Записки преподавателя пединститута

Предисловие

Эта маленькая книжка была написана в 1987-89 гг. Напечатать ее не удалось: в эпоху громких сенсаций и разоблачений редакторы и издатели меньше всего были склонны интересоваться какими-то там пединститутами. (Впрочем, они не интересовались ими и раньше и не интересуются теперь.) А сейчас, возможно, многие подумают, что в 2003 году книга о системе подготовки учителей, существовавшей в исчезнувшем 12 лет назад Советском Союзе, может представлять разве что исторический интерес.

Я убежден, однако, что это не так. Во-первых, большинство нынешних учителей и преподавателей педагогических вузов - воспитанники советской системы. Во-вторых, и это главное, система не так уж сильно изменилась. Она по-прежнему готовит послушных, нерассуждающих учителей, используя для этого почти все прежние механизмы и некоторые новые, служащие той же цели и притом весьма эффективные. И нельзя по-настоящему понять, как она работает сегодня, не зная, как она работала вчера. А не зная, как готовят учителей, невозможно понять проблемы школы, важность которых для общества трудно переоценить.

Поэтому я предлагаю вниманию читателя эту книжку, сделав только небольшие сокращения; но сначала коротко скажу о том, что сохранилось и что изменилось.

Некоторых составляющих прежней системы, конечно, уже нет. Нет, например, поездок в колхоз, нет "общественной нагрузки", нет комсомольских собраний, и главное - нет идеологических дисциплин. Но здесь нужно сделать важную оговорку. Вместо идеологических дисциплин введены "общеобразовательные"; преподают их бывшие "идеологи", и очень часто они говорят прямо противоположное тому, что говорили раньше. Бывшие преподаватели политэкономии, предрекавшие неминуемый скорый крах капиталистического мира, восхваляют капитализм, бывшие преподаватели марксистско-ленинской философии говорят о философском материализме не иначе как презрительным тоном. И они по-прежнему верят в то, что говорят. О том, что вчера материя была первична и светлым будущим всего человечества был коммунизм, вспоминать неприлично, раз сегодня первичен дух и светлое будущее может обеспечить только капитализм. Чему это служит, понятно: подавлению способности самостоятельно мыслить и воспитанию той же "принципиальной беспринципности", которую воспитывали идеологические дисциплины.

Остальные звенья системы претерпели очень мало изменений. Из учебников педагогики, само собой, исчезли цитаты из "классиков марксизма" и эпохальных документов КПСС, но никуда не исчезли пустословие и бессодержательное наукообразие. (Последнего стало даже больше; я видел учебник, в котором автор пытается строить педагогику на базе "аксиом".) К иностранным языкам отношение теперь, правда, совсем другое, но изучение их осталось таким же некультурным и даже, пожалуй, стало менее культурным: сейчас все озабочены только тем, чтобы научиться болтать на иностранном языке, о чтении литературы по специальности и лучших образцов художественной литературы никто не заботится (и уж тем более о том, чтобы показать стройность и красоту языка самого по себе как удивительного и неповторимого творения человеческого духа или сравнивать его с родным языком, выявляя общие и различные черты). Ничего не изменилось в преподавании методики. А в преподавании специальных дисциплин держится та же система, которую я назвал символической - и, в сущности, удивительно, что держится, потому что при нынешнем бедственном положении учителей достоин удивления уже тот факт, что вообще находятся желающие поступать в пединституты (или, как они теперь чаще называются, педагогические университеты).

Что же касается новых механизмов воспитания послушных людей, то они заслуживают отдельной книги. Такую книгу я по причинам, о которых не место говорить в предисловии, написать не могу (но очень надеюсь, что кто-нибудь ее напишет) и ограничусь самыми общими замечаниями.

Все эти механизмы так или иначе связаны с новой верховной властью, возникшей после "перестройки" - властью денег. Эта власть не упоминается в конституции, но фактически ей принадлежит решающее слово во всех сферах жизни общества и на всех уровнях - точно так же, как прежде решающее слово во всех сферах и на всех уровнях принадлежало партийному аппарату, о котором тоже ничего не было в конституции. И как тогда ни интересы дела, ни интересы общества, ни простой здравый смысл, ни даже человеческая жизнь не имели значения, если вмешивался партийный аппарат, так и сейчас ничто не имеет значения, если вмешиваются большие деньги.

