11. Маска анархии

Восемьдесят первый год должен был стать годом борьбы за власть. Это понимали обе стороны, но обе действовали нерешительно: правительство – потому что потеряло всякий авторитет в стране и могло опираться лишь на растерявшихся чиновников и ненадежную армию; «Солидарность» – потому что опасение вмешательства Москвы не позволяло ей использовать свое преимущество в силе и влиянии для прямого захвата власти. Таким образом, возникло тянувшееся до конца года двоевластие, а по существу – состояние анархии, когда правительство все больше теряло контроль над жизнью страны, в то время как «Солидарность», не решаясь собрать все свои силы для вынуждения структурных изменений (хотя бы прикрытых от Москвы каким-нибудь партийным маскарадом), растрачивала их на отдельные кампании по частным вопросам. Эта нерешительность, в значительной степени обусловленная осторожными советами и предостережениями церкви, и была главной политической ошибкой Независимого Профсоюза, приведшей его к поражению – несомненно, временному поражению.

Подробное последовательное изложение событий этого года заняло бы много места и, более того, при нынешнем состоянии информации свелось бы в большинстве случаев к регистрации отдельных плохо понятных фактов. Летопись польской революции писать рано – она будет написана поляками в свободной Польше. В следующих далее очерках я попытаюсь изобразить главные этапы этой изнурительной борьбы, затянувшейся только из-за внешней причины.

13/I Валенса направился по приглашению Папы в Италию. В действительности его поездка выходила за рамки встречи в Ватикане: Италия наряду с Польшей представляет собой интереснейшее в общественном смысле место Европы, и если Валенса не мог встретиться с политическими деятелями страны (ведь профсоюз «Солидарность» не занимается политикой!), то его ждали с нетерпением итальянские профсоюзы. Посетив вначале места, пострадавшие от землетрясения, Валенса был принят 15/I «польским папой» Иоанном-Павлом II. Провиденциальный выбор этого Папы – или удачное стечение обстоятельств – дали возможность Валенсе говорить с Папой на родном языке. Делегации «Солидарности» были оказаны в Ватикане почести, предусмотренные ватиканским протоколом для глав государств и первоначально введенные для императора Священной римской империи. В 11 часов утра Папа принял Валенсу в своей библиотеке, где они беседовали с глазу на глаз. После этой беседы, длившейся 25 минут, в библиотеку были допущены жена и отец Валенсы, а затем все члены делегации, которых Папа приветствовал с большой любезностью. Вместе с ними Папа прошел в зал Консистории, где присутствовали многочисленные представители польской католической общественности, официальный уполномоченный польского правительства при Ватикане * Казимеж Шаблевский (ЮПИ, 15.01.81) и свыше ста журналистов. Папа произнес на этом торжественном приеме речь, призывавшую обе стороны к умеренности и осторожности, к мирному соглашению. «Не должно быть противоречия, – сказал он, – между самостоятельной общественной инициативой людей труда и общественной структурой, провозглашающей человеческий труд основной ценностью в общественной и государственной жизни». В конце приема делегация «Солидарности» вручила Папе ларец с землей, собранной в Вестерплятте, где поляки дольше всего сопротивлялись гитлеровским захватчикам, на месте немецкого концентрационного лагеря Штутгоф близ Гданьска и на месте расстрела рабочих в 1970 году, где теперь установлен памятник. Папа подарил делегации медали своего понтификата, тексты своих речей и в заключение благословил Польшу.

На следующий день Валенса встретился в одном из римских кинотеатров с представителями итальянских профсоюзов всех направлений. Горячий прием, оказанный ему публикой, вызвал у Валенсы слова благодарности: «В этом зале я не чувствую, нахожусь ли я в Риме или в Польше» * См. “L'Unita”, 17.01.81 . В своей речи Валенса сказал: «Было много разговоров о моей религиозной вере. Конечно, я верующий, но это мое личное, интимное дело. Это не имеет ничего общего с ‘Солидарностью’, которая не является конфессиональным профсоюзом и объединяет атеистов и верующих, католиков и людей других исповеданий. Мы представляем собой движение, возникшее от толчка снизу и насчитывающее сейчас 10 миллионов трудящихся из общего числа 12 миллионов. Движение это вышло из заводов и фабрик, остающихся его главной опорой; но затем оно распространилось на целые районы страны, выбравшие членов Национальной комиссии. Нашей целью стала тогда организация профсоюзов во всех отраслях и специальностях: для служащих, преподавателей, медицинских работников, интеллигентов. Мы изучили иностранный опыт, в том числе итальянский, но не следуем никакой модели: мы хотим приспособить структуры к польской действительности. Например, нам не очень подходят ваши советы делегатов, потому что у нас один хозяин – государство, и мы не хотим, чтобы государство оплачивало профсоюзную работу делегатов. Наши кадры должны оплачиваться самим движением за счет членских взносов. Иначе попадем в такое же подчинение, как официальные профсоюзы» * “L'Unita”, 17.01.81 . Перед вылетом на родину, 18/I, Валенса провел пресс-конференцию * В тексте ошибка: пресс-конференция состоялась 17.01, делегация «Солидарности» вылетела в Польшу 19.01.81 (“L'Unita”, 18.01.81, 20.01.81). . Он заявил, что «Солидарность» не является и никогда не будет политической партией. Избегая скользких вопросов, он сказал, что его профсоюз высказывается за социализм и, следовательно, нет причин для внешнего вмешательства. Что касается Папы, то нельзя отрицать, что он поляк и что польский народ очень предан католической вере, но «это не значит, что наш профсоюз зависит от Папы и от церкви» * “L'Unita”, 18.01.81. . Валенса заверил, что «Солидарность» не требует ничего сверх заключенных соглашений. Эксперт Мазовецкий, директор журнала «Солидарность» и бывший католический депутат Сейма, сказал: «Мы действуем в рамках определенных и длительных политических и географических условий; в пределах этих условий мы хотим изменить представительство трудящихся. ‘Солидарность’ – важный фактор общественного контроля, большая сила, не существовавшая ранее. И лишь в этом смысле можно говорить о смене модели» * “L'Unita”, 18.01.81. . В заключение Валенса сказал: «Я – вовсе не альфа и омега: вокруг меня необыкновенные люди. ‘Солидарность’ – это не Валенса. На этой стадии наша цель – иметь законное признание, что существует независимый, автономный профсоюз. А для этого недостаточно обещаний» * “L'Unita”, 18.01.81. .

В Польше продолжалась борьба. Кроме все время предъявлявшихся местных требований, выделилось два вопроса общенационального значения. Одним из них был вопрос о «свободных субботах», т. е. гарантированном Гданьским соглашением выходном дне в субботу; второй – наболевший крестьянский вопрос, по настоянию правительства обойденный в соглашении. В сущности, вся проблема «свободных суббот» была искусственно создана властью. Правительство обязалось постепенно ввести 40-часовую рабочую неделю с пятью рабочими днями, но ввиду тяжелого экономического положения собиралось делать это постепенно: в 1981 должно было быть 42,5 рабочих часа в неделю, с тремя свободными субботами в месяц. «Солидарность» настаивала на рабочей неделе в 41,5 час. Упрямство, с которым Каня и его аппарат отстаивали этот лишний час работы, никоим образом не отвечало важности дела по сравнению с гораздо более насущными заботами польской экономики. Правительственная пропаганда без конца повторяла обычную в таких случаях арифметику – сколько угля, чугуна, стали и т. д.можно было бы произвести за лишний час или полчаса; аргументация этого рода рассчитана на людей, не отличающих относительной величины от абсолютной. В действительности это был вопрос престижа: Каня и в дальнейшем проявлял бессмысленное упрямство в защите позиций, которые рано или поздно приходилось уступать. Как все бесхарактерные люди, он доводил дело до крайности, пытался запугать людей драматическими угрозами, а затем уступал. Это очень плохая политика: власть, желающая сохранить к себе уважение, не должна связывать свой престиж со случайными вопросами, но выбирает заранее позицию, которую будет решительно защищать, и удерживает такую позицию. Истерическая кампания вокруг «свободных суббот» очень повредила Кане.

