США тут как тут – уже существует программа помощи. Народный фронт Латвии ликует и поет – вот она песенная революция! Из бутылки выпускается «джин» национально озабоченный, волна патриотизма захлестнула всех и понеслось… В памяти – постоянная тревога, не надо ведь было быть провидцем, чтобы понимать, к чему всё приведет. Уроки истории – увы … не многих учат. Достаточно посмотреть фильм М. Ромма «Обыкновенный фашизм». Всё просто – пробуждение самосознания (интересно, а где оно было всегда?), мы – самые избранные, умные, культурные и т. д. Вдруг заговорили об угнетении русскими, потом по нарастающей, угнетение переросло в оккупацию. Интересный факт: еще в 1990 году в школы Латвии, обучение в которых велось на русском языке, поступил учебник для 5-х классов под редакцией депутата О. Костанды «История Латвии». В нем сообщается, что на территории Московской, Ярославской, Ивановской областях, а также в Белоруссии, первыми исконными жителями были Балты. Постепенно они смешивались с «пришельцами» – славянами, отличавшимися вероломным, злым характером. В результате Северной войны была опустошена вся Латвийская территория (убивали, сжигали всё!). Учебник отличается оригинальными вопросами, предлагая оценить «поведения русского войска». И это официальный учебник для пятого класса! Таких фактов было много. Нас очень тревожило насколько умело, играя на национальных чувствах, эта политика проводилась в жизнь.

Запомнилась еще демонстрация 4 мая 1991 г. Я возвращалась с дачи и увидела, что вся улица Кр. Барона была запружена народом, двигавшимся по направлению к набережной, с флагами Латвийской республики, в национальных одеждах, многие пели (в этот день подписали указ о независимости). Толпа шла навстречу мне и это была сила. Я поняла – вот он водораздел, разделяющий меня с ними. Я жила в едином государстве под названием СССР, а они жили только в Латвии, и как всякий маленький народ, пытались выжить, сохраняя свою идентичность. Теперь же они стали выталкивать всё чужеродное – русскую культуру, язык, людей, как им казалось, с более низкой культурой быта. Многие мои русские друзья говорят свободно по латышски, в силу того, что родители в детстве отдали их в латышские детские садики и далее по жизни они работали в латышских коллективах. Но и это их не спасло, отторжение шло почти на официальном уровне. Тема оккупации муссировалась в прессе и подхватывалась домохозяйками. По-видимому, моему поколению надо было всё пережить, что-то в себе изменить, не упасть в грязь, и как ванька-встанька отряхнуться, улыбнуться и жить дальше, быть самим на высоте, не озлобиться, вот о чем молюсь.

Отрывок из другого письма Татьяны

«Мы сохраняем вежливые отношения с латышами, но вращаемся по параллельным орбитам. В нашей маленькой группе у-шу (Таня давно и успешно занимается этим видом спорта-искусства) хорошие латышские ребята, мы прекрасно ладим, но глубоких отношений нет – у нас разная история, показателем которой является 9 мая. Для одних это день освобождения, для других – день оккупации. Два потока людей – одни с цветами к памятнику освободителей, другие – в противоположную сторону».

Будучи в гостях у Тани в 2008 г., я читала русскую газету «От субботы до субботы» и выписала отрывок из статьи русского журналиста, отрывок, который, как мне кажется, правильно оценивает ситуацию русские-латыши уже в сегодняшнее время.

«У нас сложилось типичное двухобщинное государство. С разными информационными пространствами, разной системой ценностей, разным отношением к прошлому, настоящему и будущему.

Латыши потребляют свою прессу, радуются своим кумирам, наслаждаются национальным государством «С флагами в руках».

Русские, кто как мог, к этому государству приспособились, общение с ним стараются минимизировать, особо не высовываются. Причем, время работает на них: молодое поколение язык знает, на нем учится, берет гражданство и медленно-медленно интегрируется в латышское общество. Тем более, что идеалы старших поколений над молодежью не властны.

Казалось бы терпеливому латышскому народу надо проявить еще немного терпения. Русских и по духу и по крови в Латвии становится всё меньше, а латвийская независимость, как это обещал еще Эйнар Репше, будет вечной.

Глядишь к столетию сталинских репрессий в стране останутся только латыши и лояльные русские граждане в незначительных количествах.

Однако терпения у латышских политикой не хватает. И опять начались наезды на русский язык».

