II.1.4. Александр Александрович Любищев

Любищев Александр Александрович (1890–1972) относится к числу высочайших умов, когда-либо существовавших. Его биографы, имевшие счастье общаться с ним, с полным правом говорят о феномене Любищева, как о явлении исторической значимости. Историк будущего, исследователь культуры России, обратившись к творчеству Любищева, найдет ответ на многие недоуменные вопросы и сможет сделать оптимистический прогноз относительно будущего. Историк поймет, почему Россия, вступив на рубеже двух столетий в эпоху великого подъема всех отраслей хозяйственной и духовной деятельности, в эру русского ренессанса, сумела сохранить высокий потенциал культуры в условиях враждебной культуре тирании и сбросила, наконец, иго идеологического диктата, административного, экономического и политического произвола.

Любищев – дитя ренессанса – всю насыщенную творчеством жизнь прожил в условиях идеологического террора. Он не дожил до краха кабальной системы, но в борьбе за свободу ему принадлежит первостепенная роль.

Русская интеллигенция в лице своих лучших представителей не подчинилась захватчикам власти. Сопротивление было пассивным. Демонстративный аскетизм (знак неподкупности) и молчание – в ответ на предложение славословить – давали шанс выжить и продолжать заниматься своим делом, к политике отношения не имеющим.

Любищев – аскет, как многие, но, в отличие от многих, он – не молчал. Засилью невежд – высокопоставленных уголовников – он противопоставил то единственное оружие, которое было в его распоряжении – письма. Он писал правительству, в редакции журналов, отвергавших его статьи, высокопоставленным пропагандистам официальной идеологии (письмо писателю И. Эренбургу), в издательства газет и книг, публиковавших циничные извращения истины, лицам, приглашавшим его преподавать, с отказом и мотивировкой, рисующей катастрофическое положение всей педагогической системы Союза, и своим многочисленным друзьям. Его архив, где хранятся тысячи ответных писем, копии его писем, сделанные им самим, и его письма, возвращенные ему его злобными адресатами, множество рукописей, никогда не увидевших свет, дневники – это не панорама исторических событий; когда речь идет о том, что писал Любищев, это – истолкование истории, сделанное энциклопедистом.

Александр Александрович Любищев – биолог, энтомолог, специалист по защите растений от вредных насекомых, доктор сельскохозяйственных наук. В течение жизни он был профессором нескольких провинциальных высших учебных заведений и заведующим экологическими отделами нескольких исследовательских институтов. Список его печатных трудов не превышает сотни.

Охарактеризовать Любищева таким образом значит – сказать очень мало, почти ничего, и вместе с тем – сказать очень много. Мало – потому, что он был ученым самого широкого профиля, великим специалистом в области истории науки, включая биологию, агрономию, математику, как теоретическую, так и прикладную, и философию. Как энтомолог, он был систематиком, экологом, биометриком; как специалист в области сельского хозяйства, он был инициатором многих приемов по борьбе с вредителями и учету приносимого ими вреда; как философ, он не только мог дать каждой биологической теории ее философскую интерпретацию, но разработал свою собственную философскую систему, позволявшую ему, как будет показано, делать в биологии прогнозы, подобные прогнозам недостающих элементов в таблице Менделеева. Как биолог он был великим специалистом в области теоретической биологии и проводником математических методов в систематику. Его теоретическая биология – это философское осмысление живой природы.

Для тех, кто знаком с творчеством Любищева, кто знает, каким почитанием он пользовался среди крупнейших ученых всех специальностей, гордившихся знакомством и дружбой с ним, этот мизерный список его чинов и званий говорит о многом. Чины, степени, премии, доступ к прессе – щиты. Мера незащищенности бойца перед лицом смертельной опасности – мера отваги. А прослыть противником официальной доктрины в середине тридцатых годов означало угрозу смерти. Любищев – Джордано Бруно ХХ века – бесстрашно шел на костер. Игра случая спасла ему жизнь.

Любищев родился 5 апреля 1890 года в Санкт-Петербурге. По свидетельству его дочери Евгении Александровны Равдель, ее дед – отец Любищева был коммерсантом-миллионером, великим специалистом по экспорту леса. Он с легкостью расстался со своими миллионами, и новая власть сочла для себя за благо воспользоваться его опытом экспортера. Евгения Равдель пишет, что Александр Александрович считал постыдным жить на «прибавочную стоимость». Продолжая жить с родителями, Александр Александрович установил для себя аскетический режим. Слуги родителей рассказывали Евгении Александровне, что Александр Александрович отстаивал перед родителями права слуг и вел среди них пропаганду в духе: «собственность – это воровство».

Александр Александрович окончил реальное училище с золотой медалью. В 1911 году он закончил Петербургский университет, где специализировался на кафедре зоологии беспозвоночных у профессора В. Т. Шевякова. Еще, будучи студентом, Александр Александрович работал на биостанциях в Неаполе и Виллафранке, а сразу по окончании Университета – на Мурманской биологической станции на Баренцовом море. Его педагогическая деятельность на Бестужевских женских курсах была прервана войной. С 1914 по 1918 год Александр Александрович работал в военной химической лаборатории под руководством крупнейшего химика Ипатьева. В 1918 году он был демобилизован по ходатайству Крымского университета. Ходатайство выхлопотал профессор А. Г. Гурвич, доброжелатель Александра Александровича. На его кафедре на Бестужевских курсах Александр Александрович был ассистентом.

Е. А. Равдель приводит список ученых, съехавшихся со всех концов России в Таврический университет. Вряд ли хоть один университет мира имел хоть когда-либо более блестящий состав. В. И. Вернадский был избран ректором этого Университета. Со многими из профессоров Любищев сохранил дружеские отношения на всю жизнь. Чтобы прокормить семью, а у него было уже трое детей, Александру Александровичу приходилось прирабатывать, и он работал грузчиком и давал уроки. В 1921 году Александр Александрович получил приглашение в Пермский университет на Урале, где в это время уже работал его друг В. Н. Беклемишев.

Пермский университет, учрежденный в 1916 году, стал в послереволюционные годы, подстать Таврическому, центром притяжения выдающихся ученых всех специальностей, но именно биологи, многие из которых были соучениками, коллегами и друзьями Любищева, блистали наиболее ярко в этой плеяде светил. Здесь достаточно назвать, помимо Беклемишева, А. А. Заварзина, Д. А. Сабинина и П. Г. Светлова. А. А. Заварзин был директором Биологического исследовательского института при Пермском университете. Одно время Любищев возглавлял Биостанцию этого Института на Каме. Университет поддерживал научную связь с научными центрами, обществами и академиями всех континентов.