Среди аргументов, выдвигавшихся официальной пропагандой, некоторые были очень забавны. Например, приводились сведения о рабочей неделе в западных странах и объяснялось, что там, конечно, давно уже есть и сорокачасовая рабочая неделя, и свободные субботы, но страны эти куда богаче Польши, там лучше умеют работать, а поляки не умеют и не любят работать, не отдавая себе отчет в собственной лени и распущенности. В то же время польская печать всячески старалась скомпрометировать саму идею забастовки, восхваляя профсоюзы западных стран за их миролюбие, их готовность к переговорам с капиталистами и тому подобные проявления реформизма и оппортунизма. Предельной демонстрацией безмыслия этой пропаганды была перепечатанная из одной австрийской газеты карикатура, появившаяся в «Трибуне люду» в конце января * 24-25.01.81 . На ней изображена баржа в открытом море, почти до бортов наполненная водой, с надписью: «польская экономика»; на корме трепыхается привязанная веревкой тряпка, почему-то с советским серпом и молотом, а не с польским орлом, а у штурвала стоит по пояс в воде невозмутимый капитан с физиономией Кани. На борту работает несколько босяков, вычерпывающих воду ведрами, под командой усатого мужчины, похожего на Валенсу. Внизу подписано обращение этого предводителя к своей команде: «Кончайте, ребята! Сегодня суббота, а мы ведь по субботам не работаем!» Такое изображение польской действительности было, конечно, куда вреднее для престижа правительства, чем полчаса рабочего времени, о которых не удалось еще к тому времени договориться.

Пока общее внимание было привлечено к «свободным субботам», назревал гораздо более важный вопрос о «крестьянском профсоюзе». Польские крестьяне, которым запрещались все формы самодеятельности и взаимопомощи, решили сами себе помочь и организовали «Крестьянскую Солидарность». Во главе ее стал очень молодой (двадцатитрехлетний) крестьянин Ян Купай. Власти ответили робкими, как всегда, репрессиями, мешая этой опасной для них организации, задерживая и опять выпуская ее лидеров. Крестьяне, позабывшие к этому времени страх перед начальством, ответили на это хорошо продуманной кампанией. На северо-востоке Польши, в Устжыках Дольных, они устроили сидячую забастовку в помещении сельсовета и позаботились привлечь внимание к этой акции польской и мировой печати. Место было выбрано не случайно: в этих лесах, вблизи советской границы, новейшие польские феодалы устроили себе охотничьи угодья, возвели роскошные виллы, где они, кстати, нередко принимали своих советских коллег. Крестьяне потребовали прекращения преследований, начала переговоров с правительством о признании их организации, а заодно расследования по поводу охотничьих замков и передачи этих помещений детским учреждениям. Поляки вообще невежливы с ворами. Дело Мацея Щепаньского, начальника польского радио и телевидения, было вытащено на страницы мировой печати как раз в те дни, когда Герек пытался сохранить свое положение «конституционного короля». Герек покровительствовал этому деятелю. Не знаю, бывал ли он сам на виллах этого вельможи, но министры его бывали; там происходили разного рода увеселения, не исключая и таких, которые в древности именовали оргиями. Без сомнения, Герек был огорчен столь бесцеремонной критикой своего любимца, ежедневно объяснявшего полякам по радио и телевидению, что хорошо и что плохо. Может быть, от этого и случился с Гереком инфаркт. Вполне возможно, что и Каня охотился в Устжыках Дольных: ввиду его близости к Гереку он просто не мог этого избежать. А тогда нетрудно понять, какую бесчеловечную травлю затеяли польские крестьяне против миролюбивого Кани, крестьянского парня, раздобревшего на партийных харчах.

Вдобавок ко всему были еще студенты. Они требовали признания своего независимого Союза и для начала забастовали в вузах Лодзи, заняв 27/I учебные помещения. Это был не стихийный студенческий бунт, какие происходят на Западе, а сознательное политическое движение. Профессора и преподаватели полностью поддерживали студенческое движение: за исключением очень небольшого числа приставленных к вузам партийных надзирателей и начетчиков, в польских университетах и институтах все хотели восстановления естественной академической жизни. К счастью, в Польше традиция была еще достаточно сильна, и навязанные бюрократами порядки воспринимались как патологические извращения.

Больше всего повредили эти извращения польской школе, где точно так же, как у нас, прямое воспитательное влияние учителя на учеников вытеснялось формальными мероприятиями, а серьезное изучение предметов – натаскиванием на готовые ответы и зубрежкой. И все же, хотя старые учителя, помнившие другие порядки в школе, оставались уже в небольшом числе, влияние их на учительскую среду было, по-видимому, достаточно сильно. В школе также возникло движение протеста против бюрократической регламентации и политического принуждения, и в ряде случаев в этом движении участвовали и ученики. Конечно, правительство использовало каждый такой случай, чтобы обвинить учителей в недопустимом подстрекании школьников к политическим демонстрациям.

Общий паралич власти, падение ее авторитета, исчезновение страха перед ее представителями привели к тому, что «поддержание порядка» на улицах польских городов стало крайне неблагодарной задачей. Гебисты могли, конечно, переодеться в штатское, но мундиры милиции вызывали при каждом своем появлении бурную реакцию публики. Для милиции стало небезопасным делом не только разгонять демонстрации, что уже было почти невозможно, но даже препятствовать расклеиванию листовок и объявлений различных общественных организаций, выросших повсюду, как грибы после дождя. Стоило прохожим увидеть милиционера, пристающего к каким-нибудь уличным активистам, как собиралась толпа, отбивавшая задержанных и обращавшая в бегство «блюстителей порядка». На станции Отвоцк, близ Варшавы, избиение в милицейском участке двух задержанных прохожих привело к настоящей осаде участка многотысячной толпой, непонятно откуда взявшейся в этом крохотном поселке, и только выступления срочно вызванных из столицы деятелей «Солидарности» и КОРа несколько успокоили население. Задержанных выпустили, толпа разошлась, но на следующее утро неизвестные лица все-таки сожгли этот участок.

Конечно, таким ослаблением власти воспользовались также уголовные элементы, как это всегда бывает во время общественных потрясений, – а милиция боялась даже задерживать хулиганов и карманных воров. Партийная пропаганда винила во всем этом «Солидарность» и КОР, а те возражали, что не могут отвечать за естественные последствия воровской системы. В некоторых местах «Солидарность» создавала свою службу порядка, и растерявшееся начальство обращалось к ней за помощью. Власть разлагалась на глазах. Для Кани все это было слишком трудно, и он решил прибегнуть к тому же трюку, на котором сломал себе шею Герек: разыграть конституционного короля, сменяющего непопулярных министров. Козлом отпущения должен был послужить Пиньковский, казалось, нарочно выбранный с этой целью; сам Каня не вмешивался в хозяйство и администрацию, оставив за собой общее руководство, и теперь было на кого свалить вину. Приемы чиновников всегда одни и те же! Но на Западе заметили слабость Кани и начали говорить об упадке его власти.