Таня второй раз замужем за русским. Интересно, как складываются людские судьбы! Отец Таниного мужа-Миши Иван Васильевич Веслополов из Забайкалья. Дед Василий жил в станице Зерен, которая расположена на востоке Забайкалья, почти на границе с Китаем (Газимуро-Заводской р-он). Так что у Тани и Миши корни одни – Забайкалье. Таня сейчас на пенсии, она прекрасная лыжница, очень подвижна, внимательна к людям, замечательная хозяйка и жена.

Галя, проработав всю жизнь в Институте микроприборов, трудится и сейчас. Другая страна, другое время, в котором уже совершенно обычно, что женщина с высшим техническим образованием и большим стажем на пенсию прожить не может. Она работает полугувернанткой – полуповаром в большой еврейской семье. Галя второй раз замужем, как и Таня. К сожалению, детей у сестер нет.

Людмила Петровна Титлянова – дочь рано умершей Нины получила высшее образование, защитила кандидатскую диссертацию и вышла замуж за талантливого химика – доктора наук. Но в науке они не остались, открыли маленький семейный, но, видимо, доходный бизнес, основанный на научно-технических разработках мужа Люды. У них квартира в Москве и прекрасный загородный дом с большим участком, посадками деревьев и прудом. Выглядит это как небольшое поместье, но сделано всё своими руками. Их сын Павел участвует в семейном бизнесе, как инженер, и интересуется историей нашей семьи.

Титлянов Евгений Анатольевич – сын дяди Толи. Жил на Украине, куда после войны переехал его отец, работая инженером, женат.   В годы перестройки связь с ним была утеряна.

Такова история большой семьи, начало которой положили забайкальский казак и монголка. От их брака (приблизительно в 1830-1840 гг.) прошло 170-180 лет, за это время родилось шесть поколений, а сегодня уже появляется седьмое, которое пока еще четко слов не выговаривает, но очень активно и жизнерадостно.

Заключение

В запасе вечность у природы,

А у людей – лишь дни и годы,

Чтобы взглянуть на вечный путь

И разобраться в чем тут суть.

/Валентин Берестов/

Было время, когда обширная малонаселенная Сибирь вбирала в себя людей из дальних краев. Я не пишу об освоении Сибири в целом, не мое это дело. Мой рассказ о семье, к которой я принадлежу. Начало семьи положил тот казак, который пришел с Тихого Дона. Может быть, он был отцом или дедом казака, женившегося на монголке. Из далекой Польши прибыл в Сибирь Константин Пиотровский, из Вятской губернии переселился в Забайкалье Титлянов Андрей Васильевич. От одного лишь забайкальского семейства тянутся нити на юго-запад (Дон), на юго-восток (Монголия), на запад (Польша и Вятская губерния). Из таких конгломератов и формировалась этническая группа сибиряков, о которой мой отец сказал: «Не нация, но порода».

Прошли годы и дети Андрея и Александры Титляновых стали разъезжаться, вначале в Читу, Томск, Улан-Удэ, а затем всё шире и дальше. Цепочка моих братьев и сестер растянулась от самого восточного города России до Европейского запада. Владивосток – Новосибирск – Москва – Рига – в этих городах теперь живут Титляновы.

А будущая география наших детей и внуков еще шире. Со своим мужем уже уехала в Берлин моя внучка, присматривается к стажировке за границей мой внук. Что они выберут, где они будут жить, на каком языке будут говорить их дети – не знаю. Будущее скрыто от нас. История, не повторяясь, течет своими извилистыми путями. И на этих путях Сибирь собирала, и Сибирь разбросала по разным городам и странам народы, племена, общества, семьи и отдельных людей. Но так хочется, чтобы нити, связывающие и народы и членов одной большой семьи, не рвались и сохранялись, протягиваясь всё дальше и в географии и в истории.

Благодарности

Я благодарна многим людям, помогавшим мне написать эту книгу. Среди них были историки, текстологи, работники Читинского архива и Читинского музея, сотрудники Университетской библиотеки в Иркутске. Мои польские друзья просмотрели текст, касавшийся Польши, и пан Ухмански специально написал для этой главы маленький очерк. Огромное спасибо моим двоюродным сестрам Татьяне Иосифовне Титляновой и Людмиле Михайловне Резвяковой за их письма и записи, сделанные для этой книги, а также Елене Катрич, написавшей очерк о моей маме.

В книге много иллюстраций – прекрасные монгольские фотографии В.В. Глупова, рисунки Р. Габриэляна, старинные фотографии, присланные из Польши Петром Биеньковски.

Большую работу со старыми семейными фотографиями проделала С.Я. Кудряшова, за что я приношу ей искреннюю благодарность. Вначале текст был прочитан и в значительной степени отредактирован И.В. Молчановой – спасибо ей.

