2. Польское наследство

Польша – страна крайне несчастной судьбы. В восемнадцатом веке польское королевство стало добычей соседних держав. Польшу четыре раза делили, но ей суждено было воскреснуть после первой мировой войны. Последний период ее независимого существования был с 1918 по 1939 год. Гитлер задумал напасть на Польшу после ряда захватов в Европе, удавшихся ему без применения силы, путем надувательства и шантажа. Дальнейшее продолжение таких захватов угрожало интересам Англии и Франции, и эти страны предоставили Польше гарантии, то есть обязались защищать ее в случае нападения. Все же Гитлер напал на Польшу 1 сентября 1939 года, рассчитывая на слабость и пассивность западных стран. Тем пришлось выполнить свои обязательства; так началась вторая мировая война. Гитлер боялся войны на два фронта. Он не посмел бы напасть на Польшу, если бы ожидал вступления в войну Советского Союза. Но ему удалось избежать этой опасности. Англия и Франция вели переговоры с Москвой с целью привлечь Россию к сопротивлению фашистской агрессии. Но они не доверяли Сталину, опасаясь, что он использует ситуацию, чтобы под видом помощи захватить соседние страны, и Польшу в том числе. Польское правительство не знало, какого врага ему больше бояться – с Запада или с Востока. Кроме того, после кровавых репрессий Сталина, разгромившего командование Красной Армии, английские и французские военные специалисты не принимали ее всерьез как боевую силу. По этим причинам западные державы затянули переговоры о союзе с Россией. И тогда Сталин, боявшийся Гитлера и не веривший в намерения западных стран, начал тайные переговоры с германским диктатором. В августе 1939 года Сталин заключил с Гитлером пакт о «ненападении». В секретном протоколе к этому пакту предусматривался раздел Польши: западная часть ее предоставлялась Германии, а восточная должна была отойти к Советскому Союзу. Поэтому Гитлер не боялся войны на два фронта, нападая на Польшу: когда поляки отчаянно сопротивлялись, Сталин нанес им удар в спину, захватив свою часть добычи. Так совершился пятый раздел Польши.

Чувства поляков к России, впрочем, установились и до этого раздела, потому что она была участницей и руководящей силой четырех предыдущих. В конце XVIII века Польша перестала существовать как самостоятельное государство и была разделена между Пруссией, Австрией и Россией. Русской части Польши, названной «царством Польским», было навязано несколько смягченное самодержавие. В 1831 году поляки восстали против русской власти. Восстание было подавлено, и Польша потеряла все остатки своих вольностей. Началась принудительная «русификация», гонения на польский язык и культуру. В 1863 году поляки снова восстали. Царские войска затопили восстание кровью. У поляков не было никакой надежды изменить свое положение мирным путем. Польша вернула себе независимость, когда Германия и Россия ослабили друг друга в первой мировой войне – в 1918 году. Польша превратилась в непрочное, раздираемое противоречиями, но все же независимое от иностранной власти государство. И вот в 1939 году она снова была разделена.

Германия захватила западную и центральную часть Польши, где жила большая часть польского народа. Во власти Гитлера оказалась столица Польши Варшава и важнейшие польские города – Краков, Познань, Лодзь, Гданьск. Последний из них (по-немецки Данциг) в прошлом долго принадлежал Германии, и немцы составляли значительную часть его населения. Притязания Гитлера на Данциг послужили ему поводом к войне. Гитлер не оставил полякам никакой самостоятельной жизни: они были попросту порабощены, превращены в рабочую силу немецкой военной машины. Западные области страны были присоединены к Германии, а остальная часть была превращена в «генерал-губернаторство» с немецкой администрацией. Для поляков была устроена варварская система управления, более жестокая, чем в оккупированных немцами странах Западной Европы. Согласно принятой в гитлеровской Германии расистской теории славяне считались людьми очень низкого сорта, и жизнь поляков не ставилась ни во что. Часть из них предполагалось онемечить, а большинство обратить в потомственное рабство или, за ненадобностью, истребить. Немедленному истреблению подлежали евреи, составлявшие значительную часть населения страны. Польская интеллигенция, вызывавшая у гитлеровцев особые опасения, расстреливалась без всякого предлога, в качестве предупредительной меры: таким образом хотели обезглавить польский народ.