31/I было достигнуто, наконец, соглашение о «свободных субботах»: остановились на 42 рабочих часах в неделю с тремя свободными субботами в месяц в течение 1981 года. Кроме того, наметился первый шаг в области массовой информации: «Солидарности» предоставили несколько минут в день на телевизионных экранах, разрешили ей издавать еженедельный журнал тиражом 500.000 экземпляров и сохранить газеты, уже выходившие к тому времени в городах. Представитель «Солидарности» Кароль Модзелевский заявил, впрочем: «Если два положительно решенных вопроса могут положить конец напряженности, то остается еще опасность в связи с отказом в регистрации профсоюза крестьян» * См. “L'Unita”, 01.02.81.

Каня уже придумал, на кого свалить эту опасность. Состоялся пленум ЦК, и 11/II премьером стал генерал Войцех Ярузельский (58 лет) – с сохранением за ним поста военного министра. Ярузельский прочел свою программу из 10 пунктов * См. там же, 13.02.81. , где было сказано, чтó надо улучшить в польской экономике, но не было ни слова о том, как это сделать. Есть основания полагать, что генерал не имел в этой области собственных идей, но он проявил внимание к нуждам населения. Вскоре генерала можно было увидеть в газетах на фотографии среди покупателей продовольственного магазина; сообщалось, что он решил лично ознакомиться с трудностями снабжения * См., напр., там же, ТЛ, 02.03.81. . В другой раз описывалось, как генерал посетил кондитерскую фабрику и благожелательно беседовал с работницами об их жизни и труде. Выяснилось, – пишет корреспондент, – что фабрика не может работать из-за отсутствия каких-то продуктов, корицы или ванили, и генерал обратился к сопровождавшим его офицерам, предложив им заняться этим вопросом. Может быть, в этот момент и пришла ему в голову идея о военном управлении: никаких консультаций, каждый получает приказ!

Конечно, Ярузельский тоже не обременял себя хозяйственными делами: он обзавелся новыми министрами, проведя очередную реорганизацию кабинета. Мало того, он уменьшил число министерств. Все эти перемены должны были, наконец, сдвинуть с места экономические реформы. До сих пор ничто вообще не двигалось с места; один журналист сокрушался об этом в фельетоне, напечатанном в «Трибуне люду»: он сравнивал министерскую бюрократию с кристаллической решеткой, где атомы так плотно упакованы и сцеплены друг с другом, что ни одного нельзя оттуда вынуть. Для экономических вопросов генерал создал особый комитет, а для переговоров с профсоюзами – другой. Этот последний возглавил уже известный нам партийный либерал Раковский, ставший заместителем премьера; ему предстояло сделаться в этой роли самым непопулярным человеком в Польше.

Новому премьеру пришлось пойти на дальнейшие уступки. 18/II окончилась самая долгая в истории забастовка польских студентов в Лодзи (они побили рекорд, ранее принадлежавший французским). Надо было идти на соглашение, поскольку студентов Лодзи поддержали их товарищи в других городах, и видна была перспектива полной блокады польских вузов. Тот же министр Горский, который на словах приветствовал Независимый Студенческий Союз, теперь должен был примириться с ним на деле. Переговоры в Лодзи привели к замечательному соглашению. Было, прежде всего, признано право студентов создать свой независимый союз с национальным руководством и правом на забастовку с занятием учебных помещений (для забастовки на факультете требовалось голосование студентов). Была восстановлена «университетская автономия», т. е. самоуправление вузов, свободные выборы ректоров и деканов, право самостоятельно разрабатывать программы и учебные планы и т. д.Студенты добились тридцатипроцентного представительства в ученых советах (без права участия в присуждении ученых степеней), увеличения стипендий и других видов помощи. Им обещали даже валютные ассигнования на иностранную литературу и оборудование. Наконец, без явной публикации им обещали освобождение от «марксизма» и обязательного русского языка. Польские вузы, сохранившие понимание смысла высшего образования, были теперь свободны и принялись устраивать свои дела – прежде всего выбирать ректоров и деканов, как это всегда делалось со средних веков до «социализма». К моменту переворота вновь выбранные ректоры уже составляли самостоятельную силу: они созвали свою конференцию. Зачем нужен был после этого министр Горский со своим министерством?

Крестьянский вопрос зашел в тупик. Каня и Ярузельский понимали, что им угрожает вовсе не «крестьянский профсоюз», а настоящая крестьянская партия, которая будет находиться под решающим влиянием церкви. 10/II Верховный Суд отклонил апелляцию «Крестьянской Солидарности» и отказался зарегистрировать ее в качестве профсоюза. Вместо этого суд постановил, что крестьяне могут организовать свои «производственные ассоциации» в отдельных воеводствах, но без права на общенациональную организацию. У Верховного Суда собралось около 5000 представителей крестьян из всех частей страны. Лех Валенса, присутствовавший на заседании, вышел к крестьянам и произнес краткую речь, призывая их к спокойствию. Он утверждал, что крестьяне добьются своей цели законным путем. Но ближайшие действия властей показали, что правительство решило проявить твердость. В газете было опубликовано предупреждение прокуратуры, что «профсоюз индивидуальных крестьян» не разрешен и что участие в его деятельности будет преследоваться как нарушение закона * Ср.: «Как сообщает представитель Министерства юстиции, всякие действия по созданию крестьянского НСПС нелегальны» (ТЛ, 11.02.81). . Вряд ли это было логично после того, как все требуемые права были уже предоставлены рабочим, но с политической точки зрения упрямство власти можно было понять.

Крестьяне устраивали различные действия протеста, в особенности в трех небольших городах – Бельско-Бялой, Жешуве и Быдгощи. Долгая история этих демонстраций не может быть здесь рассказана: достаточно сказать, что крестьяне ни разу не прибегали к забастовке в прямом смысле этого слова – к прекращению поставок сельскохозяйственных продуктов, – сознавая положение городского населения. Дело ограничивалось занятием помещений различных учреждений. Уже 11/I власти начали посылать милицию для изгнания протестующих крестьян * Более подробно об этом см., напр., АП, 13.01.81. , но, по-видимому, те вели себя достаточно покладисто: не было жалоб на избиения. Тем более потрясло поляков то, что произошло в Быдгощи 19/Ш * Официальную хронологию событий в Быдгощи с 23.02 по 20.03.81 см. в ТЛ, 23.03.81. .

В Быдгощском воеводстве были проведены выборы в казенную крестьянскую организацию «Кулка Рольниче» («Крестьянские Кружки» – нечто вроде сельских кооперативов в руках местного начальства). Поскольку при создавшихся настроениях нельзя было и в этих выборах добиться требуемых результатов, власти применили различные формы мошенничества. Тогда крестьяне, игнорируя «съезд» казенных кооперативов, собравшийся в Быдгощи, устроили новые выборы и созвали в том же городе параллельный съезд, считавший себя единственно законным. Делегаты этого нового съезда пытались занять областное правление «Кулек Рольничих», но безуспешно. Тогда они устроили «оккупационную забастовку» в здании ЗСЛ («крестьянской» партии официального блока). Такова была обстановка в Быдгощи 19/Ш.