Доцент кафедры зоологии, Любищев читал курсы эволюционной теории, генетики, биометрии, зоологии, зоогеографии, зоопсихологии, истории биологии и учения о вредителях сельского хозяйства. В 1923 году была опубликована важнейшая статья А. А. Любищева: «О форме естественной системы организмов» – маленький философский трактат о системах и методологии их описания. На семинаре по философии, организованном профессором Анатолием Ивановичем Сырцовым, Любищев прочитал доклад «Об эволюции понимания причинности в древней и новой философии». Проблема причинности, играющая такую важную роль в философии Аристотеля, и ее связь с проблемой целесообразности были всю жизнь в центре внимания Любищева.

Публикация статей Любищева по теоретической биологии, где он развивал мысли, сходные в те времена с «крамольными» идеями Л. С. Берга о закономерном ходе эволюции, привлекла внимание власть предержащих и, когда ректорат и деканат Пермского Университета выдвинул Любищева на должность профессора, ему было отказано в занятии какой бы то ни было должности в Пермском университете.

В 1927 году Александр Александрович получил должность заведующего кафедрой зоологии в Сельскохозяйственном институте Самары. Взаимоотношения животных и растений в созданных человеком агроценозах интересовали Александра Александровича еще в Перми. Теперь, в Самаре Александр Александрович не только погрузился в практическую деятельность по защите растений от насекомых-вредителей и глубоко вник в теорию взаимоотношений видов в естественных и культурных биоценозах, но также изучил экономику сельского хозяйства в целом и, как пишет Е. А. Равдель, «составил себе ясное представление о сущности споров по сельскохозяйственным вопросам».

В 1930 году в Ленинграде был основан Всесоюзный институт защиты растений (ВИЗР), и Любищева пригласили занять должность старшего научного сотрудника. Здесь Александр Александрович занимался исчислением экономического вреда, причиненного насекомыми, – с применением новых методов статистики, в частности, метода дисперсионного анализа, предложенного Р. Фишером (R. Fisher). Результаты своих исследований Любищев подытожил в книге: «К методике количественного учета и районирования насекомых». Книга эта, написанная в 1936 году, напечатана 22 года спустя в Киргизии. В 1936 году по ходатайству Института защиты растений, Высшая Аттестационная Комиссия (ВАК) удостоила Любищева степени доктора сельскохозяйственных наук без защиты диссертации – по совокупности печатных работ. А если бы не присудила, то великий знаток своего дела до конца своих дней так и остался бы без степени. Степени кандидата наук, соответствующей степени доктора философии (Ph.D) в США, у Любищева не было, а значит, не было и права на высшую ученую степень доктора наук. Защищать же диссертацию на соискание какой бы то ни было степени он и не помышлял. Не то что получение ученой степени, а даже диплома о высшем образовании было обставлено системой просвещения множеством унизительных для претендента процедур. Ученые степени и привилегии, с ними связанные – наживка на крючок идеологического угодничества – для Любищева просто не существовали.

Но приближался 1937 год, год разнузданного сталинского террора. Над великим свободолюбцем нависла угроза стать его жертвой. Тщательная, основанная на огромных статистических выборках, оценка вредоносности насекомых, сделанная им, показала, что роль насекомых в снижении урожайности зерновых – преувеличена. Любищева едва не обвинили во вредительстве. В «ВАК» дирекция Института направила требование лишить Любищева степени доктора наук, из Институра (ВИЗР-а) он был уволен.

П. Г. Светлов, друг и биограф Любищева пишет: «… в 1937 году Шмальгаузеном была предложена А. А. должность заведующего Отделом экологии в Институте биологии в Киеве… Демарши против А. А. кончились ничем… И. И. Шмальгаузен в ответ на свой запрос получил разъяснение, что ВАК постановил оставить в силе свое решение о присуждении докторской степени А. А. Любищеву, разговоры же о «вредительстве» А. А. прекратились сами собой после того, как верхушка дирекции ВИЗР-а была арестована органами госбезопасности. Но можно сказать без преувеличения, что судьба А. А. и сама его жизнь… висела буквально на волоске и что он спасся чудом».

И. И. Шмальгаузен и раньше принимал участие в судьбе Александра Александровича. В 1930 году по его инициативе, на им же организованной секции IV Съезда зоологов в Киеве, посвященной общебиологическим вопросам, Александр Александрович выступил с докладом на тему: «О логических основаниях современных направлений в биологии». В Киеве работа в Институте и в Отделе защиты растений Украинского института плодоводства шла успешно. Александр Александрович закончил здесь книгу «Руководство по применению дисперсионного анализа Р. Фишера». Напечатана она была лишь в 1986 году издательством Московского университета.

Война и эвакуация пресекли этот короткий счастливый период. В 1941 году Александр Александрович оказался заведующим кафедрой зоологии Пржевальского педагогического института в Киргизии. Он читал курсы анатомии человека, гистологии, физиологии человека, дарвинизма и зоогеографии.

В 1943 году в Киргизии был создан филиал Академии Наук СССР и Александр Александрович был приглашен во Фрунзе (прежде – Пишпек, теперь – Бишкек) заведовать Эколого-энтомологическим отделом Биологического института. Он также заведовал кафедрой зоологии Киргизского Сельскохозяйственного института. Нелады с властью нарастали, а в 1948 году, когда биология и все сельскохозяйственные науки оказались во власти шарлатана Т. Д. Лысенко и искоренению, наряду с генетикой, подлежало и применение математических методов в биологии, пребывание во Фрунзе стало нестерпимым.

В 1950 году, отвечая П. Г. Светлову на поздравление с семидесятилетием, Александр Александрович писал: «Сейчас я потратил много времени и труда на знакомство с Галилеем и Коперником, с Ньютоном я раньше был знаком. Остались еще Кеплер и Бруно. В первой половине 1962 года надеюсь кончить астрономию, может быть – теоретическую механику, потом будут теоретические проблемы, и в 1963 году надеюсь приступить к биологии, что займет, конечно, 2–3 года, а затем 2–3 года должно занять значение философии в этике и эстетике, религии, социологии и политике». Грандиозный план этот выполнен не был. Любищев отдал свое время и свои силы выполнению второго, помимо познания законов природы, истинного предназначения человека – борьбе за духовное и материальное благосостояние людей.

Великий деятель культуры, каким был Любищев, понимал, что причина духовной и экономической деградации России – порабощение страны невежественным и быстро прогрессирующим в своем невежестве партийным руководством. Социалист по убеждению и неустанный труженик видел не в социализме причину всех бед, а в том активном противодействии свободе мысли, которое практиковалось неустанно, начиная с момента воцарения большевиков и достигло своей кульминации через 30 лет, когда носителем истины в последней инстанции в биологии был провозглашен кровавый шарлатан и воинствующий невежда Трофим Лысенко.