Гитлер избрал Польшу в качестве испытательного полигона для своей машины умерщвления: на польской земле были устроены гигантские лагеря уничтожения, куда вывозили обреченных из всех стран Европы. Это были евреи и цыгане, осужденные на смерть за свое происхождение, участники антифашистского сопротивления, коммунисты, социалисты и либералы, а также советские военнопленные, которых Гитлер исключил из международного права. В лагерях были газовые камеры, где евреев регулярно удушали ядовитым газом, насколько это позволяла производительность «душегубок». В камеры шли также «нарушители режима», продолжавшие и в лагере сопротивляться. Остальное население лагерей должно было умереть голодной смертью, отдав немецкому Рейху остаток своих сил. Ежедневно сжигали тысячи трупов; для этого были построены крематории, где работали команды заключенных. Время от времени эти команды сменяли, отправляя отработавшую смену в печь. Одежду и вещи смертников сортировали и аккуратно хранили. Отрезали волосы для матрацев, вырывали золотые зубы, из остатков человеческого жира пробовали делать мыло. На живых узниках ставили самые невероятные опыты; этим занимались гитлеровские ученые и врачи. Охрана лагерей и команды палачей состояли из эсэсовцев и украинских националистов. Самый крупный лагерь был около Освенцима; дым от крематориев закрывал в этом городе небо, и запах сожженных трупов был частью повседневной жизни. В Польше всё знали. Попасть в лагерь можно было за малейшее нарушение немецкого режима, в качестве заложника за действия других или просто по прихоти какой-нибудь немецкой власти. Нетрудно понять, какой жизнью жил в это время польский народ. В немецких лагерях погибло больше шести миллионов польских граждан, то есть пятая часть населения страны.

В этих условиях возникло польское Сопротивление. В нем участвовали десятки тысяч людей, ежедневно рисковавших жизнью. В оккупированной Польше, где миллионы людей пытались выжить в условиях голода и террора, борцы Сопротивления не рассчитывали на личное спасение. Война шла от поражения к поражению; казалось, над Европой сгущалась бесконечная тьма. Поляки шли на смерть во имя идеи отечества, ставшей уже почти абстрактной; в Польше всегда находились люди, не жалевшие своей крови ради абстрактных идей, и во время оккупации обнаружилось, что польская традиция жертвенности и героизма по-прежнему сильна. Польша покрылась сетью конспиративных боевых организаций, считавших себя продолжением польской армии, принявших военную структуру и подчинявшихся эмиграционному правительству в Лондоне. Так, сразу же после поражения, возникла «Армия Крайова» («Национальная Армия»). Костяк ее составляли избежавшие плена польские офицеры; в этом была ее сила и слабость. Слабость была в том, что офицеры приносили с собой в Сопротивление характерные черты касты, к которой принадлежали: консерватизм, слепое повиновение приказам, нередко – барские привычки. Трудно было найти более храбрых людей, но они совершили много ошибок. Национального единства достигнуть не удалось. В польском Сопротивлении оказалось много людей, для которых «Армия Крайова» была слишком правой: даже в оккупации продолжалась политическая борьба. Дальше мы увидим, как этим воспользовался Сталин.

В восточной части Польши водворилась сталинская машина террора. Для захвата этих территорий не было никакого приличного предлога, никакой видимости права. И вот советская пропаганда вдруг забыла свою доктрину «пролетарского интернационализма» и заимствовала у фашистов новый для нее язык. Дело в том, что восточную Польшу населяли украинцы и белорусы. Многие из них придерживались своей национальной идеологии, но одни лишь коммунисты желали соединения с Россией. Поскольку в Советском Союзе тоже жили украинцы и белорусы, было объявлено, что они – наши «единокровные братья», что «панская Польша» втянула их в свою авантюру и бросила на произвол судьбы, а потому их надо спасти, присоединив к одноименным республикам Советского Союза (спасать поляков не считалось нужным, вероятно, потому, что у них чужая кровь!). Так в марксистскую фразеологию была введена гитлеровская «магия крови».

