Кругозор исследователя расширяется по мере того, как сужается поле его наблюдения. Нет незначительного – есть явления, значение которых еще не понято. Это присказка. Сказка о значении незначительного – впереди.

Одно из главных свойств живого – способность приспосабливаться к условиям существования. Или, иначе, реагировать на внешние воздействия и притом так, чтобы сохранить самого себя, не только свою жизнь, но и свою неповторимую индивидуальность, как бы глубоко она ни была запрятана в химию белка, в строение нуклеиновых кислот. Меняться, оставаясь самим собой, – таков принцип приспособления. Принцип этот кажется очевидным.

А между тем мы можем определить живое существо как систему, которая способна противостоять преобразующему влиянию среды, как нечто весьма автономное, независимое, как нечто, способное сделать среду пригодной для себя. Речь идет не о человеке, по отношению к которому все сказанное тривиально, а о живом существе как таковом, будь то амеба, червь или мышь.

Проявления независимости. Даже приспосабливаясь к среде, живые организмы обнаруживают благородный размах. Их способность делать ставку на существенные черты внешнего мира, игнорируя случайные капризы бытия, поразительна. Иногда среда предъявляет к живому существу, казалось бы, невыполнимые требования. Ее дары могут быть использованы периодически, но нет сигнала, который известил бы алчущих, что время, когда закрома открылись, настало. А караулить опасно – съедят. Все ждущие в темноте своего часа, чтобы на свету наконец поесть, принадлежат к сонму страждущих – пчелы, гнездящиеся в дуплах, термиты, муравьи, сами отгораживающие себя от солнечного света, черви, зарывшиеся в ил. Посмотрел бы на часики, так нет – темно. Тут нужен будильник, да такой, что заведен один раз, а звонит в нужное время изо дня в день и притом не будит всех соседей, кого надо и кого не надо. Иного соседа разбудить весьма опасно – проснется и слопает! Необходимо устройство, способное делать свое дело неслышно, в точном соответствии с тем вращением Земли вокруг оси, которое так равномерно, так плавно совершается, что люди ставят по нему часы.

И они есть – эти невидимые, неслышимые будильники. «Пчелы, – заметил Фабр, – вылетают из темного улья с восходом солнца». Чего только не делали исследователи с пчелами, чтобы сбить их с ритма, заставить проспать урочный час и тем самым раскрыть природу сигнала к пробуждению. Пчел усиленно кормили на ночь, чтобы отдалить острый приступ голода, изолировали в штольне на глубине десятков метров от колебаний освещенности, температуры, влажности – спутников смены дня и ночи, перемещали по параллели, чтобы, не изменив геомагнитного и гравитационного режима их жизни, изменить только их положение на долготе, а тем самым – время восхода солнца. Спящие пчелы, перенесенные через океан из Парижа в Нью-Йорк, пробуждались по парижскому времени. Под землей они вели себя так же, как на ее поверхности. Ничто не изменило времени их вылета. Истинные часы оказались вмонтированными в их тельца – механизмы с внутренним заводом, действующим на основе какого-то неизвестного физического принципа.

Физическую природу биологических часов следует подчеркнуть. Скорость течения химических реакций меняется в зависимости от температуры, и химические часы, работающие с помощью молекулярных превращений, вряд ли возможны. Часы, меняющие свои показания в зависимости от температуры, давления, влажности, каждый из нас охотно использовал бы в качестве термометра, барометра, гигрометра, но не стремился бы узнать по ним время. Движение светового луча, радиоактивный распад, вращение колеса или шара, бег по орбите – физические процессы, служащие для измерения астрономического, геологического и самого простого времени. Но и химия химии рознь. Перенос энергии в живой клетке может осуществляться с помощью перемещения электронов, а это процесс, в отличие от химических реакций, связанных с тепловым движением молекул, от температуры не зависимый. В борьбе за независимость живым существам есть на что опереться. Хотелось бы только знать – как они это делают.