Борьбу с лысенковщиной Любищев сделал предметом своих научных изысканий. Анализ мировой и отечественной литературы по сельскому хозяйству свидетельствовал о деградации всех тех отраслей, где вводились мероприятия по подъему урожайности, предложенные Лысенко. Любищев выявлял истину, фальсифицированную лживой прессой, раскрывал невежество Лысенко. Обращаясь к Хрущеву, в министерство сельского хозяйства, в редакции издательств, к отдельным лицам, влиятельным провозвестникам лжи, Любищев не ограничивался борьбой с Лысенко. Всю эпопею гибели биологии, так катастрофически сказавшейся в оскудении сельского хозяйства, Любищев рассматривал, как закономерное следствие цепей, наложенных на культуру идеологическим диктатом. Посылая в ЦК свой труд, 500 машинописных страниц, озаглавленный: «О монополии Лысенко в биологии», он писал, что свобода науки – непременное условие развития общества и что цель, поставленная перед народом партией – построение социализма – достигнута не будет на путях диктатуры, в особенности – диктатуры невежественной.

Он не был Дон-Кихотом, каким воспринимали его друзья, старавшиеся удержать его от его опасной и, как им казалось, заведомо безрезультатной деятельности. И. И. Шмальгаузен был в их числе. Протест Любищева против тирании был в духе времени. Он не был одинок в борьбе за свободу. Рукописи его ходили по рукам, драгоценные страницы самиздата, его аргументированная полемика открывала глаза многим, его смелость вдохновляла. Известно, что в борьбе с Лысенко большую роль сыграли физики, математики, химики, астрономы. Оружие знания вкладывал в их руки Любищев, преподаватель зоологии Педагогического института в глубокой провинции. Любищев – историк науки, философ вербовал сторонников, преумножал число еретиков. Он приближал время падения Лысенко, до которого он благополучно дожил, и время ликвидации тирании, свершающейся у нас на глазах, когда его уже нет. Любищев не был Дон-Кихотом не только потому, что действовал в духе времени. Он сознательно сводил к минимуму опасность, выбирая с расчетом время и словесное оформление своих выступлений.

Инициатором борьбы с засильем идеологии был Сталин. С 9 мая по 4 июля 1950 года газета «Правда» печатала материалы дискуссии по вопросам языкознания. Сталин, якобы отвечая на вопросы некой молодежи, обрушился на монополию «учения», как тогда назывались поддержанные партией мнения одного или нескольких лиц. Марксизм-ленинизм был учением, биология шла под знаменем учения Мичурина, в языкознании ортодоксальным считалось учение покойного академика Марра. Засилье одной точки зрения, запрет на дискуссию Сталин назвал «аракчеевским режимом» в языкознании, дав указание, что без обмена мнениями наука развиваться не может и что с аракчеевским режимом надо бороться.

Аракчеевский режим – синоним кровавой деспотии. О необходимости борьбы с аракчеевским режимом в других науках Сталин не заикнулся. В математике, физике, химии, астрономии аракчеевкий режим, по понятным причинам, не существовал. Во всех гуманитарных науках, во всех – без исключения – непререкаемой доктриной был марксизм-ленинизм. Ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина, ни, само собой разумеется, самого себя Сталин на одну доску с Аракеевым не ставил.

Только две отрасли знания имели своих глашатаев истины, опирающихся на правительственную поддержку: языкознание и биология. Языкознание, конечно, чахло, как чахли все гуманитарные науки, но его оскудение на экономике страны не сказывалось. Весьма вероятно, что вред, нанесенный Лысенко сельскому хозяйству, был учуян Сталиным, и острие копья, нацеленное будто бы против покойного Марра, в действительности было направлено против Лысенко. Нападки на Лысенко начались немедленно, и состав атакующих и предоставление им прессы заставляют думать, что санкции шли из самых высших сфер.

Любищев всегда стоял в оппозиции к Лысенко. В 1953 году он сделал защиту науки, культуры, свободы – главным делом своей жизни. Он начал писать научный труд «О монополии Лысенко в биологии». Главу за главой, он посылал рукопись в ЦК. Первая глава этого труда называется: «Об аракчеевском режиме в биологии». Борьба Любищева с деспотическим режимом освещена его друзьями и почитателями в книге: А. А. Любищев. «В защиту науки». Статьи и письма, 1953–1972. Изд. «Наука», Ленинград, 1991.

В одном из писем Любищев описывает, как его травили местные партийные власти и местные приверженцы Лысенко. Они квалифицировали Любищева как лжеученого, пропагандиста осужденных правительством «учений» и требовали его увольнения. Отдел науки при ЦК, где ознакомились с его рукописью, взял его под защиту. Посланец ЦК в Ульяновске круто изменил атмосферу и прекратил нападки. Любищев, описывая заседание философского семинара Педагогического института, пишет: «я получил даже комплимент от одной преподавательницы основ марксизма-ленинизма, что если бы меня не было, то меня следовало бы выдумать» (стр. 50).

Вопрос об увольнении Александра Александровича отпал сам собой, но он решил распрощаться с педагогической деятельностью, вышел на пенсию и остался до конца жизни в Ульяновске. Он часто бывал в Москве и в Ленинграде по приглашению научных обществ и институтов, выступал с докладами, и за ним ходили толпы молодых почитателей.

Почти пол века, прошедшие с тех пор, когда Сталин провозгласил свободу критики – время высвобождения сознания народа из-под идеологического ига. Каждое ослабление гнета, закономерно следующее за смертью тирана, за сменой царствий, так же закономерно сменяется усилением террора. Полно смысла и значения то, что разоблачение Сталина со стороны Хрущева в его полу секретном докладе на ХХ съезде партии и кровавое подавление им венгерского восстания в 1956 году, почти совпали во времени. «Венгерская трагедия потрясла меня до основания» – писал 8 ноября 1956 года Любищев в письме человеку, писать которому такие вещи было опасно.

Накал свободолюбия, интенсивность народного сопротивления отнюдь не следовали за изменением меры дозволенного со стороны властей. Протест неуклонно возрастал. Каждый вопиющий рецидив правительственной поддержки лысенковщины, а их было предостаточно, засилье в философии начетчиков прежнего образца становились предметом скрупулезного научного анализа со стороны Любищева.