Однако, два редактора моих уже опубликованных книг – С.Э. Гордеев и В.Г. Мордкович посчитали, что всю структуру книги надо переделать. Большое им спасибо! Понимая, что сам автор этого сделать не может, В.Г. Мордкович переделал структуру книги. Я практически полностью приняла новый текст. Работа, которую сделал В.Г. Мордкович, огромна – огромна и моя благодарность ему.

Наконец, эта книга не появилась бы вообще, если бы не месяц упорной работы, которую мы проделали вместе с С.В. Шибаревой в замечательном пансионате Бор, жить и работать в котором мы смогли лишь благодаря моему другу и спонсору С.Э. Гордееву.

Всем этим людям мне хочется сказать: «Спасибо Вам за помощь, поддержку и внимание!»

Приложение

К главе 2

^*1В 1840 г. капитан Генерального Штаба Н.Х. Агте, совершивший инспекционную поездку по границе, писал: «Укрепления в крепостях, сооруженные, вероятно, наскоро, обрушились, не оставив по себе никаких следов. Палисады и рогатки, окружавшие некогда караулы, уничтожены также временем, а существовавшие с давнего времени разные казенные деревянные строения, называвшиеся крепостными, как-то: казармы, магазины, конюшни и т.п. между 1810 и 1835 гг. по совершенной ветхости, с разрешения местного начальства проданы на аукционах вольным покупателям»  [Константинов, Константинова, 2007].

^*2К середине XIX века Забайкальское казачество не составляло единого войска. Как бы отдельными частями в него входили: Забайкальский городовой полк, эвенкийский и четыре бурятских полка, подразделения пограничных казаков и станицы. Устройство пограничных казачьих формирований, созданных в 1760-1770 гг., выглядело архаично. Эти формирования сохранили еще с 1772 г. деление на дистанционные команды-сотни. Девятьсот русских казаков распределялись по 100-150 человек на восьми дистанциях. Во главе дистанционных казачьих команд стояли сотники, они же были и командирами дистанций.

Дважды в месяц командиры инспектировали караулы своих дистанций, а в известное время съезжались с монгольскими пограничными начальниками для разрешения спорных вопросов.

В XVIII и XIX веках по линии забайкальской границы были введены особые пропуска – «разменные дощечки». Деревянная прямоугольная дощечка была расколота пополам. Текст на дощечке гласил «Российского Мангутского караула смотритель. Казаки при въезде по делам службы в Монгольский соседний караул обязаны предъявлять для сличения в сходстве сию дощечку». Старомонгольский текст отличается от русского и вторая его половина переводится следующим образом: «Эта дощечка – свидетельство договора о дружбе между русскими и монголами. Разделенная пополам дощечка хранится в русском и монгольском караулах».

И вот раз в год смотрители русских караулов и монгольских сторожевых постов съезжались для переговоров о происшествиях, произошедших на границе. На границе против каждого караула стояли пограничные ворота, которые представляли собой два столба на расстоянии 2-3 аршин один от другого. Поверх столбов был перекинут аркан с узлом, в котором и закреплялось полдощечки. Проезжая ворота, смотрители развязывали аркан и доставали свои половинки. Чтобы подтвердить свои полномочия, смотрители соединяли две половинки. Сложенные вместе половинки составляли одну дощечку, на которой и по-русски и по-монгольски было написано название караула. Полномочия подтверждены – переговоры начинались.

Уже в первой половине XIX века военные и гражданские власти ясно осознали «неимение положительных правил для устройства русских пограничных казаков» Забайкалья и необходимость создания из разрозненных формирований единую войсковую организацию» [Зуев, 1993].

^*3Общий срок службы забайкальских казаков был установлен в 40 лет – 25 лет на полевой службе * не согласуется с данными Безсонова о 19-летней службе. и 15 лет – на внутренней. К внутренней службе относилось конвоирование на этапах, караульная служба в городах, на заводах и золотых приисках. Но главной была полевая служба: охрана границ с Монголией и Китаем, содержание на границе караулов и разъездов, борьба с контрабандой, угоном скота монголами, сбор информации о ситуации в Монголии и Китае, о фактах военных приготовлений, сопровождение дипломатических и торговых миссий, научных экспедиций за границу, участие в Амурских экспедициях, а также несение службы за пределами края.

Забайкальские казаки участвовали в Восточной (Крымской) войне 1853−1856 гг., русско-турецкой войне 1877−1878 гг., в войне с Китаем (1900−1901), русско-японской войне (1904−1905) и Первой мировой войне (1914−1918 гг.). В 1917 г. в ЗКВ было свыше 100 полных георгиевских кавалеров из рядовых и около 50 офицеров, награжденных орденом Святого Георгия и золотым Георгиевским оружием – самыми почетными военными наградами России.