Военная защита захваченных областей была поставлена из рук вон плохо, что впоследствии облегчило Гитлеру его задачу. Зато весьма энергично действовало воинство Берия, вездесущий аппарат НКВД. Захваченные территории прочесывались в поисках «потенциального врага». Сотни тысяч людей были согнаны в лагеря, посажены в теплушки и вывезены в Сибирь и Среднюю Азию: хватали всех, кто занимал какое-то место в жизни польского государства, проявил какую-нибудь активность, все равно в каком направлении, или просто что-нибудь имел. Относительной гарантией благонадежности была безграмотность, пассивность и наемный труд. Польские коммунисты, восторженно встретившие своих «освободителей», были почти все истреблены. Евреи, бежавшие от Гитлера на Восток, тоже не внушали доверия и высылались в дебри Сибири. Советские чиновники, имевшие доступ в оккупированную зону, как саранча набросились на польские города. После пролетарского оскудения они купались здесь в буржуазном изобилии: самые бедные области Польши были для них богаты. Мародерство не наказывалось, честные большевики давно сгнили в братских могилах.

Особую проблему составляли пленные польские офицеры. Большею частью это были мобилизованные в армию интеллигенты, элита польского народа и возможная основа его будущего возрождения. Чтобы не допустить этого возрождения, их надо было истребить. Сталин приказал собрать их в отдельные лагеря, и в марте 1940 года десятки тысяч польских офицеров были расстреляны в Катыни, близ Смоленска. Уцелели немногие, попавшие в общие лагеря; будущей польской армией командовали люди, которых Сталин не успел расстрелять.

В таком положении Польша встретила германо-советскую войну.

Война эта была для поляков одновременно бедствием и надеждой. Бедствием потому, что война должна была прокатиться по истерзанной польской земле, потому, что война означала для них принудительный труд, насильственную отправку на работы в Германию и усиление террора. Надеждой потому, что Советский Союз воевал теперь на стороне западных демократий и можно было верить, что Польша, ради которой они начали войну, после мирного урегулирования вернет себе независимое существование. Мы увидим дальше, как была обманута эта вера.

Поляки могли понять, что нападение Гитлера было несчастьем для русского народа. Поляки могли отделить русский народ от сталинской системы правления, как прежде лучшие из польских мыслителей умели отделить его от царского самодержавия. Это было нелегко, потому что не каждый может быть мыслителем, и спокойное мышление трудно дается в час национальной катастрофы. Но были вещи, которых поляки понять не могли, пока не испытали на себе безумия сталинского террора. Поляки считали, что в смертельной опасности Россия должна забыть свои прежние захватнические планы, свое прежнее недоверие и протянуть руку своим союзникам в борьбе против общего врага. Поляки рассчитывали на некоторую лояльность, без которой нельзя вместе вести войну. Эти заблуждения можно объяснить естественной установкой приписывать другому человеку свои собственные мысли и побуждения. Но Россия не была этим «другим человеком», ибо Россия к тому времени не имела уже ни голоса, ни лица. В России все решал Сталин, и критерии западной политической мысли не могли объяснить его поведения. Был ли Сталин сумасшедшим, представляет лишь академический интерес. В описываемое время он был, вероятно, не более сумасшедшим, чем все известные из истории тираны. Сталин жил не в реальном мире, а в мире своих собственных представлений, связанном с реальностью параноидальной психикой отщепенца. У него никогда не было друзей, ему всюду виделись враги. И, как все тираны, он не выносил никаких иных, даже близких позиций и точек зрения, видя в них коварные козни, направленные против него. В 1938 году Сталин распустил польскую коммунистическую партию, обвинив ее в троцкизме, и уничтожил почти всех польских коммунистов, бывших в пределах досягаемости. К началу войны с Германией в Польше не осталось организованной силы, на которую он мог бы опереться. Срочно собрав уцелевших в Советском Союзе польских коммунистов, он забросил по воздуху в оккупированную немцами Польшу организаторов коммунистического подполья. Почти все они погибли, но сделали свое дело. Новотко и Фидлер, именами которых названы теперь многие польские улицы и заводы, были из этих недобитых Сталиным коммунистов. В Польше начало развиваться коммунистическое подполье, создавшее свою вооруженную силу – «Армию Людову» («Народную Армию»). По отношению к «Армии Крайовой» она составляла меньшинство; в нее вошли искренние коммунисты и сочувствовавшие им левые, ставившие «классовые» задачи на первый план и подозрительно относившиеся к «правому» подполью. Разумнее было бы отложить политические счеты до конца войны, но здесь Сталин мог использовать наследие социальной несправедливости, угнетавшей довоенную Польшу, и традиционную преданность коммунистов, все еще смотревших с надеждой на Москву.

