Я жестянщик, бизнес

А зима постепенно входила в свои права. За ночь бревна сильно покрывались инеем, по краям, где они соприкасались с водой, намерзали сосульки; стоячая вода в затончиках покрывалась тонким льдом.

Люди страшно мерзли, особенно ночью под открытым небом. Начальство куда-то ездило, что-то предпринимало.

Говорили, что через десяток километров и горы кончаются. Дальше равнина.

Мы еще раз перекочевали. Я не успел построить шалаш и, как все улегся со своим новым другом, милым Юрием Ивановичем Удодом на земле под открытым небом. Кооперация благо: вместо одного, мы подослали под себя пару одеял и двумя другими укрылись. К утру, мы почувствовали на себе некоторую тяжесть: ночью выпал снег и накрыл нас. Тут вскоре на рассвете кто-то принес новость: только что привезли валенки и выдают их вон под той скалой. Образовалась очередь. Многие стояли на снегу босые. Ничего. Впереди тепло: валенки.

А к обеду все мы, теперь уже объединенные две бригады, перебрались на равнину и вселились в сараи молочной фермы колхоза (скот еще был где-то на летовке). Кругом ни окон, ни дверей, но уже хорошо: над нами крыша.

Я со своим сапожным цехом поселился в каком-то телячьем закутке с одним окном. Привилегия! Не всем такое счастье. Из своих мешков от сапожного инвентаря я сделал на окно и дверь нечто вроде гардин. В одном углу, ближе к окну, я соорудил из самана подобие камина, а трубу вывел прямо в окно. Никогда ни раньше, ни позже этого я не чувствовал себя таким благоустроенным, как в памятном катухе.

Нас стали кормить значительно хуже. Но все же на второе каждый получал по сто грамм американской тушенки. От нее около кухни выросла гора пустых консервных банок. В центре фермы стоял огромный тракторный еще довоенный плуг с отвинченным задним корпусом и выступавшей сзади его, частью рамы.

«Чудесная жесть из-под консервных банок, а этот кусок плужного корпуса – правило, плюс некоторое умение…., − подумал я. – А не получится ли тут бизнес?»

У жены завфермой я достал обыкновенные ножницы и начал орудовать. Жесть была мягкой и легко поддавалась обработке. Вначале я сделал поварешку и подарил ее жене завфермой. Сделал еще несколько и подарил ее подругам, приходившим к ней из соседнего села.

Скоро слух обо мне распространился по всей окрестности. Ко мне повалили заказчики. Как выяснилось, поварешки для них были предметом роскоши. Главное, у них не было посуды для варки пищи, вся она за годы войны прохудилась. Поварешки сделали свое дело: с них я начал свой бизнес. Я широко объявил, что мое предприятие чинит кастрюли только с небольшими дырочками. Дескать, для починки больших дырок оно пока не располагает соответствующим материалом.

Чтобы не подорвать свой авторитет, я не раскрывал крайней простоты моего технологического процесса. Дырочки я заклепывал заранее мною приготовленными для этого заклепками из жести, и на весь ремонт кастрюли уходило полторы две минуты рабочего времени. Я не ремонтировал посуду при заказчике, а, внимательно осмотрев ее, откладывал в сторону, заявляя:

− Джарайд! Тан ертын. Это значило: ладно, сделаю, будет готово к завтрашнему утру.

Не считал я, сколько кастрюль прошло через мои руки. Тьма. Таксы у меня за работу не было. Что дашь, то и ладно. Приносили натурой: молоком, кукурузной мукой, тыквой, и выглядел я в тот период так, что жаль, не было у меня тогда фотоаппарата.

Позачинил я все маленькие дырочки кастрюль. Потом по особой просьбе заказчика (если доводы его, с моей точки зрения были резонные, например, нет в хозяйстве ни одной кастрюли с маленькой дырочкой) чинил и большие, вставлял в ведра донья.

Разумеется, что все сапожные работы выполнялись мною быстро и добросовестно: сплавщики без обуви, не сплавщики. И я сделался в лагере такой силой, что даже Зенин сник, и я не слышал от него в мой адрес больше ни слова.

Страница 12 из 15 Все страницы