^*4Приведем в качестве примера войскового правления «Предписание Господину командующему № 2 пешим батальоном от Командующего 1-ой бригады. 11 декабря 1861 г.

а) Все подчиненные Ваши чтобы были истинными христианами. Урядники и казаки были бы верные и честные и усердные слуги Государю Императору и Отечеству, хорошие хлебопашцы, ремесленники и промышленники.

б) Родители чтобы воспитывали детей своих в страхе, правилах Христианской нашей религии и в духе русского народа, а чтобы достигнуть этой святой истины, то необходимо учить всех детей Грамоте, а в особенности девочек как будущих матерей.

в) Стараться искоренить чрезмерное пьянство, но ни в каком случае не следует воспрещать совсем пить вотку ибо умеренное употребление таковой укрепляет здоровье человека, а в противоположенном смысле положительно уничтожается здоровье человека».

[Из документов Государственного архива г. Читы].

^*5Казаки разводили крупный и мелкий рогатый скот, коней, верблюдов. В 1842 г. в среднем на душу русского казачьего населения приходилось по три лошади, четыре головы крупного рогатого скота, 84 овцы, 1 коза. Эти усредненные цифры мало говорят о благосостоянии казачьих семей. У бедных было несколько голов скота, а у богатых казаков – сотни. Средние хозяйства имели по несколько десятков голов крупного рогатого скота, лошадей, небольшие отары овец.

На принадлежащей казаку земле трудилась вся семья. Выращивали рожь, пшеницу, овес, ячмень, гречиху, на огородах высаживали лук, огурцы, свеклу, морковь, картофель. Существенным подспорьем были пчеловодство и птицеводство.

Администрация заботилась о поднятии сельского хозяйства. В Нерчинске была открыта сельскохозяйственная школа, где постоянно обучалось 48% лиц войскового сословия, а в некоторых станицах были организованы курсы по скотоводству и молочному делу. Работящие и непьющие казаки жили зажиточно. В основном же семьи были небогаты по меркам Забайкалья, но и не бедствовали.

К главе 3

^*6Даян-Хану удалось заключить соглашение с Китаем о меновых рынках. Три раза в год на границе государств открывались рынки, куда китайцы привозили шелк, ткани из хлопка, котлы для варки пищи, табак, чай  и предметы роскоши. Монголы меняли масло, сухой сыр, пушнину и, главное, скот на китайские товары.

Внук Даян-Хана – Алтан-Хан твердо и умно управлял одним из княжеств Южной Монголии. На месте своей ставки он начал строить город Куку-Хото, восстановил торговые связи с Китаем, в результате чего снова были открыты меновые рынки. История, как мы знаем, хранит не только события, имена, но и числа. На четырех рынках за 12−14 дней монголы продали китайцам 28 тысяч лошадей, а еще – верблюдов, коров и овец, число которых велико, но точно не известно.

^*7Мнения о тяготах уртонной повинности расходятся. Вот как описывает жизнь на почтовых станциях А.М. Позднеев, путешествовавший по Монголии в 1892−1893 года.

Станцию Босога содержат 12 юрт монголов. Некоторые живут на этой станции уже в третьем поколении, для других отбывание почтовой повинности является совершенною новинкой, так как они живут на станции лишь несколько месяцев. Вблизи станции никто из хошунных, или шабинаров не кочует, как и вообще по линии дороги, и это потому, что прилежащие земли отведены для пользования отбывающим станционную службу. Правда, строгих границ этих станционных земель не имеется, тем не менее обычай установил в общих чертах некоторые межи и окрестные жители соблюдают их крайне строго.

Крупную станцию Дзэрэн составляют 52 юрты.

Благодаря близости родных кочевьев большинства почтосодержателей, они привыкли считать станционные земли нераздельными от хошунных и кочуют безразлично на тех и других; пастбища их по этому самому весьма обширны и народ на этой станции вполне  благоденствует.

^*8Приводим текст из книги Позднеева.

«В списках хуреня Илагухсан хутухты в настоящее время числится несколько более 200 лам, но далеко не все они постоянно проживают в монастыре: многие уходят к своим родным в степь на два, на три месяца, а воротившись в хурень и прожив здесь такое же время, уходят в степь снова. Таким образом, постоянно служащих и учащихся лам в монастыре редко бывает более сотни.