В марте 1965 года он пишет президенту Академии Наук М. В. Келдышу большое письмо, чтобы показать ему, что и после снятия Хрущева с поста руководителя государства, реабилитации генетики и отстранения Лысенко от руководства сельским хозяйством, лысенковщина и ее наиболее высокопоставленные глашатаи пользуются правительственной поддержкой. Любищев взял на себя огромный труд – продемонстрировать тот колоссальный вред, который нанесла науке «сталинская опричнина» в лице официальных философов, а также какой вред вмешательство философов в науку и в настоящее время наносит преодолению пороков прошлого. Письмо это, настоящий исторический трактат, рисующий взаимоотношения политики и культуры, борьбу отмирающей деспотии за существование. Распространяя его среди тех, с кем он переписывался, Любищев знал, и не ошибался, что он способствует приближению конца деспотии.

Отдел науки при ЦК, воспрепятствовав увольнению Любищева из Педагогического института города Ульяновска, действовал в точности в соответствии с предписанием Сталина, возвестившего свободу критики, и в точности в границах, предусмотренных Сталиным и свято сохраненных Хрущевым и теми, кто пришел ему на смену в шестидесятые и семидесятые годы. О публикации критических статей Любищева не могло быть и речи. Но запрет был наложен и на печатанье его статей в области энтомологии и сельского хозяйства. В 1957 году он писал мне: «… Мое имя характеризуется полной непроходимостью на страницы печати. Даже заказанные статьи не печатаются, а возвращаются как «не подходящие по профилю». Статья по методике опытного дела была возвращена из редакции Ботанического журнала. Я написал резкий протест… потом получил от Биоотделения [Академии Наук, которому подчинена редакция журнала] просьбу представить статью для обозрения, представил, мне предложили сократить ее и направить в журнал «Почвоведение», а оттуда опять сообщили, что не подходит». Он просит узнать о судьбе его статей для сборника памяти Н. И. Вавилова, заказанных ему редколлегией. «Или тоже этот сборник завалили?» – спрашивает он. Сборник был выпущен, но статей Любищева в нем нет.

Одна из них: «Закон гомологических рядов Н. И. Вавилова и его значение в биологии» была напечатана посмертно в 1982 году издательством Академии Наук СССР в сборнике: А. А. Любищев. «Проблемы формы, систематики и эволюции организмов» (стр. 247–253). Статья, написанная для Ботанического журнала, сохранилась в архиве Любищева в том виде, в каком она была послана в журнал «Почвоведение». Она напечатана посмертно в книге «В защиту науки» (стр. 69–81) через 34 года после ее написания.

С 1948 по 1954 год в печать не проникло ни одной строки, написанной Любищевым. Но уже в 1955 году его начали печатать. С этого года и до 1972 года при его жизни была напечатана 31 статья.

Чтобы постичь тактику борьбы за раскрепощение мысли в биологии, достаточно взять список печатных трудов Любищева и посмотреть – где, в каких печатных изданиях они печатались. Это сборники, труды съездов, совещаний, конференций, посвященных узким, специальным, по большей части – прикладным отраслям биологии, которые лысенковцам не подходили «по профилю». Никаких лобовых атак, никаких дискуссий. Все делалось обходными путями. Арена маневров – весь необъятный Советский Союз. Москва, 1962 год: статья Любищева «Понятие сравнительной анатомии» в Сборнике «Вопросы общей зоологии и медицинской паразитологии», посвященном 70-летию В. Н. Беклемишева. Ленинград, годы 1958–1963 – четыре публикации в Трудах ежегодных совещаний по применению математических методов в биологии. Новосибирск: непериодическое издание «Проблемы эволюции», Труды Сибирского отделения Академии Наук СССР – три публикации Любищева, в их числе статья «К логике систематики», вышедшая в 1972 г., – его последняя прижизненная публикация. Львов, Свердловск, Фрунзе.

Посмертные публикации, как и все то, что было опубликовано при жизни, составляют лишь крошечную верхушку айсберга. Его архив, под надежным присмотром его молодых друзей, хранится в Санкт-Петербургском отделении Архива Российской Академии Наук (фонд № 1033).

Летом 1972 года Любищев был приглашен Волжской биостанцией в город Тольятти для чтения лекций по теоретической биологии. Он успел прочесть только одну лекцию. Вечером того же дня он почувствовал себя плохо, был отправлен в больницу, где через 10 дней, 31 августа 1972 года оборвалась его жизнь.

Теоретическая биология Любищева может быть названа метафилософией, ибо все осуществленное он рассматривает как частный случай мыслимого, и ставит вопрос о силах (факторах), ограничивающих разнообразие, ответственных за повторы, за сходства. Анализ аналогий, как бы далеко друг от друга ни отстояли сравниваемые объекты, позволяет вычленить неизменное, а неизменность – первейшая характеристика закона. Эволюция живых существ совершается на основе законов. Преемственность, родство, происхождение одних организмов от других в чем-то сходных, а в чем-то отличающихся от них, налагают свои ограничения на разнообразие процессов преобразования, и эти ограничения и есть – законы эволюции. Но ограничение разнообразия встречается и там, где формы предопределены материалом, законы формообразования есть, а генеалогической преемственности форм – нет. Любищев пишет в 1925 году в статье «Понятие эволюции и кризис эволюционизма» (стр. 136): «Как бы ни были разнообразны внешние формы кристаллов, они все будут показывать только определенные формы симметрии: формообразование будет ограниченным. В этом ограничении формообразования и следует видеть существенную особенность преформации». Преформацией Любищев называет предопределенность конечного результата внутренней организацией объекта преобразования. И дальше он утверждает: «В многообразии организмов чрезвычайно значительную роль играет повторяемость… Сходства в строении организмов объясняются не только исторической преемственностью, но и определенными законами, не имеющими исторической основы».

Идею о необходимости ограничить монополию исторического метода в познании законов органического мира Любищев противопоставлял дарвинизму, селектогенезу, как он называл теорию Дарвина, – символу веры большинства ученых. В истории Советской России были годы (1948–1964), когда антидарвинистские, антинаучные утверждения Лысенко под именем «творческого дарвинизма» получили правительственную поддержку. Все остальное время дарвинизм был составной частью идеологии. Но и независимо ни от каких правительственных установок, большинство выдающихся ученых развивали теорию Дарвина.

Как бы в знак протеста против фундаментального значения случая в построении Дарвина, русские ученые занимались выявлением закономерностей эволюции, подчеркивали направленный характер эволюции, ставили во главу угла проблему целостности живых систем. Теорию естественного отбора как ведущего фактора эволюции атаковали единицы. На необходимость искать законы эволюции более фундаментальные, чем законы, продиктованные преемственностью, настаивали только Л. Берг, Б. Личков и А. Любищев. Аргументация Любищева была наиболее всеобъемлющей.

