POST SCRIPTUM

№ 1

Из воспоминаний М. И. Черемисиной

<…> 68-й год… Конечно, яркое было переживание. Такое нас должно было постичь наказание, но, слава Богу, не постигло.  Это событие резко изменило жизнь Академгородка, это был перелом… Письмо это было очень  скромное, теперь бы сказала – почти раболепное, совершенно ничего революционного. Скромнейшая просьба дать информацию о том, что происходит. Но сам факт, что посмели, что голос подали – это был уже криминал. Меня предупреждали, чтобы я была осторожнее, а я подумала-подумала и подписала. Ко мне приходили люди и говорили: нужно собрать как можно больше подписей и поэтому необязательно предупреждать о последствиях, и надо побольше подписей членов партии. Но я отказалась от подобной агитации, т. к. считала ее аморальной…

Главное обвинение против нас состояло в том, что якобы мы переслали письмо в Америку и оно прозвучало по «Радио Америки»… Мы потом много рассуждали о том, кто мог отправить письмо за границу и склонились к мнению, что это сделали сами «органы»…

Очень многие из «подписантов» сломались, раскаивались, тяжело переживали… У многих оказались покалечены судьбы. Многие уехали из Академгородка… Были «разборки» в университете, на кафедре. Ее заведующий Кирилл Алексеевич Тимофеев по должности и принадлежности к партии вынужден был проводить эти «обязательные мероприятия». Но ведь он человек очень мягкий и интеллигентный и вместо того, чтобы «бить» и «громить», говорил: «Ну, что ж, люди так думают. Это, наверное, нехорошо»… По должности со мной беседовали В. А. Аврорин и А. П. Окладников… Было и общеинститутское собрание, где нас «песочили». Неприятно, конечно, было, тяжело… После этого началось полное свертывание всех свобод, всех общений, люди замкнулись. Мы, «подписанты», в изоляции были года полтора… От преподавания меня официально отстранили, но я, с молчаливого согласия деканата и института, продолжала вести занятия «подпольно» <…>

Логос. Историко-литературный альманах. Вып. 1. Хроника гуманитарного факультета Новосибирского государственного университета / Ред.-сост. А. С. Зуев. Новосибирск, 1997. С. 25

№ 2

Из опубликованного интервью С. П. Рожновой

<…>  – А за что Вас исключили из партии?

– Человеком «идеологически правильным» я никогда не была, и если с чем-то не  соглашалась, то отстаивала свою точку зрения. После высылки А. И. Солженицына за границу я говорила своим ученикам * В это время С. П. Рожнова работала в 130-й школе, которая являлась элитным учебным заведением Академгородка , что это ошибка. Придет время, и большой писатель вернется на родину.

Когда появились журналы самиздатской хроники, их содержание произвело на меня очень сильное впечатление, потому что о таких фактах я, честно говоря, просто не знала. Поэтому протестные заявления диссидентов стали полным откровением. В 1968 г. прошел судебный процесс над А. Гинзбургом, Ю. Галансковым, А. Добровольским и В. Лашковой (они имели отношение к самиздату). И когда в мои руки попало письмо  с требованием объяснений в прессе, за что осудили этих людей, я согласилась его подписать. Правда, был сделан «зазывающий» ход: мне сказали, что это письмо будет от имени общественности и что его подпишет ряд известных мне в Академгородке людей. Поэтому я оставила свою подпись и уехала в долгую аспирантскую командировку в Москву и Ленинград. Но перед отъездом просила, чтобы о том, как дело будет продвигаться, меня обязательно известили. Я, конечно, не могла не думать, что это может принять любой оборот.