Червю конволюте, чтобы питаться, нужны свет и вода. Живет он в полном мраке – в песке в зоне прилива и отлива. Он выползает на свет в часы прилива в период низкой воды, подчиняясь неслышному сигналу, и прячется, когда уровень воды поднимается. Ни пастись, ни преследовать объект своего питания червю не надо. Он избавлен от необходимости не то что жевать, но даже глотать. Его пища живет в нем самом. Зеленые водоросли растут и размножаются в нем за счет фотосинтеза, и вся агрикультура – истинная агрофизика червя – заключается в том, чтобы прогуливать на свету своих сотрудников, дать им вкусить прелесть бытия, чтобы затем вкусить их самих. Червь прозрачен – живая теплица, нет – светлица. Сбить себя с ритма червь не дает. Ни неурочный подъем воды, искусственно вызванный исследователем, ни изменение освещения или давления не побуждают его к действию. Червь независим. Природа не доводит до его сознания, что часы, вмонтированные в него, не подвержены внешним воздействиям, не реагируют на действие тепловых, барометрических, электромагнитных полей. Они изохронны, то есть отмечают равную длительность временных интервалов. Он ползет инстинктивно. Его поведение, как и поведение пчел, являет собой пример хорологического постоянства.

Теперь посмотрим: нет ли стандартной организации пространства – калибра независимости размеров живых существ или отдельных их частей от условий существования. Поиски этого хорологического постоянства не представляют ни малейшего труда. Чрезвычайное разнообразие форм, размеров, расцветок у разных видов сочетается с поразительным единообразием в пределах вида. Контрасты и повторения образуют редкостный узор, сотканный по всем правилам созидания прекрасного. Пустыня, полупустыня, степь, лес, луг или болото – благородные ансамбли совершенств. Животные не уступают растениям в осуществлении пространственных ритмов. Динамическая красота скопления животных сродни кордебалету. Стада, стаи, рои. Условия жизни различны, различны наборы видов живых существ, меняются представители одного и того же вида. Но изменчивость не безгранична, а границы ее не одинаковы для разных признаков одного и того же вида.

Настурция. Поперечник ее почти вписывающихся в круг листьев меняется от одного сантиметра у растений, растущих на свету, на сухой, неплодородной почве, до пятнадцати сантиметров у тех растений, которым довелось вырасти в тени, на влажной, хорошо удобренной почве. Поверхность листа меняется под воздействием условий более чем в сто раз и очень чутко реагирует на них. А цветки? Цветки низкорослых растений с крошечными листьями вовсе не мельче цветков гигантских экземпляров, имеющих листья величиной с чайное блюдце.

Наперстянка. Выращенные мной экземпляры достигали двух с половиной метров в высоту. Полутораметровые их соцветия насчитывали немногим менее двухсот цветков. Вырастить мелкие наперстянки мне не удавалось. У моего соседа, покойного академика В. В. Струве, были наперстянки, высота которых не превышала тридцати сантиметров. Два или три цветка этих малышей были нисколько не мельче распустившихся цветков моих гигантов.

Теперь настало время сузить поле наблюдения и от целого цветка перейти к отдельным его частям. Цветок, если смотреть на него в бинокуляр, – одно из самых восхитительных зрелищ. Чистота красок, оригинальность и идеальная выделка фактур, феноменальное богатство оттенков, искусная организация цветовых поверхностей – спокойные однотонные большие плоскости и рядом крап, глазки. Отмывки чередуются с резкими очертаниями, цветовые контрасты – с нежностью переходов от цвета к цвету. Смелость и разнообразие впечатляющих приемов. Блестящие и матовые поверхности, мерцание, нежнейшие опушения, воланы, бахрома, канты, изощренная изобретательность в варьировании форм. Хорошая работа. В цветке мы различаем пластинчатые части: лепестки, отгибы венчика, чашелистики; нитчатые части: тычиночные нити – нитевидные столбики; и части трубчатые: сросшиеся друг с другом или налегающие друг на друга чашелистики, лепестки, образующие трубочку венчика, и специальные резервуары нектара – трубчатые нектарники. Стандарт размеров цветка особенно жестко задан для трубчатых и нитевидных частей. Пластинчатые части могут меняться без ущерба для дела. Что же это за дело, ради благополучного исхода которого нужен стандарт? Поищем цветки, размеры которых меняются в широких пределах и следуют за изменчивостью стеблей и листьев.

Мак. Маленькие растеньица, затравленные в густом травостое, имеют мелкие цветки, гиганты – гигантские. Изменчивы цветки, если они, подобно маку, радиально-симметричны – чаши, обращенные к небу. Многократное повторение одних и тех же частей – тычинок, пестиков, лепестков – хорошо сочетается с широким размахом изменчивости. Это – цветки земляники, купальницы, водяной лилии, капустницы.

