Марья Николаевна, задумав уехать от мужа, спешит сообщить об этом решении Рязанову, полагая, вероятно, что он несколько поумнел после разговора о школе. Но, разумеется, такое предположение не могло оправдаться. Рязанов остался все тем же недалеким и пустозвонным человеком, и в своем последнем разговоре с Щетининым он выдержал свою роль с прежним искусством и знанием дела. Неизвестно, в силу каких соображений, — просто, потому, вероятно, что «на безводье и рак — рыба, на безлюдье и Фома дворянин» — Марья Николаевна считала Рязанова за нового человека, делающего какое-то хорошее дело и способного на все прекрасное и великое. Этот взгляд был с ее стороны весьма естествен и понятен, с одной стороны она еще очень мало знала людей, с другой, она никак не могла допустить, чтобы человек умный и честный, каким выдавал себя Рязанов, мог не иметь в виду никакой высокой цели, мог ничего не делать и ни к чему даже не стремиться. Не чувствуя в себе достаточно силы самой проложить себе дорогу, самой, по собственной инициативе, начать делать «великое дело», она думает, нельзя ли ей как-нибудь примазаться к Рязанову и работать вместе с ним; она надеется, — не даст ли он какого- нибудь разумного совета насчет ее деятельности, не укажет ли он ей цели в жизни. Но, как и следовало ожидать, она жестоко обманывается, и ходульный герой разгоняет ее иллюзии самым грубым и бесцеремонным образом. Когда Марья Николаевна просить его помогать ей, уверяя, что она, хоть в чем-нибудь, да поможет ему, — Рязанов останавливает ее излияния несносным вопросом: в чем же? — Как в чем?! С удивлением спрашивает его Щетинина; она думала, что он-то именно и должен ответить ей на этот вопрос, за этим она и пришла к нему и разговор об отъезде завела. К несчастью она только не умела прямо поставить вопроса; он воспользовался этим, и своим неожиданным, «в чем же?» — окончательно смутил и сбил с толку наивную женщину.

«Подумали ли вы», продолжает он ее озадачивать ее же собственными вопросами, «подумали ли вы, в чем это мы с вами помогать будем друг другу, и какое это такое занятие вы нашли, я не понимаю хорошенько. Учиться что ли мы будем друг у друга, или так просто жить?.. Да нет; постойте! прежде всего вот что: вы-то, собственно, зачем вы едете?»

Этот вопрос, кажется, должен бы был окончательно разочаровать Марью Николаевну в ее герое; и показать ей, что этот герой точно такой же несообразительный и узколобый филистер, как и ее благоверный супруг. Ей бы следовало прекратить с ним всякий разговор об этом предмете, и отвернуться от него с холодным презрением. Но она сама тоже отличалась большою несообразительностью и наивностью, потому она не прервала разговора и не отвернулась с презрением, а сочла нужным категорически отвечать на глупый вопрос своего глупого собеседника. «Хорошо, я вам скажу», отвечала она ему, — я еду для того, чтобы начать новую, совсем новую жизнь: мне эта опротивела; эти люди мне гадки, да и вся эта деревенская жизнь. Я могла здесь жить до тех пор, пока я еще ждала чего-то, одним словом пока я верила: теперь я вижу, что больше ждать мне нечего, что здесь можно только наживать себе деньги, да и то чужими руками. К помещикам и ко всем этим хозяевам я чувствую ненависть, я их презираю; мужиков, мне, конечно, жаль, но что же я могу сделать? Помочь им я не в силах, а смотреть на них и надрываться я тоже не могу. Это невыносимо. Ну, скажите же теперь, ведь это правда? Ведь незачем мне больше здесь оставаться? Да?«Рязанов не мог с этим не согласиться, однако, через несколько секунд, он снова озадачивает ее вопросом: «Зачем же вам хочется туда?» «Что вас влечет dahin, dahin? Уж не думаете ли вы серьезно, что там растут лимоны?» И на этот не менее глупый вопрос Марья Николаевна находит необходимым дать ответ, ответ, который, конечно не мог удовлетворить такого тупоумного человека, как Рязанов, который, вероятно, вызвал бы улыбку сожаления на серьезных устах филистера, но который каждый здравомыслящий человек назовет вполне удовлетворительным и вполне основательным.

— «А знаете ли, в самом деле — отвечает она Рязанову, — как я представляю себе, что такое там? Я всегда воображаю себе, что там где-то живут такие отличные люди, такие умные и добрые, которые все знают, все расскажут, научат, как и что надо делать, помогут, приютят всякого, кто к ним придет… одним словом, хорошие, хорошие люди…»

Надежда на хороших людей, которые «все знают, все расскажут», эта надежда, как она ни неосновательна, как она ни часто обманывает женщин, все же это для них пока единственное утешение. Не имея своей собственной инициативы, не имея силы самолично справиться с жгучими вопросами жизни, не умея определить цели для своей деятельности и выбрать средства, годные для ее достижения, она естественно все свои надежды должна полагать на постороннюю помощь. Но где же ей искать этой помощи, как не у людей, которые, по-видимому, имеют все данные для того, чтобы быть хорошими помощниками? Одушевленные одинаковыми стремлениями с стремлениями «новых женщин», имеющие возможность, юридическую и фактическую, осмыслить, рационализировать эти стремления и приурочить их к определенному «делу», они должны бы, кажется, оправдать вполне надежды женщин. Но в большей части случаев они их обманывают; в большей части случаев женщина, с своим бессознательным стремлением «к великому делу» оказывается гораздо выше и лучше их — действующих всегда сознательно и осмысленно. Выше мы намекнули, что причину этого явления следует искать в обстановке, в условиях жизни, окружающих мужчин и способствующих необыкновенно быстрому превращению их из типа новых людей в тип филистеров. Новые женщины уже начинают это понимать; за речью, полною огня и энергии, они начинают уже подмечать в них холодный индифферентизм, за их громкими фразами они умеют высмотреть пустоту и мелочность содержания; противоречие между их делом и их словом начинает вызывать у них критическое отношение к этому ложному положению. В таком виде представляются нам женские типы, выведенные в романах гг. Марко-Вовчка и Авдеева. Нашли ли они себе какой- нибудь новый выход, или, подобно героине «Трудного времени», думают только о том, как бы «примазаться» к какому-нибудь мужчине и действовать всегда только с ним и через него? А если они додумались до чего-нибудь другого, — то насколько удовлетворительно это другое, и насколько оно представляет действительный выход из их положения? За ответом на эти вопросы прежде всего обратимся к Живой душе, — к героине последняго романа г. Марко-Вовчка.

«Дело», 1868 г., № 9

П. Ткачев

Страница 5 из 9 Все страницы