Глава 1. Культурные и психологические условия неврозов

В наше время термин «невротический» используется весьма свободно, часто без ясного понимания, что он, собственно, означает. Часто он сводится к несколько высокомерному выражению неодобрения: в тех случаях, когда прежде довольствовались словами «ленивый», «впечатлительный», «требовательный» или «подозрительный», теперь предпочитают говорить «невротический». Но когда мы пользуемся этим термином, мы все-таки нечто имеем в виду, хотя и не вполне сознаем, по каким критериям мы его выбираем.

Прежде всего, невротическая личность отличается от среднего человека типом своих реакций. Например, мы склонны считать невротичкой девушку, предпочитающую оставаться в заурядном положении и не желающую стать похожей на свое начальство, хотя бы это доставило ей больший заработок; мы считаем невротиком художника, зарабатывающего тридцать долларов в неделю и не желающего увеличить свой доход, затратив больше времени на свою работу, а предпочитающего наслаждаться жизнью в пределах этого заработка, или проводить много времени в обществе женщин, или увлекаться каким-нибудь техническим хобби. Причина, по которой мы считаем таких людей невротиками, состоит в том, что мы, как правило, встречаемся лишь с таким типом поведения, когда человек хочет выдвинуться, преуспеть в этом мире, заработать больше денег, чем нужно для простого выживания.

Как видно из этих примеров, один из критериев, по которым мы считаем человека невротиком, состоит в том, совпадает ли его образ жизни с некоторым шаблоном, принятым в наше время. Если бы девушка без стремления к конкуренции, или, во всяком случае, без видимого стремления к конкуренции, жила, например, в культуре индейцев пуэбло, она считалась бы вполне нормальной; и если бы художник жил в деревне Южной Италии или Мексики, то и он считался бы нормальным; потому что в этих общественных средах люди не могут себе представить, чтобы кто-нибудь стремился заработать больше денег или приложить больше усилий, чем это строго необходимо для удовлетворения прямых потребностей. Если же обратиться к прошлому, то в Греции установка человека, желающего работать больше, чем ему нужно, считалась бы просто неприличной.

Как мы видим, термин «невротический», происходящий из медицины, нельзя применять без учета культурных условий. Можно диагностировать перелом ноги, не зная, к какой культуре принадлежит пациент; но было бы весьма рискованно назвать психотиком индейского парня * Ср. H.Scudder Mekeel, «Clinic and Culture», Journal of Abnormal and Social Psychology, vol.30(1935), pp.292-300. [X.Скаддер Мекиль «Клиника и культура»]. , когда он говорит, что у него были видения, и что он в них верит. В этой конкретной индейской культуре переживание видений и галлюцинаций считается особым даром, ниспосланным духами, и они намеренно вызываются, поскольку сообщают имеющему их человеку определенный престиж. У нас человек, говоривший в течение часа со своим покойным дедушкой, был бы сочтен невротиком или психотиком; между тем в некоторых индейских племенах общение с предками является принятым обычаем. Мы сочли бы настоящим невротиком человека, принимающего за смертельную обиду упоминание его умершего родственника; но в культуре апашей хикарилья он был бы вполне нормален        * M.E.Opler, «An Interpretation of Ambivalence of two American Indian Tribes» in Journal of Social Psychology, vol.7(1936), pp.82-116.[М.Э.Оплер, «Истолкование амбивалентности в двух племенах американских индейцев»]. . Мы сочли бы невротиком мужчину, смертельно испугавшегося приближения менструирующей женщины, но во многих первобытных племенах страх, внушаемый менструацией, вполне обычен.

Понятие нормальности меняется не только от культуры к культуре, но и в пределах той же культуры, с течением времени. Если бы, например, в наше время зрелая и независимая женщина считала себя «падшей женщиной», «недостойной любви порядочного человека», потому что вступала в половые сношения, люди заподозрили бы, что у нее невроз, – во всяком случае, во многих общественных кругах. Но лет сорок назад такое чувство вины рассматривалось бы как нормальное явление * Первая публикация относится к 1937 году. – Прим. перев. . Понятие нормальности меняется также в зависимости от общественного класса. Члены феодального класса считали, например, нормальным, что мужчина никогда ничего не делает, кроме периодов активности во время охоты или войны; между тем, человек из мелкой буржуазии с той же установкой считался бы безусловно ненормальным. Такое же различие обнаруживается в зависимости от пола, насколько оно принято в данной культуре; например, оно существует в западной культуре, где принято думать, что мужчины и женщины имеют разный темперамент. Для женщины признается «нормальной» одержимость мыслью о старении в возрасте около сорока лет, между тем как мужчина с таким беспокойством, в том же возрасте, был бы сочтен невротиком.