Из коммунистического подполья вышли новые люди, не подосланные советским аппаратом. К их числу принадлежал Гомулка, начавший этим свою политическую карьеру.

Между «правым» и «левым» подпольем установились отношения недоверия и вражды. «Аковцы» * От АК – Армия Крайова считали «людовцев» агентами Москвы, «людовцы» подозревали «аковцев» в защите своих классовых интересов даже ценой соглашения с врагом. Ни те, ни другие не понимали, что им предстоит. Аковцы ожидали, что Сталин выполнит соглашения с союзниками, заключенные в 1941 году. По этим соглашениям раздел Польши, совершенный в 1939 году, объявлялся недействительным, и за нею вновь признавался государственный суверенитет. Под давлением англичан Сталин установил дипломатические отношения с лондонским правительством, и в Советском Союзе начала создаваться польская армия. Ее командующий, генерал Андерс, был извлечен из лагеря вместе с другими уцелевшими польскими офицерами. Предполагалось, что эта армия будет сражаться с немцами на восточном фронте; англичане и американцы поставляли ей оружие и снаряжение. Но скоро обнаружилось, что Сталин не доверяет полякам и не хочет использовать польскую армию в виде самостоятельной оперативной единицы, как это делается обычно с войсками союзных наций. Он хотел разделить эту армию на части и растворить их в советских подразделениях, что было оскорбительно для поляков и неприемлемо с точки зрения польских интересов. Польское правительство и командование польской армии защищали интересы независимого польского государства, которого Сталин не хотел. Кроме того, можно понять чувства польских офицеров по отношению к их недавним палачам. Кончилось тем, что под нажимом союзников армия Андерса была выведена через Иран на Ближний Восток; впоследствии она сражалась с немцами на итальянском фронте, понесла тяжелые жертвы и покрыла себя славой.

Отношения Москвы с лондонским правительством резко ухудшились, и вскоре произошел разрыв. В 1943 году польское правительство в Лондоне получило бесспорные доказательства преступления в Катыни. Глава правительства, генерал Сикорский, был честный патриот, но в интересах победы готов был пойти на тяжелую сделку с совестью и промолчать о Катыни. Коллеги его думали иначе, и польское правительство потребовало расследования катынского дела. Сталин разыграл праведное негодование и порвал с лондонским правительством, обвинив его в сотрудничестве с врагом. Ему нетрудно было найти предлог, поскольку немцы захватили в начале войны архив смоленского НКВД, раскопали катынские могилы, и Геббельс обвинил русских в неслыханных зверствах, имея в руках объективные факты.

Порвав с лондонским правительством, Сталин начал создавать из польских беженцев новую польскую армию по собственному вкусу. В ней всем заправляли агенты НКВД, подготовленные для этой цели, и она должна была бороться не за независимость Польши, а за ее порабощение; солдатам, конечно, говорили другое, и польские символы были сохранены. В том же сорок третьем году советские войска вступили на польскую территорию. За армией «освободителей» следовал второй эшелон, все то же воинство НКВД, и за немецким террором последовал русский, на этот раз на всей польской земле. Прежде всего расправлялись с «лондонским» подпольем. Части «Армии Крайовой», наивно выходившие навстречу «союзникам”, немедленно разоружались и отправлялись в лагеря, а командиры, по инструкции, расстреливались на месте. Как только об этом узнали в еще не «освобожденных» польских районах, позиция «Армии Крайовой» изменилась: в русских теперь видели врагов. В этой обстановке восстала Варшава.