Конечно, «Крестьянская Солидарность» и поддержавшая ее рабочая оказывали давление на правительство, добиваясь для крестьян той же свободы, что и для рабочих. Это был настоящий «союз рабочих и крестьян»! Вспомните «диктатуру пролетариата», которую не хотел усмотреть в Польше г-н Фалин. «Солидарность» приняла средства протеста, обычные на Западе: оккупационные забастовки, иногда голодовки отдельных групп. На Западе такие действия, не всегда законные, но освященные обычаем, часто вызывают вмешательство полиции с применением силы. В сущности, то, что было в Быдгощи, не слишком отличалось от этих западных образцов: били так же, как бьют при таких обстоятельствах во многих странах. Но поляки были особенно чувствительны к этому предмету. На Западе бьют всем известные полицейские в мундирах, и их надо еще до этого довести: чаще всего они это делают для самозащиты или потеряв нервное равновесие, так что и полицейских можно по-человечески понять. В Польше били переодетые в штатское агенты «безпеки», били намеренно и по тайному приказу; все это знали, а чувства поляков к этим людям заметно отличались от обычного отношения англичан или французов к своим полицейским, тоже трудящимся, входящим в другой профсоюз. Не принимая во внимание эти особые польские чувства, невозможно понять силу реакции, вызванной событиями в Быдгощи. Конечно, эта реакция была очень на руку «Солидарности»: она позволила союзу организовать мощную политическую кампанию. Те, кто приказывает бить рабочих и крестьян, не должны жаловаться на такие методы борьбы – даже если это «рабочая» и «крестьянская» партии вместе с «демократической».

Лишь 30/Ш, под угрозой всеобщей забастовки, правительство решилось опубликовать в газетах * Напр., ТЛ. протест «Солидарности» – в виде замечаний к отчету правительственной комиссии, расследовавшей события в Быдгощи. Ниже приводятся эти замечания. Что касается правительственного отчета, то о подходе наемных юристов свидетельствует удивительное признание: они установили, что лица с телесными повреждениями, т. е. побитые в Быдгощи, не могли сами себе нанести эти повреждения! Кто может после этого сомневаться в объективности и доброй воле этих законников?

Замечания делегации ККП * Крайова Комисъя Порозумевавча − Национальная Координационная Комиссия. «Солидарность»

Ознакомившись с отчетом Правительственной Комиссии, учрежденной для расследования событий 19 марта 1981 г. в помещении Воеводского Правления в Быдгощи, представители ККП «Солидарность» заявляют следующее:

1. Содержащееся в отчете представление о происшедших событиях и их оценка требуют в ряде пунктов исправлений и дополнений. Вот наиболее важные из них: 1. Заключение Правительственной Комиссии по поводу событий, предшествовавших сессии ВРН [Воеводской Рады Народовой, аналогичной нашим областным советам], требует следующих опровержений: НСПС «Солидарность» оказывал поддержку стачечному комитету НСПСИК «Солидарность» [Независимого Самоуправляющегося Профсоюза Индивидуальных Крестьян «Солидарность»] прежде всего в том смысле, что от властей воеводства добивались возможно более скорого разрешения конфликта, связанного с занятием здания ВК ЗСЛ в Быдгощи. Внесение в порядок дня проблемы «Оценка общественно-юридического положения сельского хозяйства... и питания народа в свете нынешней ситуации в стране» никого не могло застать врасплох. Тема эта была предложена Президиуму ВРН, и именно для ее представления делегация МКЗ [местного правления «Солидарности»] в Быдгощи была приглашена на сессию ВРН. Публичный характер этой сессии давал МКЗ право обратиться к некоторым организациям «Солидарности» на предприятиях, заинтересованным в жгучей проблеме питания, с предложением прислать своих представителей на заседание в качестве наблюдателей. Такого рода действия МКЗ, вполне соответствующие уставу союза, не могли оправдать распоряжения об усилении сил порядка.

2.  Закрытие заседания председателем ВРН [по фамилии Бергер] 19 марта 1981 г. в 13.45 не было результатом голосования членов совета по предложению «закрыть первую часть заседания», но произвольным решением председателя. Голосование на заседании ВРН касалось только предложения – отложить обсуждение плана и бюджета, составлявших лишь один из пунктов порядка дня.

3.  Закрытие заседания составляло нарушение соглашения, гарантировавшего обсуждение в рамках свободных предложений проблемы крестьян, заявленной представителями НСПС «Солидарность». Поэтому МКЗ был вправе заявить по этому поводу протест. Чтобы успокоить общественное мнение и не допустить дальнейшего роста напряженности, необходимо было выработать и издать соответствующее коммюнике, по возможности с участием части членов ВРН. Выработка коммюнике затянулась примерно на 6 часов, прежде всего из-за препятствий, чинимых воеводскими властями. Вице-воевода Пшибыльский многократно пытался изменить содержание подготовляемого коммюнике «Солидарности». В отдельное помещение (комната № 145) вызвали членов ВРН, в том числе входивших в рабочую группу, вырабатывавшую общее коммюнике. Серьезные затруднения причинило также вмешательство районного прокурора, а затем сотрудников милиции, требовавших от присутствующих освободить зал и назначавших жесткие сроки окончания выработки коммюнике.

4.  Не соответствует действительности содержащееся в отчете утверждение, что последнее вмешательство милиции произошло уже после подписания коммюнике. Представители «Солидарности» были насильно удалены из зала во время подписания коммюнике, что неопровержимо доказывается отсутствием части подписей.

5.  В отчете утверждается, что «местные власти были убеждены, что они стоят перед угрозой занятия конференц-зала Воеводского Правления». Убеждение это не находит подтверждения в каких-либо реальных фактах. Не было каких-либо технических приготовлений к оккупационной забастовке (запасы продовольствия, одеяла, спальные мешки и т. п.). В этих условиях предположения о мнимом намерении оккупации составляют линию защиты, принятую лицами, ответственными за возникшую ситуацию. [Были звонки в Варшаву. Так и не удалось выяснить, кто давал указания – скорее всего, эту «линию защиты» удерживали весьма высокие лица.]

6.  Следует поставить под вопрос юридическое основание решения вызвать силы порядка с целью освобождения зала. Этого решения не оправдывала затягивающаяся дискуссия, поскольку это была дискуссия членов ВРН с приглашенными представителями их избирателей. Одни лишь члены ВРН могли установить момент окончания дискуссии, в то время как препятствование им в их действиях, связанных с выполнением общественного мандата, по решению служащего, хотя бы и в ранге вице-воеводы, было совершенно недопустимо в юридическом отношении. [Если считается, что это выбранные народом представители, то чиновники не вправе выгонять их из здания народного представительства.]