Как известно каждому образованному человеку, понятие нормальности варьирует в зависимости от обстоятельств. Китайцы едят пищу, отличную от нашей; эскимосы имеют иное представление о чистоте; шаманы лечат людей иначе, чем современные врачи. Менее отдают себе отчет в том, что есть различия не только в обычаях, но и в стремлениях и чувствах , хотя антропологи явно или неявно об этом говорили * Ср. превосходное изложение антропологического материала в книгах Margaret Mead, Sex and Temperament in Three Primitive Societies [Маргарет Мид, Секс и темперамент в трех первобытных обществах]; Ruth Benedict, Patterns of Culture. [Рут Бенедикт, Правила культуры]; и в подготовляемой к печати книге A.S.Hallowell. Handbook of Psychological Leads for Ethnological field workers [А.С.Хэллоуэлл, Сборник психологических указаний для полевых работников-этнологов] . Одна из заслуг современной антропологии, как выразился Сепер * Edward Sapir, «Cultural Anthropology and psychiatry» in Journal of Abnormal and Social Psychology, vol.27(1932), pp.229-242 [Эдуард Сепер, «Культурная анропология и психиатрия»]. , состоит в том, что она всегда, снова и снова, открывает нормальное. Есть основательные причины, по которым каждая культура цепляется за представление, что ее чувства и стремления являются нормальным выражением «природы человека» * Ср. Ruth Benedict, Patterns of Culture. , и психология не составляет исключения из этого правила. Например, Фрейд вывел из своих наблюдений, что женщина ревнивее мужчины, а затем попытался объяснить это, как общее явление, биологическими причинами * В работе «Некоторые психологические следствия анатомических различий между полами» Фрейд выдвигает теорию, по которой, вследствие неизбежных анатомических различий, каждая девочка завидует мальчику по поводу обладания пенисом. Впоследствии это ее желание обладать пенисом преобразуется в желание обладать мужчиной – носителем пениса. И тогда она завидует другим женщинам по поводу их отношений с мужчинами – точнее, тому, что они обладают мужчинами – так же, как первоначально завидовала мальчику по поводу обладания пенисом. Высказывая утверждения такого рода, Фрейд поддается искушению своего времени: делать обобщения о природе человека, относящиеся ко всему человечеству, по наблюдениям, сделанным в одной только культурной зоне. Антрополог не станет оспаривать наблюдения Фрейда; он примет их, как относящиеся к некоторой части населения некоторой культуры в некоторое время. Но он оспорит справедливость обобщений Фрейда, указав, что существуют бесконечные различия между народами в их установках по отношению к ревности, что есть народы, у которых мужчины ревнивее женщин, есть другие, у которых оба пола лишены индивидуальной ревности, и есть такие, у которых оба пола чрезмерно ревнивы. Ввиду существования этих различий, он отвергнет попытку Фрейда – или кого-нибудь другого – объяснить его наблюдения анатомическими различиями между полами. Вместо этого, он будет настаивать на необходимости исследовать различия в условиях жизни и их влияние на развитие ревности у мужчин и женщин. Для нашей культуры, например, следовало бы спросить, распространяется ли наблюдение Фрейда, относящееся к невротической женщине нашей культуры, также на нормальную женщину этой культуры. Этот вопрос следовало бы задать, поскольку психоаналитики, которым приходится изо дня в день общаться с невротическими личностями, теряют из виду тот факт, что в нашей культуре существуют и нормальные личности. Следует также задать вопрос, каковы психологические условия, вызывающие усиленную ревность или чувство собственности по отношению к другому полу, и каковы различия в условиях жизни мужчины и женщины в нашей культуре, объясняющие различное развитие ревности. . По-видимому, Фрейд предполагал также, что все люди испытывают чувство вины по поводу убийства * Зигмунд Фрейд, Тотем и табу. . Но, бесспорно, наибольшие вариации существуют как. раз в установке по отношению к убийству. Как показал Петер Фрейхен» * Peter Freuchen, Arctic Adventure and Eskimo [Петер Фрейхен, Арктические приключения и эскимосы] , эскимосы не считают, что убийцу надо наказывать. Во многих первобытных племенах ущерб, нанесенный семье убийством одного из ее членов посторонним лицом, может быть искуплен доставлением заместителя. В некоторых культурах чувства матери, у которой убит сын, могут быть умиротворены усыновлением убийцы вместо убитого * Robert Briffault, The Mothers. [Робер Бриффо, Матери. .

