Глава седьмая

Владимир Минин

Сейчас, когда я пишу эти строки, его знает вся страна, знает весь мир. В. Минин на вершине почестей. Он народный артист СССР, профессор, руководитель двух прославленных хоровых коллективов. Его дирижерские и познавательные выступления регулярно транслирует Центральное телевидение, а газета «Советская культура» нам регулярно представляет его художественные фотопортреты. Все это теперь. Но так было не всегда. В его жизни было немало трудностей и борьбы.

Я не собираюсь и не смогу написать биографию своего друга и коллеги. Это, очевидно, за меня сделают другие. Он этого заслужил. Моя задача в этой книге скромнее. Напомнить отдельные, наиболее существенные, факты нашего с ним общения и музыкантского содружества.

* * *

В 1963 году в Новосибирской консерватории, где я тогда только начинал свою педагогическую работу, появился новый, энергичный и совсем молодой руководитель хоровой кафедры. Это был Владимир Николаевич Минин, только что покинувший молдавскую «Дойну». Не буду касаться причин, по которым он предпочел г. Новосибирск, тем более я достоверно их не знаю и до сих пор. Сразу, по чьей-то рекомендации он «вышел на меня» с решительным разговором: «Поймите меня, – говорил он, – у меня на кафедре много забот, еще больше разнообразных планов, но главное, чтобы при кафедре был поющий, а еще лучше концертирующий хор. И свою работу в Сибири я бы хотел начать именно хоровым Концертом-дебютом. Часть репертуара у меня есть, но мне нужно солидное сибирское (то есть местное) сочинение. Не могли бы вы принять от меня такую заявку? Не знаю почему, но этому человеку я поверил сразу, и, хотя здесь не могу восстановить в подробностях всю нашу беседу, помню только, что горячо откликнулся на его «заказ» и по какому-то озарению сразу сделал свой выбор. Впоследствии это сочинение было названо: Шесть хоров «Из сибирской народной поэзии». Эту главу я пишу о В. Минине, но здесь уместно уделить и несколько строк этому сочинению. Это взаимосвязано. Само название этого цикла мне самому не очень нравится до сих пор. «Из сибирской народной поэзии»... Во-первых, вроде бы, «сибирского народа» как такового не существует. Во-вторых, это явно дублирует «Из еврейской народной поэзии» Д. Шостаковича. В-третьих, среди шести текстов этих песен есть один, принадлежащий А. Толстому («Скрылося солнце за степи»), хотя я использовал не авторский текст, а именно тот, «искаженный» устной традицией, который и попал в сибирские фольклорные сборники.

Но теперь прошло много времени. К счастью, эти хоры до сих пор поются, переиздаются и менять что-либо поздно.

Следующее, что хотелось бы сказать об этом произведении. В ту пору ни я, ни В. Минин не знали, что в это же время в Москве Г. Свиридов писал свои «Курские песни», а годом позже В. Салманов в Ленинграде будет писать свою «Лебедушку». Многие композиторы пользуются до сих пор тем творческим методом, который современная музыкальная этнография называет нарицательным словом «фольклоризм».

С этим понятием можно согласиться, так как композиторы берут литературно-стихотворные тексты народного творчества, а музыку к ним сочиняют оригинальную (свою), хотя и в народном духе. Фольклористы поэтому и сомневаются: нет ли тут подделки, имитации, кощунства? Думаю, что нет. Каждый автор, родившийся и выросший в той или иной национальной среде, слышит и понимает это по-своему. И в своих творениях не воспроизводит и не реставрирует оригинал, а только пересказывает его на своем же родном языке. Крамолы здесь не вижу, как не вижу ее в «Русской тетради» и «Перезвонах» В. Гаврилина, в «Песнях вольницы» С. Слонимского.

Но вернемся в Сибирь к Минину. Работа моя над хорами шла (но моим темпам) очень быстро. Каждую неделю – хор. Шесть хоров – шесть недель. Сразу они были запущены в работу. Минин отдавал этой работе много сил и вдохновения. Это, безусловно, сказалось и на настроении студентов-певчих и на качестве звучания, а главное на особой достоверности и одухотворенности выученного. Хорошо помню и премьеру этого сочинения. До сих пор храню магнитную запись первого выступления. Могу охарактеризовать его только одним словом – праздничное.

Здесь, конечно, не идет речь о моем авторском самолюбовании. Это было бы в моем возрасте мелко и непристойно. Речь здесь идет о некоем молодежном, приподнятом успехе хора и его талантливого дирижера. Забегая вперед скажу, что уже будучи потом в Ленинграде, Минин снова вернулся к моим сибирским хорам уже в академической капелле и даже записал этот цикл на грампластинку. Между этими двумя исполнениями громадная разница... И хотя дирижер – интерпретатор один и тот же, академизм большого хора «погасил» живость и вдохновение первого исполнения «бесголосых студентов».