7.  Особый вопрос составляет форма выполнения сотрудниками милиции распоряжений вице-воеводы Бонка. [Обоими вице-воеводами пришлось пожертвовать – их выгнали.] В этом вопросе отчет Правительственной Комиссии обходит молчанием ряд обстоятельств, существенно способствовавших обострению положения. А именно: характерно, что последнее вмешательство сил порядка произошло в тот момент, когда подходили к концу действия, в связи с которыми группа представителей «Солидарности» еще оставалась в зале. Некоторые представители «Солидарности», ранее пытавшиеся по собственной воле покинуть помещение Воеводского Правления, не были выпущены из здания. Наряду с милиционерами в мундирах было использовано некоторое число служащих в гражданской одежде. [Вероятно, ГБ не полагаются запасные милицейские мундиры.] По сообщению свидетелей, именно эти служащие избили Я. Рулевского [руководитель МКЗ «Солидарности» в Быдгощи, один из наиболее радикальных руководителей Союза], М. Лабентовича [рабочий, член «Солидарности»] и М. Бартоще [престарелый крестьянин, у которого было тяжелое повреждение мозга. Другие двое также получили серьезные травмы, потребовавшие госпитализации]. Избиение это произошло уже после освобождения зала, т. е. после достижения цели мероприятия. Избитых Рулевского и Лабентовича сотрудники милиции снова втащили в зал (чему были свидетелями некоторые члены ВРН), а затем, хотя их состояние требовало оказания немедленной медицинской помощи, их вынесли из здания через двор и бросили у ворот. Все эти обстоятельства могут указывать на намеренное действие, направленное на возбуждение общественного негодования. [т. е. провокацию, чтобы создать предлог для большой расправы.]

МКЗ НСПС «Солидарность» в Быдгощи 20 марта 1981 г. представил группе правительственных экспертов под председательством заместителя генерального прокурора ПНР * Казимеж Кукавка (ТЛ, 30.3.81). подробное сообщение о действительном ходе событий на сессии ВРН 19.03.81 г. Как видно из отчета, этот материал не нашел полного отражения в письменном отчете Правительственной Комиссии [доложили начальству и получили указания, что надо скрыть].

II. Выводы, сформулированные в отчете Правительственной Комиссии, требуют отдельного обсуждения:

1.  Прежде всего, достойно сожаления поведение некоторых лиц, ответственных за необоснованное прекращение заседания ВРН, а также за введение в действие сил порядка и способ проведения этого мероприятия.

2.  Быдгощские происшествия трудно рассматривать в отрыве от подобных же случаев нападения сотрудников милиции на членов «Солидарности», работников городского транспорта в Варшаве. Знаменательно, что эти явления совпали по времени. Такие же случаи, как в Варшаве, имели место и в других местах. Выводы в пунктах 3-5 вполне согласны с позицией «Солидарности» [обещание наказать виновных и все исправить в милиции]. Что касается выводов 6-7 [обвинение «Солидарности» в намеренном нарушении спокойствия], то мы заявляем, что НСПС «Солидарность» последовательно стремится к повышению культуры общественной жизни посредством отказа от любых методов насилия, что лучше всего доказывается рекомендациями по этому поводу местным организациям и организациям на предприятиях. Нельзя, однако, оставить без внимания тот факт, что со стороны властей не было никаких сигналов, направленных ККП, по поводу якобы неправильного образа действий местных органов Союза в Быдгощи в период нараставших, как сказано в отчете, общественных напряжений. Напротив – в «самый трудный момент нараставшего конфликта, 19.03.81 г., председателю ККП Леху Валенсе не дали возможности установить телефонную связь с представителями «Солидарности» в здании ВРН. Игнорировали также неоднократные обращения д-ра Романа Кукуловича к городским властям, направленным к ликвидации конфликта. Делегация ККП нашла правильным п. 8 выводов Правительственной Комиссии [призыв к ККП предотвращать совместно с правительством такие случаи] и видит потребность найти институциональные формы осуществления этого вывода [юридические права для «Солидарности» по отношению к «органам порядка»].

Комиссия «Солидарности» во главе с Валенсой сразу же прибыла в Быдгощ. Как можно было предвидеть, избиение вызвало бурю возмущения во всей стране, и еще до отъезда ККП разослал телеграммы всем местным отделениям «Солидарности» с призывом воздержаться от стихийных действий, ждать результатов расследования и действовать только согласованно, в масштабах всей страны. Глупые правители вложили в руки «Солидарности» великолепную политическую возможность, а неуклюжие маневры с целью укрыть виновных еще ухудшили положение власти. Впрочем, у нее не было выхода. Партийные бюрократы знали, что ГБ – их последний оплот, потому что уж этим наемникам некуда было деться, и они должны были служить режиму для спасения собственной шкуры. Но наемники должны быть уверены в том, что их хозяева в трудную минуту не выдадут их на расправу. Конечно, агенты ГБ в штатском, бившие Рулевского с товарищами, имели приказ. Если бы этих людей наказали за выполнение приказа, то ГБ перестала бы выполнять приказы и только делала бы вид, что выполняет их, как поступали уже все другие органы польской администрации. Надо было любой ценой сохранить послушание и исполнительность этого избранного корпуса насильников. Вот почему следствие по Быдгощскому делу, затянувшееся на несколько месяцев, так и не привело к отысканию виновных: оказалось, что на улице было уже темно, когда Рулевского с товарищами вытащили из здания, и нельзя было различить, что за люди их били.

Это была та же глухая стена, что и в случае расстрела на Побережье. Теперь, после военного переворота, только ГБ и часть армейских офицеров поддерживают то, что осталось от режима. Можно понять, почему аппаратчики готовы были жертвовать своими собратьями – первыми, вторыми и третьими секретарями, воеводами и вице-воеводами, – но берегли своих гебистов. Это была их последняя линия обороны.

Делегация «Солидарности» начала переговоры с Раковским. Назревала всеобщая забастовка без ограничения времени. Речь шла уже не столько о событиях в Быдгощи, сколько о вызвавших их причинах. 29/III переговоры, казалось, зашли в тупик и были прерваны * В тексте неточно: 28.03 переговоры были отложены на 30.03.81, т. к. 29.03 состоялся IX Пленум ЦК ПОРП (ТЛ, 30.03.81). . Внезапно были прекращены полеты с варшавских аэродромов, и на улицах столицы появились танки. Это была война нервов, и у рабочих нервы оказались крепкими. 30/Ш Раковский подписал с ними соглашение по двум пунктам: признание «Крестьянской Солидарности» и (очень ограниченный) доступ к массовой информации. 3/IV вышел первый номер журнала «Солидарность», тиражом в 500.000 экземпляров.

31/III заключенный в Варшаве компромисс рассматривался в Гданьске Координационной Комиссией. Заседание шло всю ночь. Валенса, сторонник и участник соглашения, подвергся ожесточенным нападкам со стороны радикалов, негодовавших, как мало удалось извлечь из столь благоприятной ситуации. Ближайшие соратники по августу – Анджей Гвязда, Анна Валентынович и, конечно, Ян Рулевский – ополчились против «харизматического вождя» (корреспондент «Шпигеля» был неправ, Валенса никогда не был «вождем» в этом сомнительном смысле: на него больше всего нападали в собственном Союзе!).