Произошло это летом 1944 года, когда советские войска уже стояли на другом берегу Вислы, в немногих километрах от польской столицы. С военной точки зрения восстание могло бы сыграть важную роль, если бы было согласовано с советским наступлением на Варшаву. Но это было невозможно, потому что Сталин скрывал свои планы. Советская армия остановилась за Вислой и, по-видимому, готовилась к штурму Варшавы. «Армия Крайова» имела в Варшаве организованные силы и начала восстание, не дожидаясь советского наступления. Решение было принято в Лондоне, и нетрудно понять его мотивы. Главной целью польского правительства и командования «Армии Крайовой» было восстановление независимого польского государства. Ввиду неизбежного разгрома гитлеровской Германии главным врагом польской независимости был Советский Союз. Победоносное восстание в Варшаве могло поставить мир перед свершившимся фактом – польским временным правительством, вышедшим из Сопротивления. С таким фактом Сталину пришлось бы считаться, и это усилило бы позиции западных союзников на послевоенных переговорах. Конечно, своими силами восставшие не могли устоять против немецкой армии, но они рассчитывали вызвать наступление советских войск, для которых восстание в тылу у немцев представляло неоценимое преимущество. Сталин этим преимуществом пренебрег. Человеческие жертвы – и с советской, и с польской стороны – были ему безразличны. Он хладнокровно выждал, пока немцы подавили восстание, и ничего не сделал, чтобы ему помочь. Более того, он саботировал попытки американцев и англичан сбросить варшавянам оружие и боеприпасы: не разрешил их самолетам посадку за линией советского фронта. Из-за этого самолеты союзников должны были летать без посадки через всю Германию и обратно, что было на пределе технических возможностей тогдашней авиации. Варшавяне не получили почти ничего. Под конец восстания советские самолеты тоже сбросили для вида кое-какие грузы, но они почти все попали в руки врага – случайно или нет? Повстанцы сопротивлялись, сколько могли, даже после того как район восстания был расчленен на изолированные части. Они сообщались между собой по линиям городской канализации. Наконец, командующий восстанием, генерал Бур-Комаровский, сдался с остатками своих частей. Немцы выселили все население Варшавы. Ко времени вступления советских войск Варшава дважды испытала немецкую осаду – в первый раз в 1939 году. От центра города остались одни руины. Но Сталин добился своего: на развалинах столицы подняли польский флаг не бойцы «Армии Крайовой», а подготовленные для этой операции, нарочно отобранные поляки. Еще раньше он устроил в Люблине правительство для Польши из этих людей. Возглавил его никому до того не известный Берут – по-видимому, человек НКВД.

Итак, к моменту окончания войны Польша имела два правительства. Эмиграционное правительство в Лондоне считало себя законным преемником правительства довоенной Речи Посполитой (республики). В эмиграции власть передавалась с соблюдением юридических формальностей, и из деятелей довоенных политических партий было сформировано совещательное собрание, нечто вроде парламента в эмиграции. Это придавало лондонскому правительству вид конституционной власти. Его поддерживала не только «Армия Крайова», но и большая часть населения страны. Вопреки утверждениям советской пропаганды, лондонское правительство не было английской или американской агентурой. Руководители польской эмиграции были люди разных взглядов и разного достоинства, но все убежденные, даже фанатически непримиримые патриоты. Конечно, эмиграция поставила их в неизбежную зависимость от западных союзников, но эта зависимость была им тяжела. У них уже не было сильного лидера: генерал Сикорский погиб в авиационной катастрофе. А главное, реальная власть в Польше принадлежала Сталину, поскольку его армия оккупировала всю страну.

С другой стороны, люблинский «Комитет национального освобождения» состоял из темных, никому не известных личностей, якобы вышедших из антифашистского подполья. Всем было ясно, что это марионетки, которыми Сталин хочет воспользоваться, чтобы управлять Польшей по своему усмотрению. С ними не хотели сотрудничать ни лондонские политики, ни уцелевшие политические силы внутри страны, и лишь немногие некритически ориентированные на Москву коммунисты готовы были их поддержать. А так как западный мир не принимал этих людей всерьез, то у них был поистине жалкий политический кредит. Но они были выдвинуты Сталиным, имевшим над Польшей реальную власть, и этот факт невозможно было изменить.

Однако западные союзники не хотели мириться с этим фактом.