Цветки стандартные, если они разделены плоскостью симметрии на две зеркально подобные друг другу половины – правую и левую, если число частей каждого рода у них мало, если есть у них трубчатые части, то есть либо сами венчик и чашечка вместе или порознь образуют трубочку, либо в дополнение к пластинчатым частям цветка есть еще шпорец, наполненный нектаром. Все эти признаки знаменуют конечный этап долгого эволюционною пути. Растения приобрели их, специализируясь в каком-то особенном деле. Стандарт цветка соблюдают клевер, душистый горошек, шлемник, львиный зев и его дикий родич – льнянка. Как правило, чаши изменчивы, размеры бокала или рога – само постоянство. Чаша, бокал, рог – все то, из чего пьют и даже напиваются. Но между чашей, бокалом и рогом есть разница. Лакать можно только из чаши, сосать из нее нельзя. Из бокала и рога, когда они наполнены не до краев, нельзя лакать. Если напиток налит скаредной рукой, нужна соломинка, будь она настоящая – пшеничная, ржаная, овсяная – или из пластмассы. Соломинка – хоботок. Нашли! Дело, ради которого образуется стандарт, – перекрестное опыление. Стандарт размеров входит в круг приспособлений, обеспечивающих перенос пыльцы насекомыми от одного цветка к другому. Насекомые, вернее, технология добычи ими пропитания для себя – если они бабочки, жуки, наездники, мухи; для себя и своих детей – если они пчелы или шмели, определяет не только строение цветка, но и размах его изменчивости.

Если насекомое вываливается в пыльце мака, тюльпана или водяной лилии, стандарт частей цветка растению без надобности. Стандарт размеров – свойство специализированного инструмента. Простые иглы более изменчивы, чем иглы швейных машин. Они тоже разные, но это прерывистое разнообразие со строгим калибром для каждой категории. Швейная игла не просто инструмент, это деталь более сложного устройства. Стандарт игле необходим.

Способы, которыми сервируют растения нектар и пыльцу для своих визитеров, бесконечно разнообразны. Одни из них требуют стандарта, другие – обходятся без него. Причина идиллии – взаимная выгода. Выгода основана на экономическом расчете. Не только инженерам есть чему поучиться у живых существ, но и экономистам. Биоэкономика завоюет себе со временем не меньшие права гражданства, чем бионика. Насекомым нужны цветки в качестве дойных коров, цветкам – насекомые, чтобы компенсировать отсутствие подвижности. Транспортировка пыльцы от цветка к цветку с помощью насекомого – для многих видов растений единственный способ оставить потомство. Обмен услугами между цветками и насекомыми идилличен только на первый взгляд. За каждую услугу нужно платить. Насекомое – грузчик, водитель и транспортное средство, слитые воедино, – осуществляет перекрестное опыление. Цветки наперебой, конкурируя друг с другом, как заправские предприниматели самых развитых стран капитала, предлагают плату. Сервис за сервис. Сахаристый нектар, сама пыльца – драгоценнейший нежнейший продукт, великолепная сервировка, всевозможные услады для зрения, обоняния, вкуса. Эстетика, камуфлирующая расчет.

Взаимное приспособление цветков и насекомых – непрерывный конфликт. Насекомые стремятся взять как можно больше, растения – дать как можно меньше. Обман громоздится на обман. Передача наследственной информации от родителей потомкам окружена у растений-перекрестников мраком дезинформации. Это касается тех растений, которым есть, кого обманывать, растений, вступающих в регулярный контакт со своими переносчиками пыльцы. Пыльца – драгоценный продукт: в каждой пылинке, в каждом пыльцевом зерне заключено хранилище наследственной информации – генеративное ядро. Платить – частью пыльцы за перенос ее с цветка на цветок слишком дорогое удовольствие. Растение норовит обмануть почтальона – заплатить за денежный перевод не деньгами, а чем-нибудь вроде борзых щенков. Насекомому взамен пыльцы предлагают нектар, но и его отпускают скаредно, стараются от гостя отделаться одним ароматом и продемонстрировать богатое убранство стола. Нектара мало, да и тот налит на самом донышке трубочки или шпорца. В выигрыше самые скупые. Бокалы и рога, из которых пьют насекомые, из поколения в поколение удлиняются, и нектар все дальше отодвигается от жаждущих претендентов. Оплата труда насекомых в эволюции снижается. Выигрыш для растений громадный. Гигантский бокал, источающий аромат, – кувшин, из которого сказочный журавль потчевал свою гостью-лису.

