Наконец-то начинается рассказ о путешествии

2007 год. Весна, жаркая и сухая. Первое испанское кафе, освещённое солнцем, столик, покрытый белой скатертью, черные костюмы официантов, робкая надежда – а вдруг это путешествие получится? И получилось, но как и вся жизнь, не было сплошь победным шествием.

Признаюсь, мне страшно путешествовать, да и вам наверно тоже. Вы ведь боитесь жизни? Я боюсь и потому не люблю её осложнять. Я люблю проложить себе гнездышко ваткой. А путешествие – это удар ногой в мягкое пузо комфорта. Чужая страна встречает странным гулом незнакомой речи, выталкивает, как солёная вода: ты снаружи, ты никогда не перейдёшь границы, ты чужак, иностранец- держиуховостро – можно смотреть, но нельзя трогать. Разливается в душе ощущение напряжения, которое уже и не отпускает до самого конца, до посадки в самолёт, в обратный путь, когда можно наконец выдохнуть и сказать себе – всё, кончено.

Эта нелюбовь к путешествиям у меня не врождённая, а благоприобретенная. В молодости я любила путешествовать, особенно одна, и ничего не боялась. Ушла молодость и пришла... нет, не старость – трусость. Теперь я пророчу себе опасности – украденные кошелек и паспорт, головную боль некстати, невкусную еду и шум за стенкой, опоздавшие самолёты и тесные туфли. Почему же меня всё время несёт в дальние поездки? Потому что я по натуре крыса-исследователь – есть такая должность в крысином обществе – дрожит, и шерсть дыбом, и вибриссы торчком, но крадётся вперёд, движимая мощным инстинктом, – нет, чтобы засесть с газеткой у телевизора на родимой помойке.

Чтобы свести неприятные сюрпризы к минимуму, нужно всё тщательно продумать. Подготовка, подготовка, и ещё раз подготовка. Начать с подбора дешёвой авиалинии – цены-то как растут год от года, Матерь Божья, – потом выбрать маршрут, от Севильи до Гренады, может быть даже отметить его флажками на карте; но это пустяки, семечки по сравнению с главным вопросом – как по стране-то перемещаться? Что предпочесть – автобус, поезд, мотоцикл с коляской, метлу, ракету? В каждой стране свои особенности и тарифы.

Тут нужен путеводитель, и не надо путать его с травелогом, у каждого жанра свои законы. Вы когда-нибудь ходили в музей с человеком, с которым вы познакомились совсем недавно, и музей пока что самое подходящее для вас место? Каждая картина для вашего спутника только предлог поговорить о себе. Так вот, это травелог. Вы ходили когда-нибудь в музей с занудой, который всё знает и спешит вам об этом сообщить? Так вот, это путеводитель. Даже когда путеводитель шутит, за него конфузно, потому что зануде это нейдёт. Травелог – капризный, субъективный (пишу о чём хочу и в основном о себе), обещает только занимательность, свежий взгляд на вещи, а полезных сведений – по возможности. Травелог – Вронский, путеводитель – Каренин. Травелог – Керенский, путеводитель – Троцкий. К чёрту травелоги, из которых можно узнать только о водобоязни автора; подайте мне добросовестное описание насущных мелочей, спасающее от ошибок, унизительных для кошелька, желудка и нравственности.

Жизнь коротка, и выбирать надо только самое лучшее и в еде, и в музыке, и в книгах. Возьмём знаменитый, апробированный временем, путеводитель по Испании, опубликованный англичанином Ричардом Фордом в 1846 году, кирпич с тысячей страниц и пятьюстами акварелей (но вам, дорогой читатель, вам, человеку занятому и серьезному, рекомендую облегченное издание для дам, всего в пятьсот страниц, со специальным крупным дамским шрифтом). Хм, Форд не советует пользоваться в Испании общественным транспортом: в дилижансе душно, случайные попутчики «под наркотическим действием скверного испанского табака давно забыли о мыле и чистом белье». Куда как лучше взять напрокат лошадь, тем более, что две трети страны иначе и не доступны. Верховая езда, увы, не для подагриков, но все остальные путники на свежем горном воздухе позабудут про болезни, печали и обременительные заботы современной цивилизации.

Путешествуя налегке, в одиночестве (слуга не в счёт), выезжать нужно спозаранку, чтобы воспользоваться утренней прохладой, и никогда не торопиться в те места, где вас всё равно не ждут. Пить в дороге нужно как можно чаще, беря пример с испанцев, которые то и дело валятся на брюхо и хлебают воду, не пропуская ни одного ручья. О средстве передвижения нужно тщательно заботиться  – ему полагается калорийная пища и отдых в затемнённом помещении. Ноги лошади нужно мыть только после кормёжки. Подвязывайте хвост, если на улице грязно, а на ночь прикладывайте к копытам компрессы из навоза – конского, потому что коровий в Испании трудно достать.

Нет уж, хватит, слишком много возни с этим навозом, пусть лучше будет общественный транспорт с его несвежим воздухом. Решено, мы прилетаем в Мадрид на самолёте, и уезжаем в Толедо на поезде.

Из аэропорта, подкрепившись ужасными сэндвичами из липкой булки (и это только начало наших кулинарных бедствий) на железнодорожный вокзал Аточа мы, как распоследние чайники, поехали на такси – не приняли мы вызов мадридского метро, убоявшись трёх пересадок.