Прежняя верховная власть претендовала на контроль не только над поступками людей, но и над их мыслями и чувствами, однако в последние десятилетия ее существования это ей уже плохо удавалось. Новой это удается пока что очень хорошо. Детей с малых лет приучают к мысли, что главное в жизни - деньги. Конечно, внушить это нормальному ребенку и подростку не так уж просто, и при выборе профессии многие все же стремятся не к тем специальностям, которые сулят большие доходы, а к тем, которые их интересуют. Но и на их пути уже в школе, а потом при поступлении в вуз и в самом вузе так или иначе встают деньги - в каких формах, всем хорошо известно. И если способному и трудолюбивому молодому человеку удастся поступить в университет или институт на бесплатное место, он увидит рядом с собой неспособного и ленивого платного студента, пользующегося особыми привилегиями.¹ И вся обстановка вокруг будет ему внушать, что профессиональная компетентность и добросовестность - не главное; главное - быть поближе к деньгам. А для этого нужно найти хозяина и беспрекословно слушаться его. Именно такую мораль внушает молодым людям наш нынешний "образовательный рынок". Вкупе со старыми механизмами он воспитывает идеально послушных людей. Могут спросить, конечно: кому послушных - ведь тоталитарной власти больше нет? Но это как раз неважно; важна готовность слушаться, а желающие воспользоваться этой готовностью найдутся - если не на верхних ступенях "вертикали", то уж на нижних наверняка.

Ко всему сказанному нужно сделать важное добавление. Когда я в конце 80-х гг. писал об упадке образования в Советском Союзе, я не знал еще, что такой же упадок произошел и на Западе, и склонен был относить все наши беды на счет тоталитарного строя и засилья идеологии. Теперь возникает соблазн отнести западный упадок и продолжение упадка у нас в отсутствие тоталитарного строя и идеологии целиком на счет подчинения образования рынку. Но то и другое, по-видимому, одинаково ошибочно. Вряд ли могло быть случайностью, что в двух совсем по-разному устроенных обществах, между которыми почти не было контактов, происходили, по сути дела, одинаковые процессы. Естественно предположить, что идеологизация и жесточайшая регламентация образования при тоталитарном строе и коммерциализация его при "либеральных" рыночных отношениях - разные формы одного и того же механизма, вызванного к жизни каким-то мощным фактором, действующим в современном мире независимо от различий в экономической и политической системе. И такой фактор нетрудно указать - это происшедшее в XX столетии проникновение культуры в "массы", сопровождавшееся ее размыванием и повсеместным снижением культурных стандартов. В Советской России культуру продвигала в массы большевистская власть, в западных странах - "невидимая рука рынка",² но результат получился один и тот же. Это то самое явление, которое Ортега и Гассет назвал "восстанием масс". Пути его влияния на образование нуждаются в подробном изучении, и здесь я хочу только отметить, что именно оно ответственно за упадок образования в XX столетии.