Из командировки меня вызвали телеграммой: «Немедленно явиться в институт». Я приехала и сразу же попала на общее собрание сотрудников Института истории, филологии и философии, на котором обсуждалось подписание «антисоветского» письма докторами наук М. М. Громыко, М. И. Черемисиной и аспиранткой С. П. Рожновой, членом КПСС. Я была обескуражена и не могла понять, что же все-таки произошло с этим письмом. Как выяснилось, оно попало за границу и появилось в зарубежной прессе, что, как утверждали наши власти, нанесло вред государству. Марина Михайловна и Майя Ивановна, женщины очень достойные, держались мужественно и говорили о своем праве высказать собственное мнение по поводу начавшихся политических судилищ, напоминавших 1937 год. Они потребовали гласности, не более того. Наблюдая, как ведут себя мои старшие коллеги, понимая, что нужно действительно отвечать за свои поступки, я решила объяснить, почему подписала письмо.

Где-то, говорят, даже есть стенограмма собрания. Я ее не читала, но мне говорили, что во время моего выступления в стенограмме отмечены два факта. В одном месте –  «аплодисменты» (институтская молодежь в какой-то момент мне поаплодировала,  а она должна была меня осуждать). Во втором случае на вопрос, подписала бы я письмо, если бы еще раз так случилось, я честно ответила: не знаю. А должна была ответить, что не подписала бы, отречься, так сказать.

В итоге от коммунистов своего родного института я получила строгий партийный выговор. Дальше все пошло по инстанциям. Исключили меня на бюро райкома партии. У меня сложилось впечатление, что в  какой-то степени акция с письмом была провокационной. Мне стало известно, что о готовящемся письме знали в райкоме партии, не было это тайной и для других, городок ведь небольшой. Но, по-видимому, так легче выявить тех, кто не согласен с генеральной линией партии, кого надо приструнить.

Ольга Вадимовна Кашменская на партийном собрании в Институте геологии, где осуждали подписантов, сказала: «Почему мы строго оцениваем поступок этих людей? Они вправе выразить свое мнение. Мы можем их разубеждать, но почему мы их наказываем?  Если они не правы, нужно им это доказать». Она была членом партии, ей вынесли выговор  <…>

Тихонова Е. Фольклор творится постоянно // Твой Академгородок». 2006. 16 окт. (Начало публикации в номере за 9 окт.)

№ 3

Из записи беседы с С. П. Рожновой

В ходе первого телефонного разговора Светлана Павловна сказала, что не склонна преувеличивать свою роль в прошедших политических событиях и что о работе комсомола лучше может рассказать В. Г. Костюк. После этого еще до встречи ей были переданы распечатки партийных разбирательств 1968 г. в Институте истории, чему она была чрезвычайно рада. Она сказала, что давно мечтала увидеть эти документы и даже собиралась с этой целью ехать в архив.

Встреча состоялась 18 февраля 2005 г. с участием студентов, специализирующихся по истории Академгородка.  Светлана Павловна как собеседница –  удивительно живая и энергичная, с большим чувством юмора и такта. Видно, что погружена в мир культуры: когда звонил домой, то несколько раз отвечали, что она – на симфоническом концерте. Помимо ряда книг и фото, принесла коробку конфет. Настолько переполнена информацией, что вместо получаса проговорила более двух часов, так что в отличие от предшествующих собеседников не было серии вопросов, – ограничились минимумом.

Она начала с общей постановки вопроса об уникальности Академгородка как социального феномена, зародыша гражданского общества, где намечались возможности альтернативного, но нереализованного варианта демократической трансформации нашей страны.

Рассказала об основных вехах своей биографии: окончила филфак ЛГУ, писала диплом у Проппа. Была распределена в Среднюю Азию, поехала в отдаленный кишлак в Таджикистане, где столкнулась со всеми местными «прелестями». Как она рассказывала, местные жители – замечательно красивые и обаятельные люди иранской расы, «поставленные в такие условия». Через год смогла вырваться оттуда, т. к.  местные власти не препятствовали этому, – им не нужны были «соглядатаи».