В эту ночь * Т. е. 01.04.81 (ТЛ, 02.04.81). ушел со своего поста представитель «Солидарности» по вопросам печати Кароль Модзелевский, делегат от Познани и один из лидеров КОРа. Его сменил предельно вежливый, но непреклонный Януш Онышкевич. Ушел из руководства Целиньский. Люди «Солидарности» были не бюрократы, они дорожили своим делом, а не своим местом. Валенсе удалось добиться своего: компромисс был одобрен. Был ли он прав? Я имею в виду не моральную правоту – умеренность и миролюбие делают его почти неуязвимым в отношении морали, и Нобелевский комитет слишком уж долго колеблется, не решаясь присудить ему премию Мира. Есть и другой вид правоты: правильно ли было это решение с политической стороны? Не был ли это момент, когда для победы необходима была не осторожность, а решительный прыжок? Ответ на этот вопрос зависит от той же неизвестной величины – поведения Москвы. Я думаю, что Москву удовлетворяла любая видимость «польского социализма». Осторожность церкви, к которой Валенса всегда обращался за советом, сослужила, как мне кажется, дурную службу польской революции. Кардинал Вышиньский был в это время тяжело болен и знал, что умирает. Впрочем, нельзя представить себе кардинала, консультирующего революцию. Революция – это всегда прыжок в неизвестность, а церковь не умеет прыгать.

Дело здесь не в одной церкви. Мы живем в мещанском двадцатом веке, считающем главной ценностью – безопасность. И в нынешней Польше распространено убеждение, что безопасность отечества – высочайшая ценность, перед которой должны отступить все другие. Самый храбрый человек трепещет, когда надо рискнуть не собственной жизнью, а безопасностью своей страны. Но свобода не дается безопасно. И рисковать приходится чем-то большим, чем собственная жизнь.

Когда-то в Польше это понимали. И если эти мысли покажутся вам возмутительными, то я скажу в свое оправдание, что нельзя писать польскую историю, не проникнувшись польским духом.

По-видимому, дело в Быдгощи и соглашение 30/Ш были высшей точкой движения; затем энтузиазм постепенно убывал, и нарастала усталость. Партийная верхушка ждала этого момента и рассчитывала одолеть противника измором. Этот противник был польский народ. Простая правда, касающаяся революций, состоит в том, что народ быстро устает. Отдельные люди могут сколь угодно долго находиться в состоянии духовного подъема, могут всю жизнь проявлять нравственную и физическую энергию, но масса после периода возбуждения снова впадает в апатию, приходит в состояние равновесия с внешними условиями жизни. Важнейшим из этих условий является государственный строй. Поэтому главная задача революционеров всегда состояла в том, чтобы использовать волну массового энтузиазма для изменения государственного строя: тогда новое равновесие народной массы уже отлично от прежнего, а это и значит, что революция свершилась. Отличие революции от мятежа заключается именно в том, что после нее устанавливается новое, а не прежнее равновесие: например, массы могут снова повиноваться государственной системе, но это уже другая система. Революционное правительство может потребовать от народа очень продолжительных жертв и лишений, но только небольшая часть нации будет приносить их с прежним энтузиазмом, главная же масса ее будет опять пассивна – во власти новой системы. Поэтому успех революции зависит от достаточно быстрого изменения системы власти. Как мы видели, Яцек Куронь пытался объяснить корреспонденту «Шпигеля» – и, несомненно, более заинтересованным людям в Польше, – насколько важно создать как можно скорее политические структуры, необходимые для построения революционной власти. Такие организации дали бы массам новые линии ориентации, новые навыки повиновения, а это необходимо для общества, потому что общество устроено иерархически. Длительный процесс воспитания может сделать эту ориентацию масс более сознательной, но в условиях польской анархии, когда исчез всякий авторитет власти, когда власть никто не принимал больше всерьез, надо было дать народу эти новые линии ориентации. Это не мог сделать профсоюз, слишком долго пытавшийся остаться только профсоюзом, и не только потому, что пассивная установка требований к правительству не могла решить экономических проблем, но и по более важной причине: профсоюз мог бороться за материальные интересы народа, но не мог предложить ему новых духовных идеалов. Церковь говорила о честности, нравственности, добросовестном труде, но идеал подразумевает нечто большее, чем добропорядочное поведение. Свобода требует жертв, а приносить жертву – значит давать, а не получать. Между тем польская профсоюзная революция была слишком ориентирована на получение разных вещей, оказалась слишком материальной. Недооценка духовной стороны революции есть важная практическая ошибка!

Партийная верхушка, все эти ольшовские, грабские и ярузельские понимали, что народный энтузиазм выдыхается, что в условиях анархии время работает на тех, у кого сохранились хранились какие-то орудия власти. Они сознательно изматывали рабочих, а рабочие разочаровывались, видя, что после всех переговоров и соглашений, при всем великолепии их профсоюза, их материальное положение не только не улучшается, но становится все хуже. И многие отходили от «Солидарности», теряли веру в нее. В Польше было распространено убеждение, что правители организуют голод, ухудшая и без того отчаянное продовольственное положение. Не думаю, чтобы они решились на это: явные доказательства такой политики имели бы убийственный политический эффект. В действительности все разрушалось само собой, а пассивность власти перед лицом экономической катастрофы была для нее вполне приемлемым (и единственно выполнимым) политическим курсом. Предприятия не могли работать вовсе не из-за стачек: официальная пропаганда все сваливала на «Солидарность», умалчивая, что главной причиной простоев были не забастовки, а распад промышленной системы, невыполнение запутанных, без конца перекраиваемых планов, вследствие чего ни один завод не мог получить от других заводов необходимые для работы материалы и компоненты изделий, зачастую не мог получить даже достаточно топлива и энергии. Рабочие приходили на свои предприятия и сплошь и рядом сидели там без дела. В это время их жены теряли целые дни в очередях у продовольственных магазинов, где и по карточкам мало что можно было получить, потому что нельзя было обеспечить обещанные нормы. Карточная система, введенная уже почти на все продукты, превратилась в еще один источник злоупотреблений. Все это продолжается и по сей день.

Как всегда бывает во время революций, разруха и голод сопровождались бурной политической активностью. Готовились два съезда: IX чрезвычайный съезд ПОРП в июле и первый съезд «Солидарности» в сентябре. Хотя правящая партия состояла на 2/3 из чиновников и лишь на 1/3 из рабочих, в ней было перед съездом большое возбуждение. Молодые члены партии возмутились против бюрократов, и партийные собрания, практически прекратившиеся в начале революции, стали для власти еще одним источником беспокойства. Партийные организации, выйдя из повиновения ЦК, объединились в «горизонтальные структуры», т. е. возникали фракции. 15/IV состоялась первая конференция этих «горизонтальных» сил в Торуни, и Кане пришлось сделать вид, что такая инициатива снизу может быть полезна для партии. Главной неприятностью было выдвигавшееся повсюду требование свободных выборов в партийные органы: массы членов партии настаивали, чтобы кандидатов можно было выдвигать не только по заранее спущенным спискам, но также «прямо из зала». Это требование пришлось принять, и оно имело сокрушительные последствия: трудно было протащить на съезд старые «руководящие кадры». Хотя, конечно, руководящие товарищи выдвигали свои кандидатуры в нарочно отобранных партийных организациях, удалось провести в делегаты съезда даже не всех членов Политбюро! Главный партийный «консерватор» Грабский (которому была поручена комиссия по расследованию злоупотреблений «старого режима») был решительно отвергнут партийной конференцией в Познани при трижды повторявшемся голосовании. Только нажим и остатки личного влияния Кани, вступившегося за своего личного врага, помогли протащить Грабского на съезд. Долго унижался Ольшовский: он прошел все-таки незначительным большинством голосов в Варшаве (в столице чиновники составляли главную часть партийной организации). В общем, это была нелегкая задача – навязать вдруг ожившей партии «старые кадры», ввести их в руководящие органы, использовав сохранившиеся привычки и демагогию. Каня справился с этой задачей – как мы увидим, лично для него это была пиррова победа.