И вот о чем еще необходимо сказать: об изменениях в положении преподавателей и в системе управления вузом (относящимся ко всем высшим учебным заведениям, а не только к педагогическим). Самое очевидное изменение, о котором знают все, состоит в том, что зарплата не только ассистента, но и профессора стала нищенской - на нее не то что прокормить семью, а и одному человеку прожить невозможно. Последствия также общеизвестны, и я о них говорить не буду, как ни важна эта тема. Но есть другое очень важное обстоятельство, привлекающее к себе гораздо меньше внимания: крепостная зависимость, о которой я писал в книге, сохранилась и даже усилилась, хотя прежнего барина - тоталитарного государства - давно уже нет: его приказчики сами стали барами, и рука у них тяжелее, как бывало и в стародавние времена, если барином становился приказчик. Независимость вузов, на которую возлагалось столько надежд в романтическую пору перестройки, обернулась независимостью ректоров. Теперь ректор управляет вузом фактически единолично, и жаловаться на него некуда: обкомов больше нет, а министерство интересуется только состоянием документации. Полномочия ректора расширены неимоверно. Прежде преподаватель избирался по конкурсу советом вуза или факультета на пять лет, и мы справедливо считали, что такая система плохо защищает нас от произвола. А теперь преподаватель работает по контракту, заключаемому чаще всего на один год и подписываемому единолично ректором, который не обязан ни с кем советоваться; по истечении срока контракта ректор может не возобновить его без объяснения причин. Ректор может по своему усмотрению перекраивать, открывать и закрывать факультеты и кафедры, создавать и упразднять специальности; на это, правда, требуется санкция совета, но совет всегда послушен, и нельзя ожидать иного при нынешнем порядке увольнения и нынешних наших привычках. Если ректору вздумается, например, упразднить экзаменационные сессии и предписать принимать экзамены в течение семестра во время аудиторных занятий, одновременно сократив число этих последних - он и это может. (Это не фантазия: такое распоряжение издал в 1999 г. ректор Российского государственного гуманитарного университета Афанасьев.) Многие ректоры создают в вузах бюрократические структуры, долженствующие управлять учебным процессом и контролировать работу факультетов и кафедр; работают там, как правило, полуграмотные тетеньки, которым очень нравится командовать профессорами и доцентами, и их "управление" и "контроль" становятся настоящим бедствием. А профессора и доценты втихомолку возмущаются, но вслух не смеют сказать ни слова. Возникает картина полной безнадежности.

А теперь самое главное: я осмеливаюсь утверждать, что главный источник этой безнадежности - не действующий ныне порядок управления высшим учебным заведением, а наша рабская покорность, воспитанная тоталитарным строем и сохраняющаяся поныне. Ведь ректор с диктаторскими замашками в отличие от настоящего тоталитарного диктатора не имеет в своем распоряжении штыков и тюрем, а действующее законодательство, как ни плохо оно, предусматривает выборность ректора и не дает ему диктаторских полномочий.

В одиночку с ним, конечно, бороться невозможно, но если бы преподаватели смогли объединиться и организоваться, им вполне было бы под силу добиться не только устранения каких-либо особенно вопиющих безобразий или замены ректора, но и перестройки всей жизни учебного заведения на более разумных и более демократических началах; было бы под силу поставить все действия администрации, включая расходование денежных средств, под строгий контроль общественности.

Если бы смогли... Но они не могут и не хотят. Хорошо известно, что тоталитарная власть не допускала никаких организованных действий даже с самыми невинными целями, если только организатором не была она сама, и жестоко подавляла любые попытки организоваться. И она хорошо поработала над душами людей, во всяком случае над душами интеллигентов - они до сих пор как огня боятся всякой организации. Еще в 70-е годы, если не раньше, среди нашей интеллигенции получила распространение теория, согласно которой всякая организация есть зло, организуются только мерзавцы. В доказательство приводился обычно один довод: у большевиков была организация, и вот что вышло.

Одна попытка организовать совместные действия мне известна. Она была предпринята в 1999 г. на одном из факультетов Российского государственного гуманитарного университета и закончилась полным провалом. Речь шла о противодействии губительным для учебного процесса распоряжениям некомпетентного ректора и защите избранного советом факультета декана, которого послушный ректору совет университета отстранил от должности за протест против этих распоряжений. На многочисленных собраниях преподаватели выражали свое возмущение, но в ответ на предложение организовать в какой-либо форме сопротивление раздались голоса: "Мы здесь не для того, чтобы заниматься политикой, а для того, чтобы учить студентов". Кто-то с негодованием заявил: "Я ничего не собираюсь делать вместе со всеми! Достаточно уже нас заставляли все делать вместе!" Студенты все же решились выразить свое недовольство открыто - организовали митинг, и это вызвало возмущение у их наставников: "Университет - не место для политических митингов!" - хотя никаких политических речей и лозунгов на митинге не было, студенты требовали только, чтобы им не мешали учиться. Понятно, какой страшный нравственный урок они получили.³