Дальнейшая цель – экономия пыльцы. Удлинение трубки венчика или шпорца способствует достижению этой цели. Насекомое, конечно, не лиса, но и ему – будь то бабочка или пчела, и при наличии хоботка сосать нектар из длинной трубки очень неудобно. Бабочка подлетает к цветку табака. На голове ее пыльца растения, которое она только что посетила. Чтобы достать нектар, нужно вытянуть хоботок на полную длину, головой упереться в края кувшина. Это-то и нужно растению. Рыльце цветка торчит из трубочки венчика у самого входа. Бабочка тычется сперва в рыльце, а затем прижимается тем самым местом, которым она только что дотронулась до рыльца, к пыльникам. Она перенесла пыльцу с цветка на цветок и взяла новую порцию. Пыльца попала на маленькое местечко на теле бабочки – между глазами. Конфигурация частей цветка и уровень нектара таковы, что они вынуждают насекомое принять позу самую неудобную из всех возможных поз. Единственная цель, которую преследует цветок, – локализовать пыльцу (крошечный ее комочек) на маленьком участке тельца насекомого и притом расположить его вне досягаемости очистительных аппаратов насекомого. Близок локоть, да не укусишь. По усам текло – в рот не попало.

Повесть о бедствиях насекомых можно продолжить. Сиреневый бражник сосет, паря в воздухе. Бабочка летит с бешеной скоростью. Останавливается она внезапно. Присесть нет возможности. Авиастроители знают, какого совершенства летных качеств, какой огромной затраты энергии требует остановка в воздухе. В цветок наперстянки пчеле или шмелю нужно влезть целиком и сосать мизерное количество нектара. Приманивать наперстянка мастер. Указующая дорожка из глазков – темных крапчатых пятен, окруженных светлым ободком, – ведет по внутренней нижней стороне ее косо срезанного цветка вглубь, к нектару. Поразительное гостеприимство. Но при ближайшем рассмотрении дверь в ресторан с его неоновой рекламой оказывается закрытой. Указующая дорожка усеяна выростами, не нарушающими привлекательности, но затрудняющими доступ. Вход закрыт не для всех – распределение дефицитного продукта канализовано с выгодой для распределяющего. Большое насекомое, как танк, примнет выросты, а те, кто поменьше, вынуждены ползти на вытянутых ногах. И большие, и маленькие дотронутся спинкой до пыльников, вмонтированных в свод трубочки. Сама соблюдая стандарт, наперстянка не требует от своих транспортировщиков того же самого. Изменчивость их размеров предусмотрена в строении цветка с помощью частокола из гибких прутьев. Родичу наперстянки – пентастемону и этого мало. Его наперстки снабжены рычагом. Чтобы достать нектар, нужно надавить на конец рычага, а уж он так поддаст снизу, что спинка животного непременно упрется в свод наперстка: в то самое место, где ждут растрескавшиеся пакеты с пыльцой.

Настурция как-то особенно коварна. Нижние лепестки ее цветка кажутся удобной красивой посадочной площадкой. Она заметна с большого расстояния. Смелые штрихи на верхних лепестках и чашелистиках уводят взор в глубь цветка, где в шпорце заготовлен нектар. Перед входом в шпорец располагаются тычинки. Стоит шмелю опуститься на оранжевый ковер, как ноги его разъезжаются в стороны. Нижней стороной груди несчастное животное наваливается на тычинки. Все это издевательство подстроено заранее, запрограммировано устройством цветка. Нижние три лепестка снабжены нитевидными частями, которые разводят лепестки, изгибаясь под тяжестью насекомого, – части посадочной площадки разъезжаются. А два верхних лепестка образуют вместе с чашелистиками блестящий, гладкий цельноблочный свод. Сел на цветок – и некуда податься. Хоботок изволь вытягивать на полную длину. Ужасно противно и неудобно.

Локализация пыльцы на теле насекомого была открыта Дарвином у орхидей. Сто лет никто не достигал пристальности анализа великого натуралиста, пока профессор Ленинградского университета, ныне покойный Борис Николаевич Шванвич обнаружил – совершенно независимо от Дарвина – локализацию пыльцы на теле насекомого – переносчика пыльцы цветков растений из семейства бобовых. Оказалось, что клевер кладет свою пыльцу на нижнюю сторону головы шмеля. Это так называемая подбородочная пыльца. Вика мохнатая прикрепляет комок пыльцы на мембране хоботка пчелы. Хоботок втянут. Пчела летит. Комок пыльцы спрятан под хитиновым покровом головы. Пчела подлетела к цветку. Вытянула хоботок, комок пыльцы показался из-под скафандра. Пыльца попала туда, куда ей надлежало попасть – на рыльце цветка. Лядвенец кладет пыльцу за стебель, соединяющий грудь и брюшко. Посмотрите сами, и вы убедитесь, что наперстянка помещает пыльцу на верхней стороне груди пчелы или шмеля, а настурция – на нижней. Замечу в скобках, что верхняя сторона груди насекомого это, по-нашему, спина, а нижняя, сторона груди – грудь.