Содержание монастыря обеспечивается главным образом приношениями и пожертвованиями доброхотных дателей. Пожертвования эти приносятся то по случаю исполнения каких-либо религиозных треб, то просто по благочестию. Так, нанявшийся довезти меня до Урги монгол, Бальчжин-хя, по обещанию, уже лет 15, ежегодно представляет в цокчинский сан монастыря по 20 кобылиц, 10 овец с ягнятами и 400 гинов муки. Таких вкладчиков считается до 18 человек. Из подобных вкладов у монастыря образовалось свое имущество, основную статью коего составляет скот. Всего монастырское казначейство считает у себя до 3000 голов лошадей, от которых получает кумыс на пропитание лам, деньгами же, ежегодно выручаемыми от продажи известной части этих лошадей, содержатся кумирни и монастырские учреждения».

«Что касается самого гэгэна, то он, конечно, имеет право пользоваться для своего содержания всеми статьями доходов, получаемых его ведомством, хотя и никогда не поступает таким образом. Для своего личного содержания, равно как для содержания своего дворца и штата, он имеет, прежде всего, свой собственный табун в 3000 рыжих коней. Прежде у него был еще такой же табун белых лошадей, но он роздал его своим шабинарам. Ныне, помимо рыжего табуна, у него имеется до 2500 голов еще так называемого «солонго аду», т.е. разномастного табуна. Пасут эти табуны отдельными косяками, в 300—400 голов, шабинары хутухты и за эту услугу они освобождаются от уплаты определяемых податей, а равно могут пользоваться молоком и другими продуктами коневодства, т. е. продавать гриву, хвосты, конский волос; но весь приплод они обязаны отдавать в пользу хутухты и возмещать всякую убыль, происшедшую от оплошности в охране; другими словами,— должны платить за украденное, съеденное волками и пр.».

^*9Приводим текст Позднеева

«Обращаясь теперь к описанию быта отдельных частей города, каковыми они представляются в настоящее время, я должен прежде всего сказать, что точное определение народонаселения какой-либо из этих частей положительно невозможно. Не говоря уже о Маймачэне, где число жителей постоянно колеблется по временам года, вследствие прилива и отлива как торгующих китайцев, так и покупателей монголов, даже в Хурени, где население кажется более оседлым, узнать точное число лам положительно невозможно. Сами монголы, на вопрос о количестве ургинских лам, обыкновенно отвечают «тумэн лама», то есть, 10000 лам, или еще более подходяще, «тьма лам». Я также могу повторить, что число это темное, хотя оно, несомненно, превышает  10000.

На улицах Хуреня почти не видно никакой жизни. Монголы-богомольцы, переходя из одной кумирни в другую, бродят по улицам Хуреня до того времени, пока еще не кончились службы в кумирнях, а затем или сидят в юртах знакомых лам, или же проводят целый день на торговой площади». В торговой части − в Маймачэне – народу всегда много.

Позднеев подробно описывает китайские лавки, китайские товары, которые продаются и в лавках,  и на рыночной площади, где идет мелочная торговля, а затем повествует о монголах, ведущих в Маймачеэне мелкую торговлю.

^*10Жилища монголов отличаются от китайских еще с улицы. Ворота, не имеющие навеса, как это всегда делается у китайцев, у всех однообразно окрашены в красную краску и никогда не бывают отворены. На телегах монголы никогда не ездят, а потому и не имеют нужды в воротах; они сами проходят, прогоняют свой скот и проводят своих верховых лошадей через широкие калитки. За оградой у монголов всегда большой двор, но надворные постройки ограничиваются одними навесами у забора, под которыми стоят телеги, если хозяин дома промышляет извозом, ящики, кадки и пр. Посреди двора стоит одна или две юрты, в которых монголы проводят зимнее время. За юртами выстроен байшин, в котором живут летом * Байшин – деревянный дом. *.

^*11«Монголы, живущие в Улясутае, составляют самый бедный класс. Живут они, как и в степи, в юртах, но скотоводства у себя никакого не имеют, а занимаются женщины — проституцией, мужчины же услужением, мелочною торговлей и только немногие промышляют каким-нибудь мастерством,— преимущественно плотничеством и изделием серебряных вещей. Замечательно, что монголы, причисляющие себя к проживающим в Улясутае и снискивающим себе пропитание городскими работами, стоят иногда в действительности своими юртами верстах в 10-ти и даже 15-ти от Улясутая. И нужно сказать, что это самый опасный элемент городского населения. Являясь в город на поденные работы, эти люди промышляют главным образом воровством, угоняя лошадей и уводя быков и верблюдов у зазевавшихся простаков. Удастся такому воришке приобрести скотину, он, пригнав домой, тотчас же убивает ее и таким образом приобретает себе месяца на два пропитание, а больше он и ни в чем не нуждается».