Затем в 1960 г. подруга позвала ее в Академгородок, где Светлану Павловну взяли пионервожатой в школу, так что вначале  она даже хотела все бросить и вернуться в Ленинград, поскольку там после окончания ЛГУ предлагали такую же работу. Работала сначала в 25-й школе, где тогда был и НГУ, потом в 162-й. Вскоре ее оценили и избрали третьим секретарем райкома ВЛКСМ по работе со школами. Поскольку никто не давал ей никаких указаний, то она начала с того, что побывала во всех школах. Некоторые были так труднодоступны, что в первую очередь потребовалось обзавестись резиновыми сапогами. Был дефицит всех товаров, поэтому пришлось обратиться в райком партии, где после соответствующей беседы и был выдан талон на сапоги. Однако они оказались огромными, и решить проблему смогла только помочь подруги,  которая жила в общежитии с девчатами-строителями, – у них была пара «маломерных» итальянских сапожек, которые они с удовольствием и обменяли на «бахилы».

Райком комсомола в то время только разворачивал свою работу. Его первый лидер, Анатолий Ставер, начал со знакомства с бытом строителей ОбьГЭС, пришел в ужас (они жили чуть ли не в землянках), и приложил титанические усилия для создания общежитий.

Потом она стала вторым секретарем райкома ВЛКСМ. Был огромный энтузиазм, стремление помочь в решении всех проблем, твердое убеждение, что их инициативы соответствуют общей политике, – каких бы то ни было оппозиционных настроений  не было и в помине.

Между тем постепенно сложилась некая «критическая масса», в Академгородке сформировалось молодежное сообщество – молодые ученые, активные не только в научном, но и в общественном плане, вполне лояльные к системе, но решительные и непримиримые по отношении к разным недостаткам.

Это довольно быстро привело к конфликтам с официальными инстанциями, – такого рода трения однако вначале казались случайными, воспринимались как следствие ограниченности тех или иных функционеров. «Первый звонок» прозвучал, когда приехал представитель ЦК ВЛКСМ для участия в собраниях по проекту нового Устава комсомола. Напор местных комсомольцев был таков, что он отказался от общения после первого же собрания. Она созвонилась со своим знакомым в ЦК ВЛКСМ Чурбановым, который, имея в виду важность дела, решил приехать сам. Но даже он, при всем его демократизме и расположенности к Академгородку, смог выдержать лишь три собрания.

В 1965 г. разразился настоящий политический кризис. Дело в том, что в это время  горком ВЛКСМ возглавлял очень прогрессивный лидер Анатолий Слуцкий, который был воодушевлен опытом комсомола Советского района и стремился распространить его на весь Новосибирск. В обкоме же комсомола очень опасались этого и потребовали у него снять свою кандидатуру при очередных выборах горкома.  Комсомольские активисты Советского райкома были возмущены этим и решили дать бой на городской конференции ВЛКСМ.

Нашей собеседнице запомнилась символическая сцена, отразившая весь накал конфронтации прогрессивных и консервативных сил: в перерыве заседания вокруг «мятежного» секретаря Советского райкома столпились другие комсомольские функционеры, которые, казалось, готовы были разорвать его в клочья, так что Светлана Павловна бросилась к нему на помощь…

Далее тенденции развивались неоднозначно. С одной стороны, обком ВЛКСМ был вынужден как-то поддерживать инициативы Академгородка, поскольку это давало ему определенное всесоюзное «паблисити». Свидетельством этого было издание в 1966 г. под эгидой обкома комсомола сборника «Пресса о кафе-клубе “Под интегралом” (в помощь руководителям молодежных клубов)». В то  же время усиливалось стремление «поставить на место» не в меру активных комсомольцев Академгородка.

В самом Советском райкоме, который возглавил В. Г. Костюк, картина была также неоднозначная. Костюка буквально «вытащили» на комсомольскую работу из Института гидродинамики, где он успешно начинал научную деятельность. Возглавляя райком,  он активно поддерживал ряд инициатив, прежде всего «Факел», т. к. финансовое содействие последнего давало уникальные возможности развития всей общественно-культурной работы. Собственно, впервые комсомол получил собственные деньги, т. к. он всегда был беден как церковная крыса и вынужден был просить каждый рубль у начальства.