Дальнейшие открытия антропологов заставляют нас признать, что некоторые из наших представлений о природе человека весьма наивны, например, представления, будто человеку по природе его присущи такие свойства, как склонность к соревнованию, соперничество между братьями, сестрами или теми и другими, близость чувства привязанности к сексуальности. Наше понятие нормальности происходит от одобрения некоторых стандартов поведения и чувствования в пределах некоторой группы, вырабатывающей эти стандарты у своих членов. Но сами стандарты зависят от культуры, эпохи, класса и пола.

В психологии отсюда вытекают более важные следствия, чем кажется на первый взгляд. Прежде всего, из этих факторов вытекает сомнение в нашем психологическом всеведении. Аналогии между поведением в нашей культуре и других культурах не позволяют нам заключить, что в обоих случаях действуют одинаковые мотивации. Недопустимо уже считать, что каждое новое психологическое наблюдение обнаруживает универсальную тенденцию, свойственную природе человека. Все эти вещи подтверждают мнение, неоднократно высказывавшееся некоторыми социологами, что не существует такой вещи, как нормальная психология, присущая всему человечеству.

Но эти ограничения более чем искупаются открывающимися новыми возможностями понимания. Важный вывод из этих антропологических открытий состоит в том, что чувства и установки в поразительной степени формируются условиями нашей жизни, культурными и индивидуальными, которые неразрывно переплетаются между собой. А это, в свою очередь, означает, что если мы знаем культурные условия нашей жизни, то перед нами открывается возможность гораздо глубже понять специальный характер нормальных чувств и установок в этой культуре. И поскольку неврозы суть отклонения от нормальных стандартов поведения, то они также смогут быть лучше поняты.

Следовать по этому пути в известной степени означает идти за Фрейдом, по тому пути, который привел его к невозможному до него пониманию неврозов. Хотя в теории Фрейд сводил все свойства человека к. биологически заданным стремлениям, он усиленно подчеркивал – и в теории, и еще более в своей практике – что невроз невозможно понять без детального знания обстоятельств жизни индивида, особенно формирующих воздействий привязанности в раннем детстве. Применение того же принципа к проблеме нормальных и невротических структур в данной культуре означает, что мы не можем понять эти структуры без детального знания, как влияет эта специфическая культура на индивида * Многие авторы признавали важность культурных факторов, как определяющего влияния, входящего в психологические условия. Эрих Фромм [Erich Fromm] в своей работе «Zur Entstehung des Christusdogmas» [«К возникновению догмы о Христе»], [Imago, vol.16(1930), pp.307–373] был первым в германской психоаналитической литературе, предложившим и развившим этот метод подхода. Позже его применили другие, например, Вильгельм Рейх [Wilhelm Reich] и Отто Фенхель [Otto Fenchel]. В Соединенных Штатах первым, кто увидел необходимость учитывать в психиатрии культурные условия, был Гарри Стэк Салливан [Harry Stack Sullivan]. В число американских психиатров, рассматривавших проблему с этих позиций, входили Адольф Майер [Adolf Mayer], Уильям А. Уайт [William A.White] (Twentieth Century Psychiatry [Психиатрия двадцатого века]), Уильям А.Хили [William A.Healy] и Огеста Броннер [Augusta Brenner] (New Light on Delinquency [Новый подход к преступности]) В последнее время некоторые психоаналитики, такие, как П.Александер [P.Alexander] и А.Кардинер [A.Kardiner], проявили интерес к культурным условиям психологических проблем. Из социологов с такой точкой зрения см. в особенности работы X.Д.Лассвелла [H.D.Lasswell] (World Politics and Personal Insecurity [Мировая политика и опасность для личности]) и Джона Долларда [John Pollard] (Criteria for the Life History [Критерии для жизнеописания]). . Но сверх того это значит, что мы должны сделать некоторый шаг дальше Фрейда, хотя этот шаг возможен лишь на основе его поразительных открытий. Дело в том, что в одном отношении Фрейд опередил свое время, но в другом – в своем чрезмерном подчеркивании биологического происхождения психических особенностей – он остался связан присущей этой эпохе научной ориентацией. Он предполагал, что инстинктивные стремления или объектные отношения, часто встречающиеся в нашей культуре, составляют биологически определенную «природу человека», или возникают из неизменных ситуаций (биологически заданные «прегениальные» * Предшествующие развитию сексуальных способов удовлетворения. Прим.перев этапы, эдипов комплекс).