Не могу сравнивать исполнения этого цикла Магнитогорской и Волгоградской капеллами. Я их просто не слышал и не знаю, но спеть лучше, чем это сделал Минин на своей премьере в Новосибирске, по-моему, просто нельзя.

* * *

События всех нас подвигали к всеобщему и всенародному юбилею, 50-летию Октябрьской революции. В. Минин заранее задумал что-либо «приурочить». Наша дружба крепла, и долгие часы мы проводили в беседах о характере, тексте, форме будущего сочинения. Но тут вмешалась «судьба-обольстительница». Минина пригласили возглавить Ленинградскую хоровую капеллу... И кто бы смог упустить этот шанс? Так он оказался в Ленинграде, на Мойке, 20. К его чести скажу, что, получив столь высокий пост, он не отказался от своего, «юбилейного» замысла, от задуманного со мной в Новосибирске и гарантировал его исполнение в Ленинграде. Это была моя оратория «Бессонница века». (Название я взял прямо с обложки стихотворного сборника В. Цыбина).

Не забудем, что набирала силу эпоха застоя, славословия и празднословия. Написать серьезное непарадное, углубленное произведение в ту пору было чрезвычайно трудно. Я выворачивался наизнанку, чтобы остаться искренним и избежать всяческих трафаретов. Оратория получилась драматической. Не могу сказать, что для своей оратории я воспользовался «поэзией высокой пробы», но и старался избежать пошлости.

В оркестре, стремясь убрать сладкозвучие, я исключил скрипки и альты. Из смычковых оставил только виолончели и контрабасы. При этом ввел два рояля.

Некогда так же поступил Игорь Стравинский, в «Симфонии псалмов», но функционально это абсолютно разные приемы.

Ораторию свою я решил начать не помпезной «славой», а напротив, очень тихим хоровым а-капелльным пением: «Набатные молчат колокола». Задача эта, сама по себе, очень простая, но необыкновенно опасная и для композитора (потому что этот прием впоследствии требует его оправдания, компенсации), и для хора, потому что ни на йоту нельзя «сползти» с тона.

Вообще скажу, когда я был нацелен уже не на студенческий, учебный, хор, а на профессиональную Ленинградскую капеллу, я намного «осмелел» в своих технических решениях. Например, в центральной, труднейшей пятиголосной «Пассакалии» я смело написал для сопрано «малоудобное» (по тесситуре) верхнее «до» и потом не жалел об этом, потому что только так достигался трагический эффект.

Но не все шло гладко. Не все выходило. Никогда не забуду мучительного выражения лица Владимира Николаевича перед хором и его судорожно сжатого тела на двустишии В. Цыбина: «Мы родились от будущих вдов, дети грозных тридцатых годов». Никак не получалось. Видимо, острая драматичность этой поэтической мысли явно вступала в противоречие с написанной мною нарочито унылой и монотонной мелодией. Таких и других трудностей оказалось немало.

Общее руководство и дирижирование «Бессонницей века» взял «а себя ныне покойный Арвид Кришевич Янсонс, но всей хоровой подготовкой, конечно, руководил В. Минин. Для полноты сведений добавлю, что Минину в ту пору помогали, тогда еще молодые, а теперь известные всей стране хормейстеры: Владислав Александрович Чернушенко и Борис Самуилович Певзнер. Солировал в оратории бас необыкновенной красоты Георгий Селезнев (ныне солист Большого театра).

Хорошо помню эту премьеру в прекрасном зале Ленинградской академической капеллы, хорошо помню, как мы смешно эту премьеру «обмыли», но трогательнее всего было то, что и в зале капеллы, и на «обмывке» собралось довольно много сибиряков. Не забыли Минина. И вот теперь, спустя двадцать с лишком лет, уже в наши дни, мне, как сибиряку, хочется сказать самое главное в этой главе.

В. Минин проработал в Новосибирске всего два года, но он так сверкнул, так обжег всех своим мастерством, энтузиазмом и талантом, что хоровая кафедра Новосибирской консерватории, после его отъезда, неуклонно пошла к деградации, прозябанию и омертвению. Удастся ли ей когда-нибудь подняться?

Лично я же, который отдал тридцать лет жизни хоровой музыке и любви к ней, скорблю об этом непомерно.

* * *

В. Минин – не прост. Он не только талантлив. Иногда он может быть жестким, бескомпромиссным и даже беспощадным. Это неизбежно ведет к конфликтам. В художественных коллективах особенно часто. Но некоторые конфликты быстро угасают, не оставляя следа и не влияя на само творчество, а некоторые (бывает и так) набирают силу, пока не достигают «критической массы». Тогда – «стенка на стенку»...