Назначение разных частей цветка различно. Пыльники выдают пыльцу, тычиночные нити подводят ее к определенному участку на теле насекомого. Рыльце снимает пыльцу, столбик обеспечивает подгонку рыльца к тому месту, где на тельце насекомого расположена порция пыльцы. Чашелистики, лепестки, шпорца заставляют насекомое принять нужную позу. Измерения показали: чем более непосредственное участие принимает та или иная часть цветка в устройстве пыльцы, тем стандартнее ее размеры. Комплекс свойств, характеризующий стандартные цветки, включает еще один признак – наличие насекомого, специфического переносчика пыльцы. Экономическое значение стандарта совершенно ясно – растение не бросает пыльцу на ветер, стандарт размеров тычиночных нитей, шпорец, столбиков, стандарт уровня стояния нектара в резервуарах позволяет тратить минимальное количество пыльцы, достигая при этом максимальной надежности перекрестного опыления. Для обеспечения этой экономии недостаточно одного стандарта. Нужна согласованность размеров частей цветка друг с другом и… с размерами насекомого, а также стандарт размеров всех одновременно распустившихся цветков!

Где же калибровщик, способный решать столь сложные задачи? Ответ тривиален: это отбор (обыкновенная говорящая лошадь из английского анекдота) – отбор, который может хотя не все, но еще и не такое. Отбор в пользу нормы, гибель всех уклонений от нее академик Н. И. Шмальгаузен назвал стабилизирующим отбором. Растение, не способное правильно поместить комочек своей пыльцы на насекомом, практически бесплодно. Его пыльца никогда не попадает на рыльца цветка того же вида, что и оно само. Стандартные выживают, нестандартные сметаются с лица Земли, хотя, быть может, гибнущие – крупнее, красивей, еще скаредней или, наоборот, щедрее своих собратьев – тех, кто принял участие в воспроизведении следующего поколения.

Технический контроль размеров производят сами транспортировщики пыльцы – насекомые. Испытание, сопоставление, выверка идут непрерывно, пока длится цветение. Насекомое производит калибровку, не размышляя, квантовано ли физическое пространство и содержится ли мера протяженности внутри самих пространственных интервалов, остаются ли аксиомы и постулаты правильными, вопреки тому, что опытные законы, которые определили их выбор, оказываются лишь приблизительными. Проблема та же, что с часами, на которые не дано посмотреть ни червю, ни пчеле. Переносчик пыльцы действует, как будто зная, что измерять можно только с помощью жестких стержней, не меняющих существенно свою длину в тех границах температурных колебаний, изменений давления, влажности, электромагнитных флуктуаций, в которых возможна жизнь. От химического строения измерительного прибора насекомое абстрагируется. Жесткий стержень, перемещаемый с целью калибровки, – само насекомое. В одном существе слиты грузчик, водитель, транспортное средство и измерительный прибор.

Там, где нет локализации пыльцы, нет и калибровки, и цветы мака изменчивы в широких пределах. Там же, где калибр цветка есть, он выверен по насекомому и по другим цветкам растений того же вида, растущих поодаль, но отнюдь не по размерам стеблей, листьев и соцветий самого растения и уж, во всяком случае, не по условиям его произрастания. Есть теневые и световые листья. Теневых и световых цветков не бывает. Цветки независимы. Одни условия среды во взаимодействии с генотипом определяют рост растения в целом. Это – минеральное питание, освещение, влажность. Другие – выступают в роли браковщиков размеров цветков: насекомые – переносчики пыльцы. А уж они-то решительно никакого влияния на рост и развитие растения не оказывают. Производственные цеха и отдел технического контроля разобщены. Испытание пригодности не может подправить испытуемую деталь строения, жесткий стержень перемещается с неумолимостью: пригоден – и твои гены вольются в фонд следующего поколения, непригоден – потомки обойдутся без твоих наследственных задатков.