Со времен Дарвина, который был зоологом-систематиком, классификация организмов была неразрывно связана с эволюционной концепцией Дарвина. Характер разнообразия органического мира служил доказательством эволюционной теории. Единственной причиной сходств Дарвин считал родство. Дарвинизм постулировал монофилетическое происхождение всех таксонов.

Эволюция мыслилась как процесс накопления мельчайших изменений строения. Вымирание промежуточных форм создавало разрыв в постепенной изменчивости, усугубляло различия между дожившими до современности и очерчивало границы таксонов.

Л. С. Берг утверждал: сходство далеко не всегда – показатель родства, а раз по сходству отдельных признаков нельзя судить о родстве, то надо отказаться от филогенетического принципа в систематике, оставить попытки восстанавливать родословные и базироваться на сходствах и различиях. Поиски родоначальных форм убедили Берга в полифилетическом возникновении таксонов.

Антидарвинист Любищев, зоолог, систематик, ниспровергая дарвинизм, шел совсем другим путем. Его статья «О форме естественной системы организмов», написанная им в пермский период его деятельности, была опубликована в Известиях Биологического научно-исследовательского института при Пермском университете в 1923 году, и перепечатана в сборнике его трудов в 1982 году.

П. Г. Светлов, друг и биограф Любищева, писал в год смерти Александра Александровича в 1972 году о времени, проведенном Любищевым на Урале: «Напечатанные им в эти годы статьи по теоретической биологии до сих пор не устарели, особенно статья о форме естественной системы организмов, содержащая основные взгляды А. А. на систему организмов, развиваемые им в статьях 60-х годов по этому вопросу».

Любищев пишет: «Идея Дарвина о полном соответствии естественной системы организмов ходу эволюции всецело завладела умами биологов в силу своей простоты и логичности. … Кажется очевидным, что система есть иерархия групп, расположенных по степени сходства. Такая иерархичность влечет графическое изображение … в виде древа» (стр. 24). Соответствие системы организмов филогении – один из основных постулатов дарвинизма – неразрывно связан с другими его постулатами:

1. Единственная причина сходства – родство, происхождение от общего предка.

2. Таксономическое значение признака тем больше, чем раньше в геологической истории Земли он появился, чем более отдаленному во времени предку он принадлежит.

3. Многообразие организмов, подлежащее отражению в системе, только малая часть истинного многообразия.

4. Недостающие звенья – результат вымирания промежуточных, переходных форм.

5. Эволюция – медленный, равномерно идущий процесс образования различий.

6. Отсутствие переходных форм в палеонтологической летописи объясняется неполнотой наших знаний.

Очень кратко Любищев характеризует представления биологов додарвиновского периода о значении сходств и различий между организмами для построения естественной системы, останавливается на взглядах Агассица и Кювье, переходит к критике Дарвина его современниками и приводит мнение Карла фон Бэра, что «существует два совершенно различных вида родства – идеальное и кровное».

В ХХ веке, как логика, так и соответствие с действительностью построения Дарвина были поставлены под сомнение. Любищев приводит возражения Радля (E. Radl) и Дриша (H. Driesch), приверженцев идеи о иерархичности рациональной системы. Радль и Дриш считают неправильным отожествление классификации с филогенией, так как оно: 1. вменяет в обязанность классификации чуждую ей функцию истолкования происхождения сходств и различий; 2. превращает классификацию в чисто описательную науку, лишая ее возможности выявить законы преобразования форм, законы, лежащие за пределами генеалогических закономерностей; и 3. исключает из рассмотрения такие возможные факторы эволюции как, выявленные экспериментальной эмбриологией, взаимоотношения частей зародыша, диктующие чисто геометрические закономерности становления форм как в онтогенезе, так и в эволюции. Последний пункт Любищев считает самым существенным. «Сознательно формулирован этот третий довод был, главным образом, Радлем» – замечает Любищев.

В России концепция Дарвина подверглась критике не с логической стороны. Ошибочным было признано утверждение, что сходство существ по одним признакам, при различии – по другим, выявляет генеалогическую преемственность, а не законы преобразования, присущие организмам независимо от происхождения от общего предка. Мысль эта, высказанная Л. С. Бергом в его книге «Номогенез», вызвала ожесточенные дебаты, которые не внесли ясность в вопрос, а только запутали его. К началу ХХ века в систематике сложилось положение, когда ученые «от понятия системы как одной из форм порядка, противоположной беспорядку, хаосу, перешли к пониманию системы, как одной из мыслимых форм беспорядка; в этом, как и во многом другом, сказалось влияние дарвинизма» (стр. 27).

По мере развития биологии продолжает расти число ограничений, налагаемых на постулат Дарвина: «сходство есть доказательство и мерило родства». Любищев пишет: «Можно было бы ожидать, что так как (при иерархическом понимании системы) дивергенция низших таксономических единиц произошла очень недавно, то всегда легче построить филогению мелких таксономических групп; на самом деле, именно в этой области филогения… совершенно не удавалась, … небольшие группы всегда легче классифицируются в виде решеток (неправильно называемых периодическими системами)… … с этим же стоит в связи и явление гомологических рядов Вавилова» (стр. 25). Трудности в построении генеалогических деревьев возникают и при установлении происхождения таксономических категорий высокого ранга. При использовании одних признаков получаются одни родственные связи, а при использовании других признаков – другие. Параллелизмы и конвергенции касаются таких фундаментальных свойств строения и функций организмов, что установление родственных связей чрезвычайно затрудняется. «Поэтому – пишет Любищев – возникает задача: не ограничиваться критикой тех или иных частных свойств и частных примеров, а произвести полный пересмотр как самого понятия естественной системы, так и ее возможных форм» (стр. 27).

Понятие системы применимо только к упорядоченному многообразию, имеющему внутреннюю, имманентную упорядоченность. Если упорядоченности нет, систематизация многообразия превращается в регистрацию. Примером такой регистрации является алфавитный каталог.

Идеальной естественной системой следует считать такую, в которой число свойств объекта, поставленных в связь с его положением в системе, максимально. Понятия естественной системы и рациональной приложимы к разным объектам. Рациональные системы существуют только в математике. Все свойства объекта, без исключения, определяются его положением в системе, если эта система – рациональная.

Любищев подразделяет естественные системы, призванные регистрировать разнообразие организмов и выявлять внутреннюю упорядоченность органического мира, на иерархические, комбинативные и коррелятивные. Подразделение это касается главного принципа построения системы и является отвлеченным. Любищев подчеркивает, что реальные системы сочетают в себе признаки разных подразделений.

Иерархическая система графически может быть изображена в виде дерева. В ее основе лежит иерархия признаков. Есть признаки, присущие высшим таксономическим категориям, а есть признаки, по которым отличаются низшие категории. Признаки не группируются свободно, а образуют фиксированные комбинации.