Польский вопрос почти непрерывно обсуждался во время войны, и о нем никак не удавалось договориться. Даже в самые мрачные дни войны Сталин не хотел уступить ни пяди польской земли, полученной им от Гитлера по бесчестному дележу. Да ему и незачем было уступать ее: союзники все равно должны были воевать с Германией и помогать советской России – в собственных интересах. Во время встреч «на высшем уровне» в Тегеране в 1943 году и Ялте в 1944-ом военная обстановка уже прояснилась, и союзники попытались нажать на «дядю Джо». Правда, Рузвельт не очень понимал, что представляет собой советский диктатор, и надеялся найти с ним общий язык, постепенно разъясняя ему долговременные интересы России. Но Черчилль, разгадавший к тому времени некоторые черты кремлевского владыки, понимал, что Сталина может остановить только сила. И все же союзники помнили, что война началась из-за Польши, и считали независимость Польши важной гарантией безопасности в Европе. В Ялте им удалось добиться от Сталина некоторых обещаний. Он обещал включить в люблинское правительство, переехавшее вслед за советским фронтом в Варшаву, нескольких представителей «лондонских» поляков и обещал провести в Польше свободные выборы. Впрочем, он обещал это и для других оккупированных стран, и по поводу этих обещаний ни у кого не было иллюзий. Но союзники рассчитывали, что политическая обстановка в послевоенной Польше не позволит Сталину навязать ей «советский» режим: предстояла оккупация ряда стран Восточной Европы, население которых было враждебно России, Польша лежала непосредственно в тылу еще более враждебной «восточной зоны» Германии, между тем как советская армия была обессилена долгой войной, а советская экономика была на грани истощения. Очевидный политический расчет должен был подсказать Сталину некоторые уступки, чтобы избежать в Польше гражданской войны. Мы увидим, как Сталин все это рассчитал. Он вызвал в Польше войну, подготовил почву для мятежа в «восточной зоне», а разорением России пренебрег. В польском вопросе разумный политический расчет еще раз (который раз уже!) столкнулся с примитивной силой безумия. Можно ли думать, что это больше не повторится?

Впрочем, позиция союзников в этих переговорах зависела и от других соображений. Война еще продолжалась, и если было уже маловероятно, что Сталин заключит с Гитлером сепаратный мир, то от него зависело замедлить наступательные операции и затянуть войну; наконец, оставалась Япония, и со Сталиным нельзя было рассориться, потому что требовалось его участие в дальневосточной войне. Надо было сначала выиграть войну, а потом уже спасать Европу от русского нашествия.

Война близилась к концу, и союзники настаивали на выполнении соглашений. Сталин не отказывался выполнять их, но не выполнял; он без конца затягивал переговоры, чтобы выиграть время. Польша была в его руках, и он принялся прочесывать и организовывать ее теми же методами, как всегда. Ему надо было обескровить и обесцветить ее, подавить в ней всякую волю к сопротивлению, а затем уже разыграть комедию выполнения ялтинских соглашений. Наконец, лондонские поляки были приглашены. В «люблинское» правительство было включено несколько министров, представлявших умеренные политические течения, и деятель крестьянской партии Миколайчик стал заместителем премьера.

Очень скоро обнаружилось, что «лондонские» министры могли контролировать лишь собственные кабинеты. Всякая попытка вмешаться в дела управления сталкивала их с налаженной машиной надувательства и террора. Все это называлось Польшей, сохранялось знамя, сохранялся польский орел, сохранялись даже законы республики, но за этими фикциями стояла реальная власть Москвы. Советский маршал Рокоссовский, поляк по происхождению, был переведен в польское гражданство и командовал Войском Польским. Все ключевые посты в администрации заняли поляки, подготовленные и проверенные аппаратом Берии. Конечно, и в Польше был создан такой аппарат, и во главе его Берия поставил своих людей. «Армия Крайова» и другие организации сопротивления были объявлены иностранной агентурой, сотрудничавшей с врагом. Люди некоммунистического подполья были исключены из общественной жизни, а те из активных деятелей, кого еще не успели расстрелять, ждали своей очереди за колючей проволокой новых лагерей. Самые энергичные, впрочем, ушли «до лясу» (в лес) и снова начали партизанскую войну, на этот раз против русских оккупантов и их польских «сторонников». «Сторонники» эти были в большинстве польские рабочие и крестьяне, мобилизованные в армию, и полицейские силы режима. Часть из них искренне поддерживала этот режим, перенося на возникшую ситуацию традиционные концепции классовой борьбы: это были коммунисты и сочувствовавшие им люди левой ориентации. Должно было пройти время, чтобы эти люди поняли, какой станет новая Польша и каков будет ее «правящий класс».

В Польше шла гражданская война, и длилась она четыре года: последние очаги вооруженного сопротивления были подавлены в 1949 году. Разумеется, исход этой войны был решен советской оккупацией.