Комсомольский актив был в своего рода эйфории, строил грандиозные планы, в частности, строительства в Академгородке  молодежного культурного центра. Один из проектов – строительство Дома ветеранов, поскольку в Академгородок приехало много родителей, чтобы сидеть с внуками. В сущности, они пожертвовали собой ради детей, т. к. были еще вполне при силах, но работы для них здесь не было. Дом ветеранов представлялся своего рода санаторием, где они будут отдыхать и общаться среди цветов…

В то же время Костюк отнюдь не был склонен «бросаться на амбразуру» и «держал нос по ветру». Это особенно резко проявилось в 1967 г.,  когда в Академгородок  по приглашению райкома комсомола должен был приехать поэт А. Вознесенский. За день до его визита в «Литературной газете» появилась крошечная заметка о том, что английские рабочие выражают возмущение тем, что во  время визита в Англию поэт общался лишь с «буржуями». В тот же день Костюк срочно созвал заседание райкома комсомола, – недоумевающих людей (усталых, задерганных инженеров) в середине дня сорвали с их отдаленных рабочих мест. Было решено отказаться от приглашения, однако все же Вознесенский приехал в Академгородок, но не получил публичной трибуны и выступил перед местной элитой лишь в коттедже академика А. Д. Александрова.

Между тем Светлане Павловне стала надоедать вся эта  бесконечная суета, росло желание продолжить научную работу. Несколько раз она пыталась поступить в аспирантуру недавно созданного Института истории, филологии и  философии, но каждый раз там говорили об отсутствии мест. Тогда она обратилась за содействием ко второму секретарю райкома КПСС Р. Г. Яновскому, и тот тут же позвонил в институт и чудом попал на трудноуловимого А. П. Окладникова. Проблема была решена мгновенно, – Костюк отпустил С. П. из райкома.

В это время по Академгородку распространились слухи о подготовке письма протеста против отсутствия гласности в ходе процессов над диссидентами. Кто был инициатором письма? Не исключено, что московские диссиденты. В Академгородке главным распространителем стал сотрудник Института экономики Игорь Хохлушкин. Он пострадал при Сталине, был мрачным человеком, –  не исключено, что антисоветски настроенным и, быть может, с больной психикой. Об атмосфере вокруг него можно судить по той  трагедии, которая произошла в его семье. В классе, где преподавала С. П. учился сын Хохлушкина – внимательный, вдумчивый  подросток. И вот через некоторое время после событий 1968 г. он покончил самоубийством. Светлана Павловна не исключает, что это было следствием тяжелой психологической атмосферы в семье.

Письмо ей  предложили подписать накануне ее отъезда в командировку, и поскольку она не считала возможным уклониться под предлогом отъезда, то подписала чистый лист бумаги. Говоря о своих мотивах, она еще раз подчеркивает, что у нее не было никаких антисоветских стремлений, – имелось горячее стремление к улучшению существующей системы. Предпринятый демарш казался вполне приемлемым, и даже в голову не приходила возможность последующего поворота событий.

Во время поездки ей позвонил Г. П. Безносов, один из лидеров клуба «Под интегралом»  (он позднее стал ее мужем) и сообщил о передаче «Голоса Америки». Сказав по поводу возможных последствий, что это «нетелефонный разговор», он советовал немедленно возвращаться. В ходе последующих разбирательств она говорила всю правду, особым самобичеванием не занималась.

По ее словам, это очень важно, и те, кто каялись, были психологически сломлены. Пример – преподаватель философии в НГУ И. С. Алексеев – он уехал из Академгородка, начал пить и вскоре умер 1 Это утверждение ни в коей  мере не соответствует истине и является примером тех неверных версий по поводу рассматриваемых событий, которые все еще циркулируют в Академгородке ввиду отсутствия фундаментальных исследований и документальных публикаций  по данному вопросу…

Личный архив автора-составителя

№ 4

Из записи беседы с С. П. Рожновой

Новая встреча со С. П. произошла в декабре 2010 г. в связи с получением от нее фотографий, отражающих общественную жизнь Академгородка 1960-х  гг. Прежде всего С. П. еще раз отметила неоднозначность ситуации с «письмом сорока шести»: имелось три его варианта, и, возможно, некоторым людям предлагали подписать более «мягкий» вариант, а в итоге фигурировал текст с более жесткими требованиями. Не исключено, что некоторые участники ставили подпись на чистом листе бумаги после общих рассуждений организаторов этой акции о необходимости демократической инициативы.