^*12Протяжная песня – зазывная, мелодичная и ритмичная была у монголов еще во времена государства Хунну. Она шла через века и века и поныне поется песня «Тумний эх» (первый из тысячи скакунов), как главная песня национального праздника Наадам.

В 1874 г. П. Ровинский так описывал песню «Старик и птица». «Мелодия данной песни необычайно специфична, самобытна, оригинальна и приятна для слуха. Она начинается медленно с нижнего баритона и, поднимаясь целым тактом от высокого тона к более высокому, вдруг неожиданно, не переходя ни через какие трансформационные данные, возвращается, замедляясь, к начальному низкому тону» [Ровинский, 1874, 298 с.]. Песни эти посвящены матери (Материнское добро), коням (Скакун из Баатар бэйл) и природе (Полная луна, Сандаловое дерево, Яблоко из Харгай дунгэр, Счастливые летние месяцы, В прохладе чудных гор и т.д.).

К главе 4

^*13В течение всего XVI века шляхта бунтовала на сеймах и требовала все новых или утерянных старых привилегий. На сейме 1535 г. в отсутствии короля шляхта постановила произвести «экзекуцию», т.е. исполнение нарушенных законов и отмену привилегий, данных без разрешения сейма городам, церквям и монастырям. Опираясь на это постановление, король Сигизмунд I стал возвращать государственные земли, розданные частным лицам. Документальным основанием возврата стали данные королевского архива «коронная метрика». Чем «коронная метрика» не угодила шляхте – непонятно. Но на следующем же сейме шляхта подняла страшную бурю. Она требовала заменить «коронную метрику» судом, требовала отмены таможенных пошлин, от которых была освобождена прежними привилегиями, утратившими силу по настоянию церкви, жаловалась на притеснение со стороны духовенства и вообще роптала, угрожала и орала. В результате шляхта отказалась утвердить подати на войну, т.е. фактически отказала королю в создании регулярной армии. Король Сигизмунд должен был довольствоваться созывом «Посполитого рушения». В конце концов в 1537 г. после очередного «рокоша»  шляхты король удовлетворил ее основные требования. На сейме 1552 г. шляхта криком не допускала прений ни по какому вопросу, пока не будет отменено епископское судопроизводство над шляхтой. Епископам пришлось уступить. Это был триумф шляхты. В 1573 г. в период бескоролевья  сейм постановил избрать короля на очередном съезде шляхты.

^*14В 1598 г. Московский престол занял Борис Годунов, а далее произошла хорошо известная история с Лжедмитрием I, который был беглым православным монахом. Посадить Лжедмитрия на Московский престол значило для Польши присоединение к ней ряда новых кусков Русской земли. Кроме того, Лжедмитрий обещал королю польскому ввести католичество в Московском государстве. Лжедмитрий после смерти Годунова занял Москву, и шли разговоры о короновании его на польский престол. Однако князья Шуйские в Москве подняли бунт, Лжедмитрий был убит, а Марина Мнишек оказалась в тюрьме. Вскоре появился второй Лжедмитрий, который с польскими добровольцами подступил к Москве. Бояре возвели Шуйского на Московский престол. Но король польский Сигизмунд объявил новому царю войну и двинул войска к Смоленску. Гетман Жолкевский разбил войско Шуйского, что и открыло ему ворота Москвы. Но каковы бояре! Они низвели Шуйского с престола, выдали его Жолкевскому и предложили Московский престол польскому королевичу Владиславу, выговорив неприкосновенность православия и некоторые права для себя, любимых. Но в это же время польский король Сигизмунд осаждал Смоленск и потребовал корону Руси для себя. Вот тут бояре не согласились, они знали, что Сигизмунд религиозно не терпим и заменит православие католичеством.

^*15После ослабления России в Польше в период 1788−1792 гг. произошли большие политические изменения. Была создана постоянная армия. В 1790 г. Польша и Пруссия заключили оборонительный союз, гарантировавший взаимную военную помощь. Трактат о союзе покончил с влиянием Екатерины II на польские дела.

Сейм полностью освободился от русского влияния, но при этом не был един. Конфликтовали между собой партии «прогрессистов», стремящихся к радикальным реформам, и консерваторов, стоящих за сохранение старых республиканских учреждений. Король Станислав Август соединился с большинством Сейма, братавшегося с Пруссией. С этого времени король выступал под девизом «Король с народом»,  на что большинство Сейма отвечало «И  народ с королем!».