Комбинативная система основана на свободном комбинировании равноценных признаков и ее графическое изображение – это многомерная решетка.

В коррелятивной системе нет иерархии, нет и независимости комбинирования признаков. Один признак, или немногие признаки имеют доминирующее значение, другие признаки находятся с ними в корреляционной связи. Частным случаем коррелятивной системы является периодическая система химических элементов Менделеева.

Трудность отнесения какой-либо системы к одному из классов систем состоит в том, что возможны смешанные системы. Высшие таксоны могут образовать периодическую систему, внутри же таксона разнообразие подчиненных частей укладывается в комбинативную систему.

Наиболее экономной при отнесении члена системы к какой-либо категории является коррелятивная система. Наименее экономной – генеалогическая, при условии, что осуществлено все мыслимое разнообразие. При допущении же, что осуществленное разнообразие – лишь ничтожно малая часть мыслимого, а именно это допущение и делают дарвинисты, применение иерархической филогенетической системы, с точки зрения экономности, – вполне оправдано.

Доводы против чисто иерархической системы приведены выше. Чисто комбинативной системе противоречит как наличие корреляций, так и наличие монотипных и политипных родов, говоря о которых Любищев имеет ввиду закон Виллиса. J. C. Willis, на примере многих семейств растений, построил кривую распределения числа родов по числу входящих в них видов. Оказалось, что огромное большинство родов в разных семействах представлено одним видом. Закон Виллиса был подтвержден В. Л. Комаровым для семейства сложноцветных. Любищев ссылается также на Н. И. Кузнецова. Давая, как мы увидим, антидарвинистическое толкование этого закона, Любищев заблуждался. Однако, утверждая, что закон Виллиса, вместе с наличием корреляций между диагностическими признаками исключает возможность построения комбинативной системы организмов, Любищев безусловно прав.

Наличие корреляций Любищев иллюстрирует палеонтологическими параллелизмами и данными систематики. Наличие коррелированных друг с другом комплексов признаков обеспечило успех искусственной системы Линнея. Любищев приводит разительные примеры комплексов признаков у животных. Особое значение он придает «чисто геометрической корреляции в форме организмов» и ссылается на работы в этой области, мало известные или совсем неизвестные биологам (стр. 34).

Заключая перечень преград, стоящих на пути построения каждой системы, Любищев пишет: «Мы можем, безусловно, утверждать, что система организмов не генеалогична и что в ней, во всяком случае, имеет место коррелятивный принцип построения. Почти наверное, однако, можно утверждать, что она не является чисто коррелятивной».

Любищев указывает на необходимость применять иерархический принцип построения системы, не прибегая к генеалогическому истолкованию сходств. Иерархически могут быть соподчинены корреляционные системы, а именно высшие таксономические категории – типы, классы и отряды.

Для построения системы самых низших систематических категорий, образующих внутривидовое разнообразие, наиболее пригоден комбинативный принцип. Любищев пишет: «Н. И. Вавилов (1922) правильно указывает, что линнеоны, характеризуемые, по его выражению, «радикалами», заключают в себе жорданоны, образуемые свободной комбинацией признаков; но сами радикалы линнеонов, видимо, комбинативной системы не образуют» (стр. 34).

Любищев заканчивает статью словами: «Ближайшая задача: отыскание параметров видов для размещения по этим параметрам (отвлеченным характеристикам) в рациональную систему – уже была намечена в 1898 году пророческой мыслью Скиапарелли».

В 1943 году во Фрунзе Любищев создает программу общей систематики, особой науки, призванной не только исправить определители видов и «разъяснить смысл систематических сходств и различий», но и создать рациональную систему, «форма и структура которой вытекала бы из некоторых общих принципов, как это делается в системе математических кривых, форм симметрии в кристаллографии, периодической системе в химии, системе органических соединений и т. д.» (стр. 37).

Перечисляя дефекты практической систематики, Любищев особое внимание уделяет недостаточной изученности сравнительной ценности разных признаков. Линней и Агассиц считают различия по половым органам наиболее надежным критерием систематики. В систематике насекомых большое значение имеют копулятивные органы. Специалист по систематике жуков, Любищев подмечает определенную закономерность в степени различия между видами одного рода. Виды, отличающиеся сильно по одним признакам, оказываются сходными по другим. Любищев пишет: «Если окажется (а первое впечатление, что именно это имеет место), что копулятивные органы, так сказать, приходят на помощь систематику преимущественно там, где различий соматических признаков – недостаточно, т. е. что есть известная отрицательная корреляция между размахом изменчивости соматических и копулятивных органов, то это составит крупную проблему» (стр. 47). Отвергая какое бы то ни было участие отбора в создании этого уровня дивергенции, Любищев прибегает к «константе формообразовательной энергии, которая может концентрироваться лишь на определенных участках тела, а не на всех, или на многих одновременно» (стр. 47) и он указывает на необходимость количественной оценки различий.

Любищев не знал, что еще в конце тридцатых годов ХХ века Мёллер (H. Muller) и Пайнтер (T. Painter) установили ту же закономерность, изучая барьеры для скрещивания видов в роде Drosophila. Они обнаружили отрицательную корреляцию между этологическим барьером (отсутствие копуляции) и генетической несовместимостью (стерильность и пониженная жизнеспособность гибридов). Мёллер истолковал этот оптимум изолируемости (isolability optimum) как результат действия индивидуального и группового отбора. За Любищевым остается заслуга констатации закона оптимума дивергенции.

Выявить эволюционные тенденции аналитическая практическая систематика может, анализируя признаки, которые Любищев называет кондициональными. Он пишет, что таксон может характеризоваться не тем или иным признаком, выраженным у всех подразделений, а способностью производить тот или иной признак. Кондициональный признак присутствует у одних видов родов и отсутствует у других видов тех же родов. У тех видов, где он есть, кондициональный признак развивается на различной морфологической основе. Хороший пример этих аналогичных сходств, не свидетельствующих о родстве их обладателей, – стридуляционные органы (музыкальные инструменты) и органы слуха Orthoptera (Saltatoria) и личинок некоторых видов в родах пластинчатоусых жуков. «Весьма возможно, что при дальнейшем углубленном изучении, в связи с торжеством идеи о полифилетическом происхождении групп, большинство признаков окажется кондициональными» – пишет Любищев (стр. 55). Наличие кондициональных органов заставляет расширить и перенести в другую плоскость понятие гомологии.