С. П. подтверждает, что А. И. Бурштейн был против письма и в разговоре с ней и Г. С. Яблонским  предупреждал о возможных последствиях для «Интеграла». Кстати,  любопытный  штрих: лишь по прошествии сорока лет С. П. узнала от А. И. Бурштейна, что она числилась вице-президентом клуба «Под интегралом».  Как она вспоминает, Г. С. Яблонский поделился с ней своими сомнениями по поводу письма, поскольку было очевидно, что оно приведет к репрессиям. В связи с эти он сказал: «Наступит такой момент, когда Солженицына будут высылать из страны, а мы уже ничем не сможем помочь ему, т. к. сами окажемся под ударом…»

Личный архив автора-составителя

№ 5

Из записи беседы с Р. С. Русаковым

Встреча с Робертом Сергеевичем при участии студентов нашего спецсеминара состоялась в декабре 2004 г. Основное внимание было уделено событиям 1968 г., когда  наш собеседник был секретарем партбюро Института истории, филологии и философии.  Наш гость чувствовал себя вполне комфортно и охотно отвечал на все вопросы. Главное, что нас интересовало – причины относительной толерантности участников двух партийных собраний по отношению «подписантам», особенно С. П. Рожновой, тогда как в данном случае можно было ждать более резкой реакции, памятуя ее членство в КПСС и специфический статус гуманитарного института. По словам нашего собеседника, сыграла свою роль прежде всего позиция райкома КПСС. Его первый секретарь В. П. Можин, собрав парторгов, дал такое напутствие: «Надо осудить этот поступок, но сделать  это взвешенно и ни в коем случае не допускать  сведения личных счетов».

Что касается конкретно ИИФФ и С. П. Рожновой, то сыграл свою роль ее относительно невысокий статус в научной иерархии, – она была лишь аспиранткой. Основное острие «наезда» направлялось на М. М. Громыко, однако ее раздавить было тоже довольно трудно, принимая во внимание высокий (по тем временам) статус. С нашей стороны, был задан и вопрос о том, какие мотивы в этой ситуации прежде всего определяли действия  директора института А.П.Окладникова – естественное стремление «отыграть номер», вывести институт из-под удара, или желание избавиться от Громыко как научного конкурента. Как считает Роберт Сергеевич, приоритет имели два первых мотива, поскольку научно-статусные интересы Громыко и Окладникова не сталкивались, – главным конкурентом последнего был В. А. Аврорин. В итоге рассматриваемые события позволили Окладникову добиться главной для него на тот момент задачи – устранить Аврорина от руководства гуманитарным факультетом.

Был задан и вопрос, насколько справедливы прозвучавшие со стороны А. П. Окладникова,  И. И. Комогорцева и ряда других ораторов обвинения в адрес Громыко в высокомерии, снобизме и т.д. Роберт Сергеевич отверг эти обвинения, сказав, что Марина Михайловна была «светлым человеком».

Оценивая объективность свидетельств нашего собеседника, помимо прочего, следует принять во внимание его собственные слова о том, что перед этим он был буквально облагодетельствован М. М. Громыко. Дело в том, что в то время он оставил свою прежнюю должность директора школы в Искитимском районе и начал работать в ИИФФ, но квартиру получил не сразу. Его очаровательная супруга Лидия Сергеевна, как этнограф, подружилась с М. М Громыко. В итоге Марина Михайловна пригласила пожить семью Русаковых у себя, и они пользовались этим гостеприимством в течение года!

Личный архив автора-составителя

Страница 5 из 14 Все страницы