Пренебрежение культурными факторами, присущее Фрейду, не только ведет к. ложным обобщениям, но и в значительной степени препятствует пониманию реальных сил, мотивирующих наши установки и поступки. Я думаю, что это пренебрежение было главной причиной, по которой психоаналитики, насколько они верно следовали намеченной Фрейдом теоретической линии, попали в тупик – несмотря на видимую неограниченность открытых перед ними возможностей. Проявилось это в размножении схоластических теорий и в применении темной терминологии.

Как мы видели, невроз имеет своим существенным элементом отклонение от нормальности. Этот критерий очень важен, хотя и недостаточен. Личность может отклоняться от общего стандарта, не имея невроза. Упомянутый выше художник, отказывавшийся затрачивать на заработки больше времени, чем ему необходимо, может быть невротиком, но может быть и просто мудрым человеком, не желающим втягиваться в соревнование из-за денег. С другой стороны, многие люди, кажущиеся при поверхностном наблюдении хорошо приспособленными к существующим жизненным стандартам, могут в действительности страдать глубоким неврозом. Именно в таких случаях необходим психологический или медицинский подход.

Любопытно, что с этой точки зрения не так просто сказать, что такое невроз. Во всяком случае, пока мы изучаем лишь явную картину, трудно обнаружить черты, общие для всех неврозов. Конечно, нельзя для этого воспользоваться симптомами – такими, как фобии, депрессии, функциональные физические расстройства – потому что они могут отсутствовать. Заторможенность в той или иной Форме всегда имеется, (по рассматриваемым дальше причинам), но она может быть весьма тонкой или столь хорошо замаскированной, что ее трудно обнаружить при поверхностном наблюдении. Та же трудность возникает, если судить о неврозе лишь по явной картине о расстройствах отношений с людьми, в том числе половых отношений. Такие расстройства непременно имеются, но их иногда очень трудно заметить. Есть, однако, две характеристики, которые можно заметить при всех видах неврозов, без необходимости углубляться в интимные особенности структуры личности: это некоторая жесткость реакций и расхождение между возможностями и достижениями.

Обе эти характеристики требуют дальнейших объяснений. Под жесткостью реакций я понимаю недостаток той гибкости, которая позволяет по-разному реагировать в разных ситуациях. Например, нормальный человек подозрителен в тех случаях, когда он ощущает или видит для этого причины; невротик же может быть подозрителен независимо от ситуации, все время, сознавая свое состояние или нет. Нормальный человек способен различать искренние комплименты от неискренних; невротик же не отличает одно от другого, или во всех случаях пренебрегает тем и другим. Нормальный человек может обозлиться, почувствовав, что его вводят в заблуждение; невротик может Злобно реагировать на любой намек, даже понимая, что это делается в его собственных интересах. Нормальный человек может быть иногда нерешителен, когда речь идет о важном или трудном деле; невротик, может быть нерешителен всегда.

Однако, жесткость лишь в тех случаях указывает на невроз, когда она отклоняется' от принятых культурных стандартов. Жесткая подозрительность ко всему новому или странному является нормальной чертой значительной части крестьян в западной цивилизации; жесткую установку на скупость у мелкого буржуа надо также считать нормальной жесткостью.