Путеводители рекламируют вокзал Аточу как достопримечательность Мадрида – тщательно отреставрированный памятник архитектуры 19 века, дошедший до нас со времён безраздельного господства железных дорог. От старого железнодорожного вокзала ждёшь многого, тем более если воображение подогрето воспоминаниями о солидной деловой роскоши Витебского вокзала с его прозрачным сводом, картинной галереей и винтовой чугунной лестницей. Грезятся металлические и гипсовые гирлянды, может быть даже приличествующая обстановке статуя, предугадываются антикварные клубы чёрного паровозного дыма, «бегущие вдаль поезда, уносящие сон на вокзалах» победной песней паровозной сирены, сладко сжимается сердце в предвкушении грядущих восторгов. Но жизнь обманет тебя, как обманула пилигрима, увлекшегося фасадом Мраморного дворца, и нашедшего внутри Музей Революции (мило, но не то, что представлялось). Шагнув в просторные двери хрустального дворца с пальмовым садом, ты обнаружишь за ними вульгарный Финбан.

Родным, нехорошим, повеяло на меня от пластиковых исцарапанных стульев, от табло объявлений, которое то работает, то не работает, хотя какая разница: на нём всё равно неправильная информация. Обшарпанность, отсутствие туалетной бумаги, общая неопрятность (и не только на вокзалах – в барах принято бросать, утершись, на пол бумажные салфетки) – здравствуй, Испания, здравствуй, родная. Россия – мать наша, а Испания – тётя.

После того, как табло грустно икнуло и возродилось уже безо всякой информации, даже неправильной, я решилась обратиться в справочное, – отвечают «очо». Правильно, у ворот №8 уже выстроилась «очоредь» из знатоков местного расписания и обладателей шестого чувства. Оказавшись в хвосте, мы забеспокоились – поезд стоит, а на перрон не пускают. Вот растворяются двери – за 5 минут до отправки, для придания живости ситуации, – и тут уж нужно быстро, в борьбе с вихлявым чемоданом на колёсах, спуститься по эскалатору и решить ребус – где написаны номера у вагонов, где первый класс, где второй. Может можно и небыстро, может быть можно и вразвалочку, но нам-то откуда знать, как положено садиться в поезд на испанских вокзалах; где суматоха реальная, а где мнимая.

А в вагоне встала ещё одна задача, хотя мы о ней сначала не догадывались. Места в испанских поездах оказались нумерованные, а я уже привыкла и в Италии, и в Америке, что садишься, где попало. И нас, бедных американских дикарей, тут же попёрли с чужих мест. В наш собственный вагон было не пройти: переход меж вагонами заперт. Пришлось-таки сесть на свободные места, благо они были, и дрожать, что вдруг опять с чемоданами придется метаться по салону. Просто Кировский театр какой-то, всё время кто-то приходит и сгоняет с места! К счастью, когда началось действие, когда замелькали за окнами хрущёвки мадридских пригородов, от нас отстали.

Гарри Франк, который, несмотря на стеснённые средства, периодически снисходил до железной дороги, в такие ситуации не попадал. Испания начала двадцатого века была добрее и душевнее: «Деревянное купе размером с контейнер для пианино было забито не только десятком законных пассажиров, но и всеми пожитками, которые только они могли притащить на себе на вокзал. Мы останавливались много чаще, чем хотелось. Иногда путник пробирался к выходу из дальнего угла купе и сходил с поезда. Со вздохом облегчения оставшиеся делили между собой поровну его место, но тут же приходилось уступать его запылённому крестьянину, который забрасывал свой куль в купе и лез по ногам с веселым “Буэнос Тардес!”». Путешествие проходило в приятнейшей обстановке: «Испанцы, настоящие демократы, в каждом купе превращаются в весёлое семейство. Ни один из моих товарищей по несчастью не удержался от воспоминаний, и не было ни одного вопроса, по поводу которого всякий не высказался бы напрямую». Под конец все начали угощать друг друга жареной курицей. Впрочем, не знаю, может быть не курицей, а тортильей, чем Бог послал, но угощали непременно: по словам Гарри Франка, испанец скорее даст вам по морде, чем не предложит откусить от его бутерброда. А нам вот никто не наступал на ноги, не рассказывал про внуков и невестку, закусок не предлагали и напрямую высказались только по поводу наших мест. Немного утешает то, что в 21 веке сидеть в поезде комфортно. Душа отдыхает после вокзалов – сидения аккуратные, обшивка не порезана бритвой, стенки не исписаны, всё прилично, и едет поезд мягко-мягко.

Аточа – дрянь, но толедская станция оказалась роскошной, как и обещал путеводитель, вся выложена цветной плиткой, цветные стёкла, – прямо Елисеевский магазин. Хотя чувствовалась разница; в Елисеевском палаццо среди розовых сосисок и жёлтых сыров нам радостно, а на толедской станции было невесело, как будто она уже отжила своё. Старинный Толедо – красив, а старый толедский вокзал – неприятен, там старина живая, а тут мёртвая. Может быть в избытке мозаик, витражей, узоров из плиток есть что-то перезрелое, чересчур затейливое; или может быть пышность модерна требует других людей, других обычаев и нарядов.

Страница 4 из 14 Все страницы