В Ленинграде к Владимиру Минину фортуна «повернулась спиной», и он вынужден был покинуть город на Неве.

Ряд лет он занимался полезным, но не любимым делом. Он работал в Министерстве культуры СССР, потом ректором института им. Гнесиных, пока не создал вновь свой «Московский камерный хор». Теперь, в наше время, его все любители и знатоки музыки знают как «хор Минина». Уже более пятнадцати лет он бессменно руководит этим универсальным коллективом и обколесил с ним не только всю нашу необъятную страну, но и весь мир.

Приближался 1975 год. Новый хор – это новые люди, новая репертуарная концепция, новый коллектив авторов-композиторов, новые премьеры, «своя» публика, залы и многое другое. Здесь все очень просто. Его идеалом тогда был американский хор Р. Шоу. И вот тогда, на этой начальной для хора стадии его становления, я предложил Минину «Русские портреты». (О них упоминалось в первой главе этой книги). Шестичастная а-капелльная кантата, написанная мною «не без подтекста» к 150-летию со дня восстания на Сенатской площади.

Эта кантата требовала трех солистов. И для этих партий В. Минин выбрал первоклассных исполнителей.

Возможно, моя кантата ему оказалась близкой еще и потому, что среди всех замечательных текстов (поэты-философы XIX века) стихотворение А. Дельвига начиналось словами: «Погубили молодца злые толки»... Этот хоровой фрагмент он дирижировал с особым вдохновением. Возможно, его задорил «крамольный» финал на стихи Ф. Тютчева. Текст его я также приводил в первой главе.

Во всяком случае, кантата была превосходно спета, записана в фонд Всесоюзного радио и потом неоднократно повторялась во фрагментах.

...Но это была моя последняя совместная работа с выдающимся дирижером Владимиром Мининым. Правда, и дальше я внимательно следил за работой Московского камерного хора, много раз слушал его в разных городах и разных программах. Я узнавал круг его авторов (Г. Свиридов, В. Гаврилин, О. Тактакишвили, В. Рубин, В. Леденев и другие).

Вырастая в своей известности, В. Минин стал привлекать к своим выступлениям именитых певцов, таких как Е. Нестеренко, Е. Образцова, А. Ведерников. Украшением хора всегда была также замечательно одаренная певица Наталья Герасимова.

Запомнились событийные, крупные работы хора, безусловно повлиявшие на его художественный рост, мастерство и авторитет. Это были – «Десять поэм» Д. Шостаковича, «Пушкинский венок» Г. Свиридова, «Перезвоны» В. Гаврилина и ряд других постановок. А когда Родион Щедрин написал свою оперу «Мертвые души», то, исключив из оркестра скрипки, на их место в оркестровую яму пригласил камерный хор В. Минина. (Хотя можно было бы «сэкономить», использовав собственный хор Большого театра). Эффект от такого решения оказался поразительным. Я слышал этот спектакль. Это означало, что хор приобретал свою «породу».

Но решительно хор преобразил свое лицо после «Литургии» С. Рахманинова. Пришла зрелость, которая неизбежно повела хор в «глубину веков минувших». Старинные песнопения, музыка русского православия, авторская и анонимная, входила в репертуар хора органично и «во время свое».

Но здесь для Минина с неожиданной стороны «грянул гром» уже всесоюзного «скандала».

Случилось так, что руководитель Свешниковокого хора Игорь Агафонников перешел на работу в Ансамбль им. А. Александрова.

Первый академический хор страны остался без художественного руководителя. Предложили взять на свои могучие плечи руководство Свешниковским хором Минину. Предстояло Владимиру Николаевичу сделать выбор непростой. Но руководство старейшим коллективом открывало новые, монументальные возможности. Он согласился. И здесь... началась кампания против его назначения, которую шумно поддержала «Литературная газета». Другая, не менее влиятельная, газета «Советская культура» взяла сторону В. Минина. Пришли в острые противоречия групповые амбиции некоторых хористов и высокие интересы, да и сама судьба Государственного русского хора.

Когда я позвонил по телефону Минину в Москву, чтобы выразить свое возмущение позицией «Литературной газеты», чтобы выразить ему свое сочувствие и поддержку, чтобы, наконец, узнать, как развиваются события этой необыкновенной «свары» и не нужно ли вмешательство музыкантов Сибири, – он спокойно ответил: «Ничего не нужно; пятого мая министр подписал уже приказ о моем назначении. Спасибо». И хотя, как я сказал, голос у него был спокойный, было ясно, что стоила этому человеку неприглядная возня.