IХ съезд открылся 14/VII. В предшествовавшей съезду избирательной кампании сменилось 50 % руководителей первичных организаций, на уровне райкомов и горкомов руководство сменилось на 70 %, а на уровне воеводств – на 90 %: из 49 первых секретарей воеводских комитетов уцелело всего 4! Одним из них был гданьский секретарь Тадеуш Фишбах, популярный «реформатор». Из 1954 делегатов съезда лишь 20 % составляли рабочие, а 61 % – «служащие». Это значит, что провалился план аппаратчиков заполнить съезд «рабочими от станка», которыми легче было бы манипулировать. На съезд попала лишь пятая часть членов старого ЦК; впрочем, из 16 членов и кандидатов в члены старого Политбюро удалось провести 12.

При выборах нового ЦК получился такой же скандал: из 16 членов старого Политбюро в ЦК прошли только четыре. Это были Каня, Ярузельский, Барциковский и Ольшовский, причем наибольшее число голосов из всех членов нового ЦК (1615 из 1954) получил Ярузельский, а на втором месте оказался никому не известный рабочий * Тадеуш Витославский – 1610 голосов („L'Unita", 19.07.81). . Каня получил 1335 голосов, Барциковский – 1269, а Ольшовский едва прошел с 1010 голосами. Не прошли в ЦК отъявленные консерваторы Грабский и Мочар, председатель Государственного Совета Яблоньский (что не помешало ему сохранить свой пост), гданьский герой Ягельский (замешанный, как обнаружилось, в злоупотреблениях клики Герека), Жабиньский, Ней, Крук и Фишбах. Варшавский 1 секретарь, «консерватор» Коциолек, понес сокрушительное поражение (его сделали послом в СССР). Фишбах и Ней обвинялись в чрезмерной уступчивости по отношению к «Солидарности» и были предметом особенно ожесточенных нападок «догматиков». Но в общем результаты выборов в ЦК были вполне однозначны: «старые кадры» почти не прошли, 90 % нового ЦК составляли новые люди, не входившие в старый ЦК. Это означало, что партия в старом смысле уже не существует, что в новых условиях невозможно положиться на послушание самого партийного аппарата. Если бы не был избран в ЦК Ярузельский, на этом и кончилась бы его карьера: по правилам партийной игры он не мог бы остаться премьером. Но делегаты съезда считали генерала сильным человеком партии, способным провести «обновление»! Большие карьеры почти всегда предполагают лицемерие и предательство. Ярузельский положил конец польской правящей партии, превратив ее в жалкий придаток военной диктатуры. «Старые кадры», согласные, разумеется, на любое унижение, сохранили свое привилегированное снабжение, но лишились власти. IX съезд был существенным шагом к устранению партайной бюрократии и замене ее военной: партийная перестала действовать, а военная еще держалась.

Дебаты съезда и его решения не представляют особого интереса: партия в старом смысле была мертва, а в новых общественных процессах должны были возникнуть новые виды организации. Все же делегаты съезда были озабочены «демократизацией». Были «точно сформулированы» права и обязанности первого секретаря, чтобы он ими не злоупотреблял, и выборы первого секретаря были проведены не на пленуме нового ЦК, а необычным способом, непосредственно на съезде. Ясно было, что выберут Каню, но для видимости демократии выдвинули Барциковского в качестве «конкурента», и он получил меньшую часть голосов. Каня мог принять все случившееся за свою победу и, кажется, впал в это заблуждение: после бурной деятельности перед съездом он почил на лаврах, по-прежнему переложив хозяйственные дела на министров и верного генерала, а на Раковского – неприятную обязанность выслушивать рабочих.

Важнее был съезд «Солидарности», который должен был открыться 5/IX. В центре внимания польской общественности стояли в это лето три законопроекта: закон о цензуре, закон о рабочем самоуправлении и закон о профсоюзах. Все три вызывали ожесточенные споры: «Солидарность» боролась за эта законы так, как если бы власть и в самом деле собиралась их выполнять. Предполагалось, что давление на власть будет достаточно сильным, чтобы заставить эту власть уважать принятые обязательства. Но такое давление могло быть возможно лишь в условиях относительной свободы, завоеванной в августе 80 года, и относительной законности, к которой поляки привыкли с 56 года. По-видимому, деятели «Солидарности» не представляли себе, что возможно возвращение к полному беззаконию, к грубому насилию, какого вообще не видело младшее поколение поляков. Если бы руководство «Солидарности» это понимало, оно меньше бы занималось обсуждением законов и позаботилось бы о предотвращении переворота, сразу снявшего все эти юридические вопросы. В этом смысле съезд «Солидарности» напоминает наше злополучное Учредительное Собрание, верившее во всесилие принятых им законов.

Закон о цензуре был принят Сеймом 31/VII. Достигнутый компромисс состоял в том, что «Солидарность» получила право издавать без контроля цензуры свои «внутренние профсоюзные бюллетени». Впрочем, если в каком-нибудь из них «раскрывалась государственная тайна», то он в течение шести месяцев подлежал цензуре. На практике «Солидарность» свободно распространяла свои бесцензурные издания на предприятиях, хотя их нельзя было продавать вместе с газетами в киосках, раздавать на улице и т. п. Заводские радиоузлы находились, как правило, в руках комитетов «Солидарности», игнорировавших права дирекции. Для заводского вещания ККП рассылала во все части страны магнитофонные пленки. Не удалось добиться ответственности цензоров перед судом и права заменять пробелами запрещенные статьи.

Закон о профсоюзах так и не был принят. Правительство хотело ограничить право на забастовку, изъяв из этого права военные предприятия, железные дороги и т. д., пыталось навязать принудительный арбитраж. Оно настаивало, чтобы работники профсоюза оплачивались не самим союзом из членских взносов, а из государственной кассы, что должно было создать условия для подкупа и запугивания. Наконец, оно хотело еще ввести в закон возможность роспуска профсоюза. Все это было неприемлемо, и не получилось никакого компромисса.

Перед открытием съезда «Солидарности» был достигнут компромисс по поводу «рабочего самоуправления». Главным спорным вопросом был здесь порядок назначения директоров: «Солидарность» требовала, чтобы директора назначались в порядке открытого конкурса рабочим самоуправлением, правительство же настаивало, чтобы, при соблюдении видимости консультаций, окончательное назначение их зависело от министерств. Компромиссный закон устанавливал, что директора предприятий, «имеющих особо важное значение для народного хозяйства», будут назначаться министерствами, а остальные – рабочим самоуправлением. Список «особо важных предприятий» не был включен в закон и должен был составляться правительством; это значило, что предстоит борьба по поводу каждого отдельного предприятия, так что закон «о рабочем самоуправлении» лишь открывал поле для дальнейших столкновений с властью. Конечно, правительство не принимало этот закон всерьез и вовсе не думало уступать «Солидарности» директорские кабинеты. Валенса решился на такой компромисс. Члены его делегации большею частью уклонились, так что в ней осталось четыре человека. Три из них поддержали компромисс, один (Рулевский) голосовал против. Проект был представлен на утверждение съезду профсоюза.