«Лондонские» министры вскоре были вытеснены из правительства, и Польша приняла обычные черты «народной демократии». Прежде всего была организована «правящая партия». Как уже говорилось, подлинную коммунистическую партию Польши Сталин распустил в 1938 году, так как она была недостаточно покорна ему. В 1942 году взамен ее была создана ППР («Польская рабочая партия»), в которую вошли многие старые коммунисты и сочувствовавшие им левые. Одним из таких сочувствовавших был и Гомулка, ранее работавший в профсоюзах (если верить его официальной биографии). Таким образом, хотя ППР была основана по приказу из Москвы заброшенными по воздуху людьми, в эту возрожденную коммунистическую партию вошли многие поляки, вовсе не считавшие себя орудием иностранной власти, а искренне верившие в идеи социальной справедливости и интернационализма. Они не понимали, что на родине Октябрьской революции эти идеи уже потерпели поражение, сторонники их были расстреляны, а власть захватил провокатор с темным прошлым, возглавивший новый правящий класс – советскую бюрократию. Понять это было нелегко, потому что контрреволюция в России пользовалась революционным языком.

Вначале Сталину выгодно было использовать остатки левого энтузиазма. Он допустил даже на некоторые должности людей, в самом деле вышедших из подполья, а не из московских питомников НКВД. Энтузиасты должны были выполнить грязную работу – расправиться со всеми остатками «буржуазной» Речи Посполитой, а потом их можно было убрать. Трудно судить, был ли Гомулка когда-нибудь убежденным коммунистом. Поскольку ему достался пост первого секретаря ППР, он был скорее всего с самого начала ловким игроком. Но он проиграл свою игру: вместе с другими «вышедшими из подполья» он был обвинен в «буржуазном национализме» и в 1948 году посажен в тюрьму. Ему нетрудно было понять, что его ждет. В том же году остатки некогда сильной партии социалистов (ППС) были принудительно включены в ППР посредством «объединительного съезда», сформированная таким образом организация была названа «Польской Объединенной Рабочей Партией» (ПОРП). Так началась история этой «правящей партии» современной Польши. Согласно нынешней официальной истории ПОРП в том же 1948 году начались «бюрократические извращения» и «отклонения от принципов социализма». Таким образом, в «неизвращенном» виде ПОРП никогда не существовала: с самого своего возникновения она превратилась в бюрократическую машину того же рода, что и в Советском Союзе. Описание такой машины, пожалуй, излишне: ее знают все. Чтобы сохранить видимость выполнения соглашений, была устроена бутафорская «многопартийная система»: для крестьян была приготовлена «Крестьянская партия», носившая имя действительно существовавшей до этого партии польских крестьян («Стронництво Людове»), а для интеллигенции – Демократическая партия» («Стронництво Демократычне»). По образцу Верховного Совета был устроен Сейм, где ПОРП имела, конечно, абсолютное большинство, но все партии всегда голосовали единогласно. Выборы устраивались так же, как у нас, и вообще неожиданности шли не снизу, а сверху. Рабочие были лишены всяких прав и загнаны в казенные профсоюзы. Крестьяне были загнаны в колхозы и совхозы. Органы безопасности занимались теми, кто не был в восторге от таких порядков.

Началось безумие «индустриализации», бессмысленное лихорадочное строительство «тяжелой индустрии».

Теперь уже вся Польша была в лагере – в «лагере социализма».

Вряд ли надо подробно описывать систему, навязанную Польше после войны. Система эта должна была подготовить страны Восточной Европы к полному лишению государственного существования – они должны были, как только позволит международная обстановка, превратиться в «республики» СССР. «Плебисциты» в Прибалтике и присоединение «единокровных братьев», Западной Украины и Западной Белоруссии, не оставляли сомнения в том, как это должно произойти. Сталин не видел внутренних слабостей своей империи; он вообразил себя великим полководцем и стремился к ее безграничному расширению. Страны Западной Европы поняли нависшую над ними угрозу, создали вместе с Соединенными Штатами военный союз и решительно воспротивились попытке Сталина захватить Западный Берлин. Но Восточную Европу им пришлось оставить Москве: для защиты ее не было ни физических, ни моральных сил. Таким образом, вторая мировая война, начатая для защиты Польши от гитлеровского господства, завершилась тем, что и Польша, и вся Восточная Европа оказались под властью другой тоталитарной диктатуры. Англичане, американцы и французы могли торжествовать победу, позабыв о причинах войны. Но поляки их забыть не могли.

Страница 3 из 13 Все страницы