А хуже всего вот что: мы не сознаем, как глубоко сидит в нас раб, и не понимаем, что его нужно, по выражению Чехова, выдавливать из себя по капле. И те из нас, в ком он засел всего глубже и всего прочнее, категоричнее всех утверждают, что они - свободные люди. Мы сетуем, что у нас нет гражданского общества. Но какое может быть гражданское общество без желания и умения действовать вместе, объединяться, организовываться? И разве можно научиться объединяться вокруг проблем, волнующих всю страну, не научившись сначала объединяться вокруг проблем, волнующих наш маленький коллектив? Зачатки гражданского общества должны возникнуть на местах, никак иначе оно появиться не может. И показать пример должна, несомненно, интеллигенция, если она хочет быть хоть сколько-нибудь достойна этого имени.

Конечно, деморализация вузовских (и школьных) преподавателей вызвана многим причинами, среди которых одно из первых мест занимает бедственное материальное положение. Но и оно никогда не станет легче, если мы не будем за это бороться: иначе для центральной и местной власти образование всегда будет в числе тех дел, о которых можно заботиться в последнюю очередь. А такая борьба тоже невозможна без совместных действий, которым можно научиться только на местах.

* * *

Вот что я писал в 1989 году, в разгар "перестройки": "Давно уже я вижу в мечтах широкое движение интеллигенции за спасение школы - начальной, средней и высшей. И сейчас самое бы время ему возникнуть. Нам совершенно необходима ассоциация в защиту образования, которая объединила бы всех тех - учителей, преподавателей высшей школы, ученых, студентов и других, - кто готов бороться за воскрешение у нас подлинного, не фиктивного образования. Что могла бы делать такая ассоциация? Она могла бы содействовать появлению независимых средних и высших учебных заведений, которые существовали бы на кооперативной основе или за счет государственного или местного бюджета, но были бы свободны от всякого контроля ведомств и местной власти и совершенно самостоятельны в подборе преподавателей и в определении содержания, форм и методов обучения. Могла бы добиваться раскрепощения существующих учебных заведений и отстаивать права их преподавателей, прежде всего право думать своей головой и преподавать так, как велят разум и совесть, а не как велит начальство. Могла бы содействовать возникновению независимых издательств, выпускающих учебники и другую педагогическую литературу, независимых педагогических журналов и газет. Могла бы организовывать курсы повышения научной квалификации для учителей вместо нынешних "институтов усовершенствования", снабжающих учителей инструкциями. Могла бы устраивать съезды, конференции и семинары преподавателей начальной, средней и высшей школы. Могла бы, наконец, привлекать к проблемам образования внимание общественности."

Как было бы хорошо, если бы возникла такая ассоциация! Но ничего похожего на нее не возникло ни тогда, ни после, как не возникло и многое другое, о чем мечталось в те годы. Не тот был нравственный климат, а за прошедшее с тех пор время он еще изменился в худшую сторону. И не изменится в лучшую, пока мы не начнем, наконец, выдавливать из себя раба.

Моя профессия - подготовка учителей. Я начал этим заниматься три с половиной десятилетия назад. За это время много передумано, и хочется поделиться мыслями с другими. Попробую.

¹ Его нельзя, например, отчислить за неуспеваемость - как прежде нельзя было отчислить комсомольского активиста.

² Может возникнуть вопрос: почему раньше рынок не оказывал такого пагубного воздействия на культуру и образование - ведь он существует уже давно? Дело в том, что прежде рынок регулировал только хозяйственные отношения, а теперь он распространил свою власть на многие другие сферы человеческой жизни, включая и те, которым его вторжение категорически противопоказано.

³ Впоследствии суд признал смещение декана незаконным и обязал администрацию РГГУ выплатить ему компенсацию за моральный ущерб (разумеется, символическую). Но восстановить его в должности было уже невозможно: факультет был преобразован в "институт", руководимый не выборным деканом, а назначаемым сверху директором.

Страница 1 из 11 Все страницы