Основная задача описательной практической систематики – разграничение видов и размещение их по таксонам более высокого ранга – нуждается в диагностических признаках, приложимых ко всем таксонам всего органического мира. В то время, когда Любищев писал свою программу создания единой системы органического мира, не был еще открыт современный единый критерий оценки сходств и различий – последовательность нуклеотидов в молекуле ДНК. Любищев приводит примеры как один и тот же критерий – биохимическое сходство или различие, в одних случаях совпадает с очевидными членениями систематики, основанными на других, не биохимических признаках; а в других случаях находится с ними в разительном противоречии. Поневоле, он ограничивается предложением применять математические методы, в частности, методы математической статистики к анализу сходств и различий между представителями разных видов, предлагает свой коэффициент дивергенции и свой метод комплексирования признаков.

Теоретическая общая систематика включает четыре раздела: номотетическая систематика, филогения и систематика, логика систематики и философия. Краткие замечания по каждому из пунктов намечают программу будущих теоретических изысканий Любищева.

Соотношению филогении и систематики посвящена статья «Систематика и эволюция», опубликованная в 1966 году и воспроизведенная в 1982 г. Любищев оспаривает плодотворность применения исторического принципа в систематике, противопоставляя свою, как он ее называет, номогенетическую точку зрения не только Дарвину и его последователям конца Х1Х – начала ХХ веков, но и синтетической теории эволюции, возникшей на основе истолкования теории Дарвина с позиций современной генетики. Синтетическая теория эволюции ни на шаг не приблизилась к построению не филогенетической, а номогенетической классификации организмов, подобной тем классификациям, в которых генеалогический принцип либо полностью исключен, как это имеет место в кристаллографии, либо имеет подчиненное значение. Открытие изотопов и радиоактивного распада показало невозможность отнесения системы к одному из трех типов систем, указанных Любищевым в статье 1923 года. Любищев подчеркивает, что радиоактивный распад, вносящий исторический момент в классификацию элементов, сам обусловлен чисто автономическими причинами и в естественных условиях внешним воздействиям не подвержен.

Чтобы постичь законы, лежащие в основе строения органического мира и в основе его преобразования, и построить рациональную систему организмов, нужно найти тот относительно неизменный субстрат, химическое вещество, присущее всем живым существам, возможные и невозможные состояния которого диктуют законы бытия органического мира и законы его превращений. Законы Менделя, по совершенно правильному мнению Любищева, указывают на существование такого вещества. Любищев прекрасно понимал, что кратные отношения форм при распределении признаков родителей, отличающихся друг от друга по этим признакам, в потомстве гибридов, выявляют существование генов, и что ген и есть та неизменная субстанция, которая лежит в основе эволюции. К своему пребыванию в генотипе ген так же равнодушен, как равнодушен атом, вопреки мнению алхимиков, к своему пребыванию в молекуле. Ген передается из поколения в поколение, оставаясь неизменным, независимо от того в какие комбинации с другими генами он входил в том или ином поколении. Изменение гена, мутация переводит ген из одного устойчивого состояния в другое столь же устойчивое состояние.

«Химическое обоснование органических форм считалось невозможным ввиду чрезвычайной сложности строения организмов» – пишет Любищев. «В настоящее время изумительные успехи генетики и молекулярной биологии вызвали к жизни уверенность многих выдающихся ученых, что все многообразие форм органического мира есть отображение многообразия ДНК (аналогия с точкой зрения Берцеллиуса). Но морфологи тоже не дремлют…Надеюсь, что в биологии будет достигнуто мирное сосуществование разных направлений, … и что математически-морфологическое направление окажется ведущим» (стр. 75).

Законы Менделя указывают на ограниченность формообразования на самом низшем уровне существования живого. Границы, поставленные многообразию на более высоких уровнях, выявляются в законе гомологических рядов Вавилова. Суть этого закона в осуществлении спектра разнообразия признака во всех таксонах, где этот признак встречается. Красные и желтые модификации в пигментации плодов, к примеру, встречаются потому, что химическое вещество, образующее этот пигмент, способно существовать в этих двух формах, где бы оно ни встречалось – у сливы, или у томата. Но есть другие случаи, когда использование в архитектонике организма определенного химического вещества вносит ограничения в его эволюцию, самым существенным образом предопределяет возможности усложнения его организации. Любищев иллюстрирует это положение различием в путях эволюции форм с наружным хитиновым скелетом и форм с внутренним известковым остовом.

Водонепроницаемость хитина обеспечила возможность членистоногим перейти к наземному образу жизни. Ссылаясь на работу М. С. Гилярова, Любищев пишет, что на базе хитина легко образуются трахеи и мальпигиевы сосуды, возникавшие в ряде групп совершенно независимо – при переходе этих групп от водного к наземному образу жизни. Фасеточные глаза членистоногих образовались независимо от перехода к жизни на суше, но только физические и химические свойства хитина гарантировали возможность их возникновения.

На основе сходного химического строения разных частей организма сходные структуры могут возникать без соблюдения принципа гомологии у родственных форм, как это имеет место в случае стридуляционных органов кузнечиков. Использование сходных строительных материалов и использование сходных способов конструирования органов – безотносительно к гомологии (топографии) частей – лежит в основе конвергенций. Наличие конвергентных – в отличие от генеалогических сходств – Любищев называет «телогеническим номогенезом, т. е. сходным разрешением определенных задач независимо от природы факторов, осуществляющих это разрешение» (стр. 79). Сходство глаз головоногих моллюсков и позвоночных служит тому примером.

Не только истолкование всякого сходства как показателя родства, но и взгляд на эволюцию как на процесс приспособления к среде, мешает, по мнению Любищева, постижению законов эволюции. Несомненный приспособительный характер как различий, так и сходств затрудняет распознание законов эволюции и делает построение номогенетической классификации организмов почти недостижимым.

Л. С. Берг, как известно, поставив цель обосновать закономерный ход эволюции, исходил из представления о присущей живому субстрату способности реагировать целесообразно на воздействия извне. Изначальная целесообразность в понимании Берга ничего мистического не подразумевает. Живой, по определению, Берг считает систему, способную в силу своей организованности регулировать свои взаимоотношения со средой. Цель регуляции – приспособление к среде, обеспечивающее максимум вероятности сохраниться. Любищев был отнюдь не чужд идее целесообразности, но «цель» он понимал совсем иначе. Статью о взаимоотношениях систематики и эволюции он заканчивает словами: «Я считаю ошибкой Л. С. Берга, что он учение о номогенезе связал с проблемой целесообразности. Это совсем особая проблема, требующая самостоятельного рассмотрения» (стр. 81).

Статья «Проблема целесообразности» написана во Фрунзе в 1946 году. Впервые она была напечатана в 1982 году в сборнике статей А. А. Любищева. Любищев делит все направления в науке на четыре категории в зависимости от наличия или отсутствия телеологического подхода к предмету своего исследования.

