Романс о Ноевом ковчеге

Вообще-то палата была рассчитана на шестерых, но лежало нас пятеро. У всех за время больничной жизни появились клички: Старшина, Послушник, Замполит, Журналист (это про меня) – и только пятый пациент был без прозвища. Про себя я звал его Молчуном:  он не вступал в наши дискуссии, не задавал вопросов, да и сам не откровенничал. На гэбэшника не похож, на партийного босса – тоже. Но по всему видать, человек приметливый: проходя мимо и кивнув на мою бороду, заметил: «Не корыстна бородёнка, а ноги, поди, греет?». Такой стиль общения свойственен людям бывалым и себе на уме. Зато остальные мои сопалатники были, как открытая книга.

Старшина

Вначале его было прозвали «Валентина Сергеевна» из-за истории, которую он сам же и поведал, приправляя её в особо сильных местах не менее энергичными эпитетами. Отец его, чуваш, в 1930 году пришёл в сельсовет зарегистрировать новорожденного и на вопрос секретаря, как назвали младенца, ответил – «Валентиной» (чуваши путают мужской род с женским). Так эта запись и ушла в районный ЗАГС. А в 1949 году, когда его год призвали в армию, Валентина Сергеевича не взяли – в военкомате данных о нём, само собой, не было. Он встревожился: в те годы «откосить» от армии было делом не только уголовно наказуемым, но и позорным – вспомните старый фильм «Максим Перепелица».

Поэтому на следующий год Валентин Сергеевич сам поехал в райвоенкомат и добился, чтобы его призвали. Его, недолго думая, записали 1931 годом рождения и отправили служить на границу. А в 90-х годах, когда он уже был на пенсии, вышло постановление правительства о льготах пенсионерам 1930 года рождения – под которое он естественно  не попал. Рассказывая о своих хождениях по чиновникам, которым ему приходилось чуть ли не на пальцах объяснять, что он не Валентина, а Валентин, родившийся именно в 1930 году – Старшина употребил известные словосочетания, которые полностью изобличают  нашу бюрократическую систему, но не могут быть приведены по причинам приличия.

В армии Валентин Сергеевич был коноводом на заставе – и по должности, и по характеру, дослужился до старшины (отсюда кличка), а вернувшись на родину, занялся тем, чем занимаются все мужики в сибирской глубинке. Сперва строил свой дом, затем поднимал детей, помогал строить дом зятю, купил машину, поставил гараж… И вот очутился на больничной койке с глаукомой и диабетом в придачу. Но не это его угнетало.

– Гараж железный, в гараже «жигулёнок», на гараже бак, – перечислял он горестно. – Бак в бане поставить – ему сто лет сносу не будет. «Жигулёнок» хоть и старый, но ходкий, ещё не один год прослужит, резина новая, двигатель сам перебирал в прошлом году. И куда это всё девать? Детям не надо. Внучка на курсы вождения ходит, ей «иномарку» подавай. А у меня сил уже нет за машиной следить, да и как я поеду на ней со своей глаукомой?

– Ты, старшина, брось эти упаднические настроения, – подавал Замполит со своей койки начальственный голос. – Погоди до лета – дачники этот бак с руками оторвут. Внучку же свою не повожай. Объясни ей, что практиковаться в вождении на «жигулёнке» – само то. Въедет по дурости куда – не жалко. А «иномарку» грохнет – кто ей другую купит? Ты?

– Да ей, вишь, с правым рулём надо, как их на курсах обучают, – печалился Старшина.

– Тогда хрен с ней, с внучкой, – решил Замполит. – Сделаем так. Я зайду к нашему врачу, Елене Алексеевне, попрошу у неё чистой бумаги – напишешь дарственную Послушнику. Я продиктую, и не то, что ДПС – ни один юрист не прикопается. У вас в монастыре, как с техникой? – обратился он к Послушнику, следившему за разговором с соседней койки.

Тот тихо улыбнулся в бороду.

– Конечно, работы у нас много, дело найдётся и «жигулёнку». Только зря вы  решили избавляться от машины. Собирали, копили, – зачем же теперь всё раздавать? И внучку, приедете домой, спросите – может, заинтересуется. Я когда в миру жил – шоферил и всё время сына с собой таскал, чтобы он учился своими руками машину чинить. Так он мне до сих пор благодарен: ему ни слесаря, ни электрика, ни сварщика не надо – сам всё умеет.

– А я думал, вы там только молитесь да в колокола звоните, – пробормотал Старшина.

– И молимся, и звоним, – улыбнулся послушник. – Но и за огородом ухаживаем, и пасеку держим, и на зиму капусту солим, и сено заготавливаем, котельная у нас своя, прачечная... Богу – богово, а кто же кормить да одевать нас будет? Бог лодырей не любит.