Заключение союза с Пруссией и поражение русской партии дало возможность для проведения реформ. Авторы проектов различных реформ расходились во мнениях относительно объема королевской власти, но соглашались на введение наследственности престола и уничтожение Liberum veto, в силу которого один человек в Сейме мог порушить своим veto решение, принятое большинством. Авторы проектов соглашались так же в вопросах уравнивания мещанства в правах со шляхтой и облегчения состояния крестьян.

^*16Свободолюбивый порыв общества после начала восстания нарастал, в дело вступили уважаемые генералы. В результате переговоров польские войска вернулись в Варшаву под ликование народа, а цесаревич с русскими войсками отошел в Литву. В Королевстве Польском образовалось временное правительство, которое созвало Сейм. Административный совет попросил генерала Хлопицкого на условиях диктатуры принять командование над войском. Генерал Хлопицкий принял диктатуру, но не для того чтобы воевать с Россией, а для того, чтобы не допустить анархии в Польше. Он не верил в успех восстания, не рассчитывал на восстановление независимости Польши и стремился переговорами с Николаем I сохранить статус-кво.

Сейм собрался 21 декабря 1830 г. и признал восстание народным. 25 декабря Сейм фактически объявил войну России, низложив соответствующим актом Николая I с престола Королевства Польского. Далее Сейм был распущен, и начались бесконечные переговоры между новым органом власти — Народным Советом, стоявшим за войну и ген. Хлопицким, который по-прежнему не хотел воевать с Россией. Наконец ген. Хлопицкий согласился быть командующим войсками, но отказался от звания диктатора.

^*17В Литве восстание охватило все губернии, но особенно сильным оно было в Ковенской губернии. Руководитель восстания Зигмунд Сераковский вышел из среды мелкопоместного дворянства. Он учился в Петербургском университете, но за активное участие в политических кружках студенчества без суда и следствия был отправлен солдатом в Оренбургский корпус. В 1856 г. Сераковский был произведен в офицеры и назначен в Брестский полк.

Затем он был прикомандирован к столичному гарнизону и принял активное участие в революционных кружках, действовавших в академии генерального штаба. Сераковский вернулся в Литву и принял участие в подготовке восстания. В 1859−1862 гг. Сераковский несколько раз посетил Вильно и там влюбился в Аппалонию Далевскую – первую красавицу Литвы. Родители отправили дочь на время в Ковенскую губернию (местечко Кейдана). Там в 1962 г. после венчания Зигмунда и Аппалонии состоялась последняя в Литве мазурка перед восстанием.

К главе 5

^*18Уже в XVII веке обнаружилось затруднительное положение правительства в отношении переселения. С одной стороны в это время приобретались за Уралом обширные новые земли, которые необходимо было осваивать, с другой стороны в самой России требовались люди-работники. По царским указам за Урал, прежде всего, шли «служилые» люди во главе с воеводами, боярские дети, стрельцы, казаки, священники, а за ними дворцовые и государевы крестьяне. По приказу направляли и ссыльных, начиная с уголовных и кончая военнопленными. Московские власти довольствовались на первое время хотя бы самым посредственным освоением новых земель, больше всего ценя само приобретение новых пространств.

В ту же эпоху старой Руси наблюдалось и другое исторически важное явление – постоянный самовольный переход крестьян с одних земель на другие. Во избежание ущерба для крупных владельцев миллионы мелких землевладельцев были прикреплены к земле. Возникла, казалось бы, неразрешимая проблема – обеспечить новые земли людьми и не отпускать людей из Центральной России. Выход нашла сама жизнь. Поток людей направился в новые места без разрешения, без надежд на льготы, без указов – главную массу переселенцев составили «прикрепленные». Кроме них в Азию пошли беглые и с ними вообще все недовольные тем укладом, который был на их коренных местах. Власти запретили вольное переселение, издали самые строгие указы и велели поставить заставы для задержания идущих и едущих на восток. Но и эти запреты не помогли, тем более сибирским воеводам всякие люди были нужны, и они потворствовали переселенцам. Тысячи беглых, гулящих людей прочно обосновались в Сибири.