Расхождение между возможностями личности и ее фактическими достижениями в жизни может объясняться лишь внешними факторами. Но это расхождение указывает на невроз, если личность остается непродуктивной вопреки ее дарованиям, в благоприятных для ее развития внешних условиях. Мы имеем дело с неврозом также в том случае, когда человек не чувствует себя счастливым, несмотря на все имеющиеся для этого условия; или, например, когда красивая женщина ощущает, что не может быть привлекательной для мужчин. Иными словами, у невротика есть ощущение, будто он сам себе мешает.

Оставив в стороне явную картину и присмотревшись к динамике, производящей неврозы, мы обнаруживаем важный общий фактор, присутствующий во всех неврозах: это беспокойство и направленные против него механизмы. Как вы ни была сложна структура невроза, беспокойство – это двигатель, запускающий и поддерживающий невротический процесс. Смысл этого утверждения будет выяснен в следующих главах; поэтому я не привожу здесь иллюстрирующих его примеров. Но даже если оно принимается в качестве основной гипотезы, оно нуждается в более подробном изложении.

В том виде, как было высказано это утверждение, оно кажется слишком общим. Беспокойства или страхи – мы будем сначала применять оба этих термина, не делая между ними различия – поистине вездесущи, точно так же, как направленные против них защитные механизмы. Эти реакции не ограничиваются человеком. Когда животное, испуганное какой-нибудь опасностью, бросается в контратаку или обращается в бегство, перед нами точно та же картина страха и защиты от него. Те же факторы страха и защиты присутствуют, когда мы боимся удара молнии и устанавливаем на своей крыше громоотвод, или когда мы боимся несчастного случая и покупаем страховой полис. Они присутствуют в различных специфических формах в каждой культуре и могут быть в ней институциализированы * Превращены в установленные правила – Прим. перев. *, как, например, ношение амулетов в защиту от сглаза, ритуалы, охраняющие от влияния мертвых, или табу, запрещающие общение с женщинами во время менструаций, во избежание исходящих от них дурных бездействий.

Эти черты сходства соблазняют нас сделать логическую ошибку. Если факторы страха и защиты играют важную роль в неврозах, почему не принять такие институциализированные формы защиты от страха за доказательство существования «культурных» неврозов? Ошибка такого умозаключения состоит в том, что два явления не обязательно тождественны, если у них есть некоторая общая черта. Вы ведь не скажете, что дом – это скала, хотя в них входит один и тот же материал, камень. В чем же состоят характерные черты невротических страхов и механизмов защиты, делающие их специфически невротическими? Может быть, дело в том, что невротические страхи – продукт воображения? Это неверно, потому что страх перед мертвыми можно было бы также назвать воображаемым; в обоих случаях мы поддаемся впечатлению, основанному на недостаточном понимании. Может быть, дело в том, что невротик в действительности не знает, чего боится? И это неверно, потому что первобытный человек тоже не знает, почему он боится мертвых. Различие здесь не связано со степенью осознания или рациональности, а состоит в двух следующих факторах.

Во-первых, условия жизни в каждой культуре порождают некоторые страхи. Они могут вызываться внешними опасностями (природа, враги). Формами общественных отношений (возбуждение враждебности угнетением, несправедливостью, вынужденной зависимостью или фрустрацией), традициями культуры (традиционным страхом перед злыми духами, страхом нарушить табу), независимо от происхождения таких традиций. Индивид может испытывать эти страхи в большей или меньшей степени, но вообще разумно предполагать, что они навязываются каждому индивиду, живущему в этой культуре, так что никто их не может избежать. В отличие от этого, невротик переживает не только страхи, свойственные всем индивидам его культуры, но, вследствие условий его индивидуальной жизни – впрочем, тесно переплетенных с общими условиями – он переживает также страхи, количественно или качественно отличающиеся от входящих в культурный стандарт.