Послушник

Это был красивый мужчина лет сорока. Мягкая бородка, волнистая шевелюра делали его похожим больше на художника, чем на служителя культа. Да и в разговорах поначалу я не заметил ничего, что обнаруживало бы его православие.

– А зачем? – искренне удивился он. –  Демонстрировать свою веру на фоне вашего неверия – это гордыня. Мы же тут тела лечим от недугов, а не души. И потом, я ещё всего только послушник, на мне грехов от мирской жизни много накопилось – так что, нечем кичиться. Лежу себе вечерами да читаю псалтырь – никто мне не мешает. И я никому не надоедаю.

– Как же вы к богу пришли? – поинтересовался я. – Это же работу надо бросить, семью…

– Детей я на ноги поднял, – пожал он плечами. – Кроме них, с женой нас мало что связывало, да и привыкла она без меня жить – я «дальнобойщиком» ездил.

– Но не из-за неё же вы в монастырь ушли?

– Нет, конечно. К богу по пустякам не идут. У него другого взыскуют.

Он продекламировал:

Моя душа, ядро земли греховной,

Мятежным силам отдаваясь в плен,

Ты изнываешь от нужды духовной –

А тратишься на роспись внешних стен.

– Это вы из псалтыря цитируете?

– Нет, это из сонета Шекспира, – улыбнулся Послушник.

– Ничего себе! Я думал, вы только душеспасительное читаете, – растерялся я.

– Я много читал, живя в миру, – и не только стихи. Может, потому и сделал свой выбор.

– Тогда вы наверняка слышали слова Достоевского, сказанные ещё в XIX веке о том, что церковь наша пребывает в параличе. А ведь в XX веке церкви было не легче. И когда смотришь по телевизору пышные литургии, крестящихся в первых рядах чиновников – создаётся впечатление, что благополучие русской церкви во многом показное.

Послушник поморщился:

– Вы, как все атеисты, судите о церкви по прессе. Это светская суета. Церковные иерархи, они ещё и администраторы, политики – люди публичные. И должны на миру появляться, общаться не только с прихожанами, но и с чиновниками. А духовная жизнь – это совсем другое. У нас по всей России верующий народ стекается к старцам в монастыри. Об этом, слава богу, не пишут и не снимают телепередач. Но люди туда идут толпами: с горем, душевными ранами – и получают утешение, унося с собой частицу их благодати. А ведь возглашаемое старцами не всегда совпадает с тем, что кажет телевизор. Далеко не всегда.

– Старцы, это что – церковная оппозиция? – заинтересовался я.

– Я бы не сказал, – ответил Послушник. – Просто они уверены в силе божьего провидения, поэтому их не трогают церковные коллизии. Все эти назначения, отлучения – борьба сиюминутных интересов. А православная церковь вечна. Да задумайтесь сами: кто только ни правил нами: и князья, и цари, и коммунисты, и демократы. Какие катаклизмы на бедную Россию, ни обрушивались – но на протяжении 1 000 лет мы, русские, остаёмся православными христианами! Почему? Да потому что объединила наше государство идея православия, она является стержнем его истории, его национальной идеей, если хотите.

– Самодержавие, в своё время тоже числилось по разряду национальной идеи – и ничего, проехали, – заметил я. – А что касается религии, она вызывает у меня слишком много сомнений, чтобы стать верующим.

– Это хорошо, – улыбнулся Послушник. – Сомнения – ступеньки к вере. Вот Замполит в этом смысле безнадёжен. Он никогда, ни в чём не усомнится и сомневающихся не любит.

Замполит

Хозяйственника советских времён можно узнать по массе бытовых деталей: по тому, как  бреется, разговаривает по телефону – даже по тому, как пострижен. От партийного функционера хозяйственник отличается большей демократичностью, но тоже обожает уличать собеседника в некомпетентности и учить жизни, независимо от его желания.

Замполит был как раз из категории бывших хозяйственников.

– Что же ты, друг мой, – обратился он как-то к Послушнику, лакомившемуся после обеда принесённой кем-то из знакомых сметаной, – скоромным балуешься? У вас сейчас, если не ошибаюсь, Филипповский пост. А бог – он ведь видит, как ты нарушаешь эти… заповеди.

Послушник по своему обыкновению, едва заметно улыбнулся и промокнул губы платком:

– Мне отец-настоятель перед отъездом сказал: если знакомые принесут передачу – чтобы я не сомневался и ел всё, что идёт на пользу болящему. Он даже позвонил настоятелю местной церкви и попросил кого-нибудь из прихожан меня навестить. Вот они и принесли сметану – кстати, не хотите ли попробовать, сметана деревенская. Берите ложку, садитесь.

– Спасибо, – отказался Замполит. – А если бы настоятель запретил сметану?