Литература

1. Азиатская Россия, том 1. Люди и порядки за Уралом. СПб, Издание переселенческого управления. – 1914.
2. Балабанов В.Ф. История земли Даурской. Чита. Изд-во газеты Эффект, – 2003.
3. Безсонов Б.В.   Казаки и казачьи земли в Азиатской России // Азиатская Россия. – 1914, с. 361−387.
4. Берг Н.В. Польское возстание 1863-1864 гг. Русская старина. – 1879. Т.25. с. 515-566.
5. Васильев А.П. Забайкальские казаки. Исторический очерк в 3х томах. Том 2. Изд-во ОАО «Амурская ярмарка», Благовещенск. –   2007.
6. Волков В.Г. О причинах ссылки участников польского восстания 1863−1864// Полония в Сибири, проблемы и перспективы развития. Улан-Удэ. – 2003. С. 37−38.
7. Всемирная история, том IV / Под редакцией М.М. Смирнова. М., Изд-во АН СССР. – 1958.
8. Грабеньский В. История польского народа. – 2006.
9. Документы из фондов Государственного архива г. Читы.
10. Жилин С.    Камчатка. – 1949.
11. Зайцев В.М. Социально-сословный состав участников восстания 1863 г. (опыт статанализа). М. – 1973.
12. Зуев А.С. Русское казачество Забайкалья во второй четверти XVIII – первой половине   XIX вв. Новосибирск: Изд-во Новосиб. Гос. Ун-та. – 1998.
13. Клер Л.С., Шостакович Б.С. Второе комендантское управление на Нерчинских заводах (1846-1874) // Ссыльные революционеры в Сибири, вып.10. Иркутск. – 1987.
14. Козлов П.К. Монголия и Амдо и мертвый город Хара-Хоша. – 1947.
15. Константинов А.В., Константинова Н.Н.   Забайкалье – ступени истории. – 2007.
16. Кручинин А.С. Атаман г.М. Семенов // Белое движение; исторические портреты. М., Астрель. – 2004.
17. Лебедева Е.Г. Моя жизнь, воспоминания.   – 1994.
18. Митина Н.П.   Во глубине сибирских руд. – 1966.
19. Мордкович В.Г. Сибирь в перекрестке веков, земель и народов. Новосибирск. – 2007.
20. Нагаев А.С.   Омское дело (1832−1833) //Ссыльные революционеры в Сибири   (XIX – февраль 1917). Иркутск. – 1985.
21. Нерчинская каторга. М., Изд-во политкаторжан. – 1933.
22. Новая история стран Азии и Африки XVI-XIX века /Под редакцией А.М. Родригеса в 3 частях. М., Изд-во ВЛАДОС. – 2004, ч. 1.
23. Пастернак Б. Стихотворения и поэмы. М. – 1988.
24. Певцов М.В.   Путешествия по Китаю и Монголии. М. – 1951.
25. Пилсудский Б. Поляки в Сибири // Сибирь в истории и культуре польского народа. М., – 2002.
26. Поддубный И.П. Население Азиатской России – этнографический очерк // Азиатская Россия. – 1914, с. 64−92.
27. Позднеев А.М. Монголия и монголы. Результаты поездки в Монголию, исполненной в 1892−1893 гг., том 1. Издание Императорского русского географического общества. СПб. – 1896.
28. Пржевальский Н.М. Путешествия в Центральной Азии. М., ЭКСМО. – 2008.
29. Рывинский   Протяжная песня – культурное наследие монголов. – 1874.
30. Седых К.Р.   Даурия. Амурское областное газетно-книжное изд-во. – 1951.
31. Смирнов А.Ф. Зыгмунд Сераковский // Герои 1863 года. – 1964. С. 9−68.
32. Смирнов Н.Н. Забайкальское казачество. М. – 2008.
33. Спафарий Н.   Путешествие через Сибирь от Тобольска до Нерчинска и границ Китая русского посланника Николая Спафария в 1675 г. /Дорожный дневник Спафария с введением и примечаниеями Ю.В. Арсеньева – СПб: [Тип В Киршбаума]. – 1882.
34. Титлянов А.А. Актинидии и лимонник. Владивосток. – 1969.
35. Турчанинов Н.В.   Население Азиатской России, статистический очерк/ Азиатская Россия. – 1914, с. 64−99.
36. Халилецкий г.    Служба солнца. – 1961.
37. Хрестоматия по истории Читинской области. – 1972, с. 33−34.
38. Шастина Н.П. Монгольская литература до конца XVI века //История всемирной литературы в девяти томах, т. 3. – 1983. С. 682-688.
39. Шустер У.А.   Восстание 1863-1864 гг. // История Польши в 3 томах. М., – 1955, т. 2, С. 92−157.
40. Щепина А.   Наш отчий край – земля акшинская. – 2000.
41. Яцковская К.Н. Монгольская литература второй половины XIX века //История всемирной литературы в девяти томах.   – 1991.