Штабелевка лесоматериала и откочевка на лагпункт

К сроку задание лагерного командования лесосплавная командировка не выполнила: до устья реки еще оставалось километров пятьдесят, а зима уже наседала. Была опасность, что бревна вмерзнут в реку, и оттуда потом их не вытащит никакая экспедиция. И тогда весной по паводку они уже действительно самосплавом могут оказаться где-то в озере Балхаш. Пропадет тогда труд одного сезона работы лесной лагерной командировки. Поэтому командование решило, немедля, подогнать бревна к специальной запони и начать их штабелевку на берегу. Наиболее физически здоровые люди были поставлены на штабелёвку, а остальные гнали их к запони.

Прознал от кого-то мой квартирант по шалашам наш знаменитый тупейный художник Леонид Федорович Дубровский, что штаб нашей командировки, в виду критического положения, решил загнать в воду всех, в том числе и его, парикмахера, больше огня боявшего лесосплава.

Меня это сообщение не испугало, хотя оно касалось и меня: необходимость в таком решительном мероприятии, как штабелёвка леса, была очевидной, и физически я чувствовал себя уже так, что даже хотелось размяться.

Для Дубровского же, считавшего, что его уже миновала «чаша сия», такая новость была ужасной. Он не спал всю ночь. К утру у него сложился план, и он, разбудив меня на рассвете, поведал его мне.

− Слушайте, дорогой Александр Константинович. Станьте один раз, по моей просьбе стукачом, хотя я знаю, как вы отрицательно к этому относитесь. С вами дружит «вуса», а от него зависит, жить мне или не жить. Шепните ему сегодня же утром, что так и так Дубровский знает, что его хотят направить на работу в бригаду, что он целую ночь не спал и, в конце концов, решил зарубить вас топором, если вы только намекнете ему о работе в бригаде. Леонид Федорович считал эту «игру» единственным выходом из создавшегося положения. И я согласился.

Как только бригады ушли на объект, а Дубровский еще лежал в постели, я отозвал «вуса» в сторону и под видом строжайшей государственной тайны передал ему все, о чем просил меня мой доверитель. «Вуса» сразу побледнел, опустил голову, вспомнил, видимо свою семью, ждавшую его после демобилизации, и тихо проговорил:

− Вот лыхо! А что ему, арестанту? Бахнет и крышка, А там семья ждет: батька скоро дома будет. Я попросил «вуса», чтобы разговор остался между нами, и мы разошлись.

Потом Дубровский ходил по лагерю с опущенной головой, злобно поглядывая по сторонам, словно выбирая время и место для кровавой расправы. Он был неплохим психологом: еще через день я был направлен на штабелевку, а он так и остался в придурках.

На штабелевку были отобраны наиболее сильные заключенные. Работа была тяжелой, но не опасной. За пару недель весь лес, подогнанный доходягами к запони, был заштабелеван на берегу. Началась подготовка к возвращению людей пешком козьими тропами на лагпункт, месту новой заготовки леса. Чинились, ремонтировались, отлеживались.

Как-то было объявлено, что все крепко дошедшие в числе двенадцати человек не пойдут обратно, а их отвезут на автомашине на оздоровительный пункт (ОП) центрального лагеря. А мне «вуса» по старой дружбе секретно сообщил, что меня направят на центральный лагерь для работы там агрономом.

«Значит, − думал я, письмо мое сработало. Жена там действует».

А еще через неделю сто шестьдесят человек, вооруженные теми же стежками, используемые теперь в виде лыжных палок, гуськом, связанные по десять человек веревками для страховки, козьими тропами пошли обратно к белкам валить лес.

Дорогие мои Леонид Федорович Дубровский, Юрий Иванович Удод и многие другие, ставшие очень близкими мне людьми, увижу ли я вас когда-нибудь? Нет, вы не преступники. В сердце моем вы не случайно оставили глубокую борозду.

Страница 14 из 15 Все страницы