Кто-то другой, может быть, согнулся бы, свалился с инфарктом, Минину же требовалась работа и не только «рядовая», будничная работа. Ему, как когда-то в Новосибирске, нужно было событие. Доказательство. В этой ситуации необычайно сильным и утверждающим аргументом стала огромная хоровая фреска Родиона Щедрина «Запечатленный ангел». Премьера «Ангела» поставила все на свои места. Минин выиграл и этот бой. Снова ошеломляющий успех. Минин – в пути!

* * *

Эта глава идет к своему завершению, а у меня нарастает элегическое настроение. Я снова вспоминаю 60-е годы, Новосибирск, когда В. Минин жил в маленькой, холостяцкой квартирке и спал, как он сам говорил, на газетах. Часто бывал у меня дома, а когда нужно было «расслабиться», мы не пили водки, а просто он садился к роялю и наигрывал почему-то... Гершвина. Тогда же я от него узнал о его сиротливом детстве, узнал и о том, что он, оказывается, «капеллянин», то есть выпускник хоровой капеллы (училища) мальчиков, которой руководил прославленный А. В. Свешников. Тогда же я узнал, что в те же самые годы там учились и пели Родион Щедрин, Александр Флярковский и многие другие известные ныне музыкальные деятели.

Но тогда, в своей юности, Минин даже представить не мог, сколько «шишек» ему набьет жизнь и как высоко та же самая жизнь поднимет его талант и усердие в музыкальном искусстве России.

А в свое восхождение он верил...

МЕЖДУСЛОВЬЕ

Нелегко мне включиться в следующую, восьмую, главу после исповедальных, искренних слов и лирических воспоминаний. Но как в музыке иногда возникает необходимость в контрастных сопоставлениях, так и мне придется писать о вещах малоприятных, о брежневском времени, или, как теперь говорят, «эпохе застоя», о времени изгнания из России А. И. Солженицына, о тех «правилах жизни» и мнимой «тишине народной»...

Более года назад я прочитал в газете «Московские новости» статью Л. Лиходеева, в которой один фрагмент потряс меня своей пронзительностью и точностью. Я его выписал и теперь цитирую:

«В те дни они отрывали голову всякому, что пытался препятствовать их безнаказанности, их бездарности, их безнравственности, их вседозволенности. Они врали чего хотели, назначали кого хотели, издавали чего хотели, величали кого хотели, и кого хотели топтали.»

Л. Лиходеев. «Московские новости», 16.08.87 г.

Этот произвол, царящий в стране, я тоже испытал на себе, поэтому решил в этой книге предложить читателю подлинный документ-стенограмму «обсуждения» моей «Тобольской симфонии».

Но перед текстом стенограммы необходимо дать справку о самом сочинении.

* * *

«Тобольская симфония» написана в 1971 году и была исполнена единожды в 1973 году в Большом зале Новосибирской консерватории (дирижер – В. С. Мартынов). Исполнительский состав в этом сочинении необычен: смешанный хор, три солиста, декламатор и группа инструментов. В симфонии 12 разделов, в которых использованы тексты подлинных исторических документов, псалмов, стихи В. Хлебникова. Есть там и реальная проповедь Петра Словцова следующего содержания:

«Тишина народная есть молчание принужденное. Если же все граждане поставлены не в одних и тех же законах, если в руках одной части захвачены преимущества, отличия и удовольствия, тогда как прочим оставлены труд, тяжесть законов или одни несчастья, то там спокойствие, которое считают залогом общего счастья, есть глубокий вздох, данный народу тяжким ударом. Правда, что спокойствие следует из повиновения; но от повиновения до согласия столько же расстояния, сколько от невольника до гражданина...»

Произведение посвящено Д. Д. Шостаковичу, поэтому в преимущественных местах этой партитуры мною использована его нотная монограмма D–S–С–Н.

Тогдашнее правление Сибирского Союза композиторов (председатель Г. Н. Иванов), смущенное «скандальным» успехом симфонии, написало резкое письмо Г. В. Свиридову (бывшему тогда председателем Союза композиторов РСФСР) «о гражданской позиции» композитора А. Мурова...

Этот «донос» не сработал, и тогда было решено вместе с партийными властями Новосибирска устроить «разбор» моего сочинения.

Подготовка к «обсуждению» велась долго и тщательно, но в тайне от меня. Все это я узнал потом, да это видно и из стенограммы.

И я, и мои коллеги шли на обычное композиторское собрание, но увидели там группу незнакомых нам лиц. Как оказалось, это были идеологи, секретари парткомов.

И «обсуждение» началось...

Страница 8 из 13 Все страницы