Так возникает в эволюции жесткий наследственный детерминизм, стандарт, независимость от формирующих условий среды. Эволюция насекомых и растений – единый процесс. Независимы от условий не только размеры определенных частей цветка – не реагирует на изменение условий существования и длина хоботка пчелы. Это давно, еще в двадцатые годы нашего века, показал профессор Московского университета В. В. Алпатов. Оказалось, что не одни шмели могут опылять клевер, но и южные породы медоносной пчелы, и не только импортные итальянские пчелы, но и свои – кавказские. Труднейшая проблема получения семян клевера, труднейшая именно из-за отсутствия или нехватки переносчиков пыльцы, была решена. Биоматематика – вернее, ее ветвь, биометрия – сразу стала на службу сельскому хозяйству.

А уж если хоботок у пчелы длинный, достаточный, чтобы добыть нектар из трубочки цветка красного клевера, то он инвариантно срабатывает у всех представителей данной породы, даже если сами они недомерки. Но пчелы редко бывают недокормленными. Они развиваются в ячейках заданного размера, а параметры ячеек, как и их форма, а тем самым и порция пищи, получаемая личинкой, создаются инстинктивными действиями рабочих пчел. Гены, ответственные за строительный инстинкт рабочих пчел, определяют по цепочке: стандарт размеров ячей, развивающихся в них личинок, взрослых особей целого поколения, стандарт длины хоботков, а вслед за ними стандарт размеров цветков. Гены, контролирующие строительный инстинкт рабочих пчел, – причина стабилизации цветков, опыляемых пчелами растений. Набор генов биоценоза выступает как целое, части которого связаны причинно-следственными отношениями.

Пространственное, хорологическое постоянство соблюдено везде, где разобщены формирующие и отбирающие факторы среды. Создать комплексы свойств, согласованных друг с другом, иначе говоря, коррелированных друг с другом и независимых от других свойств того же организма, могут все условия среды, все обстоятельства жизни, не принимающие участия в формировании организма или его части, если речь идет именно о части. В роли браковщиков, ответственных за повышение жесткости генотипического контроля, выступают живые компоненты среды – самцы по отношению к самкам и самки в отношении к самцам, родители по отношению к представителям следующего поколения – будь то детеныши, птенцы, яйца, икринки или семена, – и детеныши не отстают от представителей старшего поколения, безжалостно бракуя тех, кто не способен произвести на свет свое потомство, пусть даже при этом гибнут и родители, и дети. Цветки и насекомые, хищники и жертвы, хозяева и их всевозможнейшие паразиты несут службу в ОТК своих предприятий сообществ, осуществляя стабилизирующий отбор. Подобно живым браковщикам на поприще повышения жесткости наследственных программ выступают специфические функции – полет и парение, бег и корчевание корней, брачные игрища и гнездостроение. Летучка одуванчика не более стандартна, не менее подвержена влиянию внешних условий, чем ритуал ухаживания самца за самкой у всех видов, где есть самцы и самки и где идет вербовка. Полет выступил как испытатель аэродинамических свойств летучки, функция размножения – как браковщик повадок самца.

Третье условие стандартизации – контроль над одними частями или признаками со стороны других частей или признаков того же организма. Согласованность размеров тычинок и пестиков у растений, размножающихся самоопылением, возникает именно этим путем. Среда органа – другие органы того же организма. Работать совместно органы могут и в том случае, если они не взаимодействуют в процессе роста и формирования организма. Тогда один орган становится испытателем пригодности другого. Образуется стандарт и согласованность размеров и расцветок, форм и функций. Каждая особенность подвергается испытанию в сочетании со всей организацией вида, и каждый уже отобранный признак становится фактором других признаков. Окраска скорлупы яйца должна быть строго согласована с инстинктом гнездостроения, а не то – беда.

Так всевозможнейшими путями возникают независимые друг от друга группы коррелированных друг с другом признаков. Описал эти группы профессор Ленинградского университета П. В. Терентьев. Он дал им имя – корреляционные плеяды. Комочек пыльцы клевера на нижней стороне головы шмеля – очень узкое поле наблюдения. Неожиданно распахнулся широчайший горизонт – локализация пыльцы, строжайший режим экономии, стандарт размеров, жесткий генный контроль, независимость, преисполненная достоинства и дисциплины. Свобода на службе согласования.

Нигде независимость живого от среды – независимость, которая возникает под отбирающим влиянием среды и обеспечивает совершенство приспособления к разным сторонам окружающей действительности, не выступает так ясно, как на примере корреляционных плеяд. Все равно, какие признаки вовлечены в них – касающиеся организации в пространстве или во времени.

 



Страница 5 из 23 Все страницы

< Предыдущая Следующая >