1. Эвтелическое направление или эвтелизм – признание реального существования целеполагающих начал.

2. Псевдотелизм – попытка решить возникновение целесообразного путем выявления взаимодействия сил, не заключающих в себе ничего целеполагающего. Анализом этих ателических сил псевдотелизм не занимается.

3. Эврителизм использует телеологическое решение задач, исследуя те ателические силы, исследование которых не входит в задачу псевдотелизма.

4. Ателизм – отрицание права на существование телеологии.

Эврителический подход восходит к принципу Аристотеля: «Природа не делает при помощи большего, если это можно сделать при помощи меньшего». В физике, в частности, в кристаллографии и в оптике, эврителическй подход дал ряд блестящих триумфов. Постулат о временном характере телической интерпретации, подлежащей замене подлинно научным ателическим объяснением, Любищев считает плодотворным.

Теорию эволюции Дарвина Любищев относит к псевдотелизму. Применять телеологию, даже в форме псевдотелизма, к трактовке приспособления организмов к среде обитания, Любищев считает ошибкой. По его мнению – приспособление к среде – это проявление гармонического строения целостных систем надорганизменного ранга, таких как популяция, вид, сообщество, вся геомерида.

Механизм создания этой гармонии следует выявлять ателическими методами. Вред, нанесенный дарвинизмом науке, не ограничивается его связью с официальной идеологией. Любищев пишет, что связь эта ставит оппонента под удар карательной системы режима. Но теория естественного отбора как главного фактора эволюции, и помимо принуждения, овладела умами биологов и из эвристического начала превратилась в кредо, в символ веры, исключила поиск законов эволюции, видимостью объяснения заглушила критическое чутье. С этими общими положениями нельзя не согласиться. Однако, доводы, которые Любищев приводит, оспаривая приспособительное значение признаков и роль отбора в создании приспособлений, не идут в сравнение с безупречной логикой доказательств отбора А. Вейсмана и поколебать представление о ведущей роли отбора в создании приспособлений не могут. Роль отбора, отвергаемая Любищевым, обоснована теперь иначе, чем это делал Дарвин, но в строгом соответствии с теорией естественного отбора. Это касается, в частности, использования яркой окраски животными в одних случаях для привлечения особей противоположного пола, а в других – в качестве сигнала готовности защищать охотничью территорию. К. Лоренц проводит аналогию между песней соловья и брачными нарядами бессловесных рыб. У рыб – обитателей коралловых рифов, брачный наряд и самца, и самки – это грозное предупреждение претендентам полакомиться их икринками. У растений пигменты служат не только для привлечения транспортеров пыльцы и семян, но и участвуют в создании иммунитета.

В 1971 году, в статье «Об отношении таксономии и эволюции» (стр. 188–196), Любищев проводит аналогию между систематикой морозных узоров и законом Виллиса: немного частых узоров и очень большое число редких. Он усматривает в этом сходстве «проявление небиологических факторов формообразования» (стр. 193–194). Закон Виллиса может служить великолепной иллюстрацией утверждения Дарвина, что борьба за существование тем интенсивнее, чем ближе стоят друг к другу конкурирующие представители разных таксонов. Дарвин иллюстрирует это положение фатальным исходом межвидовой конкуренции у животных. Межвидовая конкуренция у растений заканчивается, как продемонстрировали русские лесоводы, в частности Г. Ф. Морозов, вытеснением из сообщества одним из видов всех видов того же рода. Прогрессивное развитие растительного сообщества в сторону повышения устойчивости обеспечено максимальной дифференциацией составляющих его видов, а дифференциация – максимальна, когда каждый род представлен одним видом. Межвидовой отбор, а не «проявление небиологических факторов формообразования», лежит в основе закона Виллиса.

Изучая численность насекомых вредителей сельского хозяйства, Любищев обнаружил явление, свидетельствующее о роли межвидовой конкуренции в эволюции структуры сообщества, и тем самым, развил закон Виллиса.

В созданных человеком сообществах, в агроценозах число особей, приходящихся на вид, оказалось намного больше, чем в естественных биоценозах. Истолкование обнаруженной им закономерности с дарвинистических позиций, признание, что оптимальная численность вида, обеспечивающая ему максимальную вероятность сохранения, – это приспособление видового ранга, и вырабатывается оно в результате межвидовой конкуренции, Любищев расценил бы как абсурд.

В статье «Проблема целесообразности» Любищев заканчивает критику псевдотелизма Дарвина словами: «Все предыдущее рассуждение клонилось к тому, чтобы по возможности ограничить псевдотелию и подчеркнуть необходимость развязать ателические исследования в биологии». Затем он ставит вопрос: «Значит ли это, что мы всякую телеологию должны изгнать из биологии в любой форме?» (стр. 177). Любищев дает отрицательный ответ на этот вопрос и его дальнейшая аргументация в пользу наличия в природе структур и процессов, имеющих черты целесообразности и целенаправленности, показывает, что, используя метод отдаленнейших аналогий, Любищев предугадал информационный подход к самым фундаментальным свойствам живого субстрата.

Целеустремленность процессов и целесообразность структур, различать которые предлагал Карл фон Бэр (K.E. von Baer), теория информации рассматривает как способность макромолекул, используя силы молекулярного притяжения, целестремительно подавать сигналы к синтезу макромолекул, и способность целесообразно реагировать на эти воздействия (см. M. Eigen, Self-organization of matter and the evolution of biological macromolecules, Berlin, Heidelberg, New York,1971. M. Eigen and R. Winkler, Ludus vitalis, Heidelberg, 1975).

Любищев считал, что сам факт существования человеческого разума и его великие достижения дают повод допускать существование и за пределами разумной деятельности человека явлений, требующих для своего понимания телеологического подхода.

Начать выявление телеологического начала нужно с установления критерия сложности структур, способных к целенаправленным действиям. Известно, что сложные геометрические фигуры могут возникать без всякого участия целеполагающего начала. «Целеполагающее начало вовсе не означает обязательно сознательное целеполагание, и, кроме того, целеполагающее начало имеет степени», – пишет Любищев (стр. 178), утверждая, что «реальное существование и границы целеполагающих начал – частная проблема реальности сознания». С современной точки зрения реальность сознания – частная проблема способности макромолекул сохранять, передавать и получать информацию. Материя, согласно Любищеву, должна обладать определенным свойством, связанным с взаимодействием ее частей, для того чтобы эволюция могла привести к появлению разумного существа. Он догадывался, что в действительности, этим свойством обладает «Менделевский ген, или ДНК биохимиков». Таким образом, он очень близко подошел к настоящему ателическому решению проблемы целесообразности.

 



Страница 13 из 23 Все страницы

< Предыдущая Следующая >