– Конечно, не стал бы есть, – пожал плечами Послушник. – Я, когда пришёл в монастырь, беседовал с настоятелем, и он привёл пример послушания, которому надлежит следовать. Если, скажем, я пойду в огород сажать капустную рассаду, а встретившийся настоятель прикажет сажать её корешками вверх – я должен беспрекословно исполнить его приказ.

– Да-а, начальство везде одинаково, – вздохнул Замполит – К нам, когда мы Назаровский десятикилометровый угольный транспортёр сдавали, замминистра приехал. Работали, как звери, без выходных и проходных. А перед самой сдачей, когда уже всё, до последней гайки на сто рядов проверили, замминистра говорит: надо расслабиться, а то в психушку попадём – завтра едем на охоту. Он сказал, а нам же это готовить надо: место подобрать, вооружение, одежду, продукты закупить, водку…  Поэтому весь день бегали, готовили. Утром ждём замминистра: 8 часов – его нет. 9, 10 – нет, и всё! В 11 приезжает, злой, как чёрт. Оказывается, по пути к нам, открыл ветровое стекло, покурить. На повороте машину тряхнуло, шапка слетела – и унесло её ветром в чистое поле. Вся команда во главе с ним искала эту несчастную шапку часа два. Она, вишь, соболья и дорога, как память! Мы ему пять шапок нашли: на охоте какая разница, что на голову надеть, лишь бы тепло было. Ни в какую! Так и разъехались по домам, даже водки не выпили…

– Ну, ты нашёл, кого сравнивать – замминистра с настоятелем, – подал голос Старшина. – Бери вон свой мобильник, слышишь – зачирикал. Опять, поди, твои мармулетки звонят.

– Какие мармулетки – это жена! – возмутился Замполит. И в доказательство того, что абонент легальный, остался разговаривать в палате.

Среди домашних новостей, которые он комментировал, я вдруг услышал знакомую фамилию – Кирилец * В.М.Кирилец, в 1993 г. был председателем постоянной комиссии крайсовета по вопросам самоуправления. Награждён медалью «Защитнику свободной России». Из Красноярска уехал в Томск, где работает в страховой фирме. . Когда Замполит закончил телефонный разговор, я спросил:

– Вы Валерия Кирильца знали?

– Да я их всех знал – и Кирильца, и Гитина * В. В. Гитин, работал социологом городского молодёжного центра «Ирбис», был депутатом крайсовета 21 созыва. Участвовал в ряде шумных политических компаний. В 1992 г. безуспешно подавал иск в суд на губернатора А. Ф. Вепрева. Уехал из Красноярска после того, как стал фигурантом уголовного дела, которое позже было прекращено. , и Новикова * В. А. Новиков, выпускник Новосибирского университета. В Красноярске с 1985 г., был завлабом ВЦ СО АН СССР. В 1990 избран депутатом Крайсовета, в 1991- председателем. С 2002 – член Совета Федерации России. См. «Кто есть кто в Красноярском крае» (Изд-во Горница, 1993), «Виагра для рейтинга» (Свободная газета 27. 6. 01), «Союз Труда умирает молча» (Красноярские профсоюзы», 7-14. 9. 01) . Когда в Сибцветметавтоматике работал, они у нас свои токовища устраивали: «партократы не пройдут», «демократия не допустит», «народ не позволит» … Ну, и где теперь все эти глашатаи? Кирилец в Томске, страховую фирму завёл, Гитина всё таскали по каким-то денежным делам, уехал от греха подальше. Новиков… этого вы должны знать, к нему просто так сейчас не подступишься – сенатор. А тогда больно невзрачно выглядел, и кличка у него была – Нос. Вот теперь и любуйтесь на этот нос – больше из того, что они обещали воздвигнуть, смотреть не на что.

– Злой ты Замполит, – вздохнул слышавший наш разговор Старшина. – Ну, мышковали ребятки, зарабатывали, как могли, тоже ведь, поди, семьи надо было кормить. Я помню, и мне в те годы пришлось попахать, чтобы детям помочь – какая между нами разница?

– Простая. Ты руками пахал, а они – языком. Зато у них и дети обеспечены, и внуки. А у тебя, кроме ржавого «жигулёнка» в ржавом гараже да диабета с глаукомой ни хрена нет.

…Они выписались из больницы вместе в один день. Старшине я обещал написать в газету, как он воевал с бюрократами за своё имя и год рождения. С Замполитом мы простились молча, по-мужски тряхнув друг другу руки. А Послушник пригласил  посетить монастырь, пообещав свести со старцем, который развеет мои сомнения. Когда они ушли, мы с Молчуном остались вдвоём, и в палате воцарилась тишина. До моей выписки оставалось три дня…

 



Страница 10 из 11 Все страницы

< Предыдущая Следующая >