Во-вторых, существующие в данной культуре страхи устраняются общими защитными средствами (такими, как табу, ритуалы, обычаи). Как правило, эти средства представляют более экономные способы обращения со страхами, чем защитные механизмы невротика, устроенные иначе. Таким образом, нормальный человек, хотя и вынужденный испытывать страхи его культуры и применять ее защитные средства, способен, как правило, реализовать свои возможности и наслаждаться всем, что жизнь может ему предложить. Иначе говоря, нормальный человек, способен извлечь максимальную пользу из возможностей своей культуры. В отрицательной же форме можно сказать, что он страдает не больше, чем это неизбежно в его культуре. С другой стороны, невротик непременно страдает больше, чем средний человек. Он неизменно должен платить непомерную цену за свои защитные средства, состоящую в ослаблении его жизненной силы и способности к самовыражению, или, более специфическим образом, в ослаблении его способности достигать своих целей и наслаждаться жизнью, что выражается в указанных выше расхождениях. В самом деле, невротик это во всех случаях страдающий человек. Я не упомянула об этом факте, перечисляя характеристики всех неврозов, заметные при поверхностном наблюдении; дело в том, что он может быть и не заметен извне. Да и сам невротик может не сознавать, что он страдает.

Рассматривая страхи и защитные механизмы, я опасаюсь, что многие из читателей испытывают уже некоторое нетерпение, считая излишним обсуждать во всех подробностях, что представляет собой столь простая вещь, как невроз. Могу сказать в свою защиту, что психические явления всегда запутанны, так что простые по видимости вопросы никогда не имеют простых ответов, и что это затруднение, встретившееся в самом начале, вовсе не составляет исключения, а будет сопровождать нас в течение всей книги, за какую бы проблему мы ни взялись. Особая трудность в описании невроза состоит в том, что удовлетворительный ответ не может быть получен одними только психологическими, или только социологическими средствами, а требует привлечения поочередно тех и других, что и было сделано выше. Если бы мы хотели рассматривать невроз лишь с точки зрения его динамики и психической структуры, то нам пришлось бы сконструировать понятие нормального человека; но такого человека не существует. Мы сталкиваемся со все возрастающими трудностями, пересекая границу своей страны, или стран с подобной культурой. Если же рассматривать невроз лишь с социологической точки зрения, как простое отклонение от стандартов поведения, принятых в некотором обществе, то мы грубо пренебрежем всем, что нам известно о психологических особенностях невроза, и ни один психиатр, ни в одной научной школе или стране, не признает такое описание соответствующим его привычному представлению о том, что называется неврозом. Примирение обоих подходов состоит в таком методе наблюдения, который принимает во внимание и отклонения в видимой картине невроза, и отклонения в динамике психических процессов, не придавая ни тем, ни другим первичного и решающего значения. Оба подхода следует соединить. По такому пути мы и следовали, отмечая, что страх и механизмы защиты от него являются одной из главных движущих сил невроза, но составляют невроз лишь в том случае, если они отклоняются в качественном или количественном отношении от страхов и механизмов защиты, стандартных в данной культуре.

Мы должны сделать еще один шаг в том же направлении. Есть еще одна важная особенность невроза – наличие противоборствующих стремлений в личности невротика, о которых сам он не подозревает, или, во всяком случае, не понимает их подлинного смысла, и с которыми он пытается достигнуть некоторого компромисса путем автоматического поведения. Именно эту последнюю особенность невроза, в ее разнообразных Формах, всегда подчеркивал Фрейд, считавший ее неизбежной составляющей частью неврозов. Невротические конфликты отличаются от обычно существующих в данной культуре не своим содержанием, и не тем обстоятельством, что они преимущественно бессодержательны – обычные конфликты культуры могут не отличаться от них ни тем, ни другим – а тем, что невротические конфликты более остры и более выразительны. Невротическая личность ищет и находит компромиссные решения – не случайно именуемые невротическими – и эти решения менее удовлетворительны, чем решения среднего индивида; они достигаются с большим ущербом для всей личности человека.

В заключение этого обсуждения мы должны признать, что не можем еще дать законченное определение невроза; но мы в состоянии уже его описать: невроз – это психическое расстройство, вызванное страхами и защитными механизмами от этих страхов, а также попытками найти компромиссные решения конфликтов между противоборствующими стремлениями. С практической стороны целесообразно называть такое расстройство неврозом лишь в том случае, если оно отклоняется от стандарта, свойственного данной культуре.

Страница 2 из 16 Все страницы