Съезд «Солидарности» собрался в Гданьске 5/IХ после торжественной церемонии в годовщину Гданьского соглашения. В съезде участвовало 900 делегатов. По замыслу организаторов съезд был разделен на два этапа, между которыми делегаты должны были встретиться со своими избирателями и отчитаться перед ними. Не удалось добиться трансляции съезда по телевидению: правительство, предлагая для вида щедрое время (три с половиной часа в каждый день заседаний), хотело сохранить за собой контроль над содержанием передач.

Валенсе пришлось выдержать трудное сражение с радикальным большинством съезда, считавшим компромисс о «самоуправлении» недопустимой уступкой. Ему удалось все же добиться одобрения компромисса, и Сейм принял наконец «закон о рабочем самоуправлении» накануне открытия второй половины съезда, 25/IХ.

В течение первой фазы съезда, продолжавшейся шесть дней, были приняты поправки к уставу с целью укрепления централизованного руководства и создания «промежуточных звеньев»; эти меры должны были упорядочить проведение различных действий и, в частности, помешать «диким» забастовкам. Была принята также принципиальная декларация, которая должна была лечь в основу программы «Союза». Делегаты должны были представить эти документы своим избирателям и вернуться на съезд, выслушав их мнения.

Съезд направил послание народам Восточной Европы * Существует русский перевод. , где содержалось разъяснение мирных целей «Солидарности» и заверение в том, что она не посягает на систему польских союзов и внешнеполитические интересы союзников Польши. Правительственная пропаганда, и советская вслед за ней, подняли вопль о недопустимом вмешательстве «Солидарности» во внутренние дела «социалистических стран»; о содержании послания не было сказано ни слова.

12/IX Лех Валенса произнес одну из своих самых замечательных речей. Выступая в Гнезно, древней столице Польши, по случаю вступления на должность примаса Польши архиепископа Юзефа Глемпа * Глемп вступил на должность 13.09.81 (ТЛ, 14.09.81) , Валенса сказал:

«Мы не хотим брать власть, но должны быть уверены в том, что власть будет нам служить... Перед нами острая борьба. Мы можем победить мирными средствами, если будем едины. Вот почему я сражаюсь за единство, несмотря на расхождение в точках зрения... Наше движение выросло настолько, что мы можем чувствовать себя хозяевами нашей страны. Мы обнажили все ошибки власти и должны поставить вопрос: что делать? Мы не должны позволить обкрадывать нас, не должны позволить снова надеть на себя намордник. Но мы все должны взяться за дело» * См. “L'Unita”, 14.09.81. .

По поводу возможной перемены социальной и политической системы Валенса выразился уклончиво: он сказал, что можно построить «хорошую Польшу» * Там же. , и прибавил: «Мы не сторонники ни капитализма, ни какой-нибудь другой системы, потому что мы особенная нация» * См. “L'Unita”, 14.09.81. .

По поводу средств массовой информации Валенса заявил: «Надо ясно сказать, что телевидение и радио принадлежат нам, принадлежат нации... ‘Солидарность’ хочет говорить собственным голосом. Если мы не добьемся соглашения о предоставлении нам раз в неделю телевизионного времени, мы разоблачим это телевидение. Мы устроим собственную станцию, у нас есть свои установки и съемочные аппараты» * См. “L'Unita”, 14.09.81. .

Вторая половина съезда открылась 26/IX. Поскольку не удалось договориться с правительством о трансляции, на съезде действовала собственная телевизионная служба Союза, а корреспонденты государственного телевидения не были допущены в зал заседаний. На съезде присутствовало множество иностранных делегаций, но профсоюзы «социалистических» стран не приняли приглашения, а председатель Американской федерации труда Л. Керклэнд не получил визы на въезд в Польшу. КОР объявил о самороспуске организации и влился в «Солидарность», мотивируя это тем, что рабочие уже не нуждаются в чьей-либо защите. Съезд вернулся к закону о «самоуправлении». В конечном счете Валенсе удалось настоять на одобрении закона, поскольку съезд не хотел демонстрировать перед властью свой раскол; но особым постановлением было признано, что действия руководства были неправильны и не должны повторяться в дальнейшем». Была принята программа «Солидарности» * Опубликована в приложении к еженедельнику «Солидарность», 16.10.81. , обходившая вопрос о «социализме»: самое слово встречается в программе один раз, в косвенной форме: сказано, что «права трудящихся не должны нарушаться в социалистическом государстве». Политической целью Союза (хотя и без упоминания о политике) программа объявляет превращение Польши в «самоуправляющуюся республику». Программа требует свободных выборов в Сейм и местные советы, с правом выдвижения независимых кандидатов, и создания второй палаты Сейма – палаты самоуправления, для рассмотрения социальных и экономических вопросов. Самоуправление на предприятиях должно заменить соответствующую бюрократическую систему управления промышленностью; таким образом, предусматривался экономический порядок, не имеющий ничего общего ни с капитализмом, ни с «реальным социализмом». Наконец, съезд переизбрал председателем Союза Валенсу, но популярность его на самом съезде заметно уменьшилась, и в новый состав Координационной Комиссии вошли в основном радикалы. В конце концов радикалы добились принятия еще одной резолюции по поводу «закона о самоуправлении»: было решено провести на предприятиях референдум о спорных статьях этого закона, а затем предложить Сейму внести в закон соответствующие поправки. В сущности, это опять ставило под вопрос достигнутый компромисс. Съезд закрылся 7/Х речью Леха Валенсы.

Вскоре после съезда «Солидарность», убедившись, что переговоры с правительством ни к чему не ведут, а экономика быстро разрушается, решилась наконец перейти к более энергичным действиям. Предполагалось провести референдум на предприятиях, о чем уже была речь на съезде, но обсуждался вопрос, не следует ли расширить предмет референдума, включив в него вопрос о реформе избирательной системы. Наконец, на отдельных предприятиях предполагалось провести «активные забастовки». Это выражение означало фактический захват в свои руки управления предприятием и распределения произведенной продукции. В ряде мест раздражение рабочих достигло такой степени, что они выбрасывали с заводов партийные комитеты, а иногда вывозили на тачках особенно ненавистных партийных бюрократов. Бюрократы вопили о помощи, обращаясь к своему ЦК, и собравшийся 19/Х IV Пленум принял очень странное решение, резко противоречившее всем мерам демократизации, выработанным на IХ съезде: пленум снял Каню с должности 1 секретаря и назначил на его место Ярузельского * В тексте неточности: Пленум открылся 16.10.81, отставка Кани и назначение Ярузельского – 18.10.81. , сосредоточив в его руках три должности – 1 секретаря, премьера и военного министра. Отставка Кани была принята 104 голосами при 79 против; Ярузельский был избран 180 голосами при 4 против. Всего в польском ЦК было двести человек; отсюда видно, что почти половина ЦК не хотела менять Каню на Ярузельского, несмотря на несомненно существовавшее предварительное решение Политбюро.

Итак, Ярузельский сосредоточил в своих руках вcю власть и, конечно, сейчас же заверил страну в своем миролюбии, предложив большую коалицию из трех партнеров: партии, «Солидарности» и церкви. Ясно, что это был маневр с целью выиграть время. Трудно сказать, решился ли генерал на переворот уже в это время, или позже. Польские партийные бюрократы нашли себе диктатора и в отчаянии вверили ему свою судьбу.

В стране продолжались забастовки, демонстрации и голодные марши. 

Страница 12 из 13 Все страницы