Глава 4. Беспокойство и враждебность

Рассматривая различие между страхом и беспокойством, мы сразу же обнаружили, что беспокойство – это страх, содержащий в себе значительный субъективный фактор. Какую же природу имеет этот субъективный фактор?

Опишем сначала переживания индивида под действием беспокойства. Он ощущает сильную, неизбежную опасность, перед которой сам он совершенно беспомощен. Беспокойство может проявляться в любом виде – это может быть ипохондрический страх заболеть раком, или беспокойство по поводу бури, или боязнь высоты, или какая-нибудь другая подобная фобия – но во всех случаях неизменно присутствуют два фактора: подавляющая опасность и беззащитность перед нею. Иногда индивид чувствует, что опасная сила, перед которой он беспомощен, приходит извне – это буря, рак, несчастный случай и так далее; иногда же он чувствует угрозу со стороны его собственных неуправляемых  побуждений – он боится, что может спрыгнуть с высокого места, или зарезать кого-нибудь ножом; иногда опасность ощущается как нечто совершенно неопределенное и неосязаемое, как это часто бывает в приступах внезапного беспокойства.

Но сами по себе такие ощущения характерны не только для беспокойства; они могут быть точно такими же в любой ситуации, в которой имеется реальная подавляющая опасность и реальная беспомощность перед нею. Можно представить себе, что субъективные переживания человека во время землетрясения, или двухлетнего ребенка при грубом обращении ничем не отличаются от субъективных переживаний невротика, испытывающего беспокойство по поводу бури. В случае страха есть подлинная опасность, и беспомощность объясняется подлинными условиями; тогда как в случае беспокойства опасность порождается или преувеличивается внутренними факторами психики, а беспомощность обусловливается собственной установкой индивида.

Таким образом, вопрос о субъективном факторе беспокойства сводится к более конкретному вопросу: каковы психические условия, создающие ощущение неизбежной сильной опасности и установку беспомощности по отношению к ней? Во всяком случае, психолог обязан поставить такой вопрос. И, разумеется, химическое состояние человеческого тела, которое также может создать ощущение и физические проявления беспокойства, относится к психологическим проблемам не более, чем тот Факт, что химическое состояние может вызвать возбуждение или сон.

Занявшись проблемой беспокойства, Фрейд указал нам, как и во многих других проблемах, направление исследования. Он сделал это своим решающим открытием, что заключенный в беспокойстве фактор коренится в наших собственных инстинктивных побуждениях; иными словами, и предчувствуемая в беспокойстве опасность, и ощущение беспомощности перед нею производятся взрывчатой силой наших собственных побуждений. В конце этой главы я рассмотрю взгляды Фрейда подробнее и укажу, в чем мои выводы с ними расходятся.

В принципе, любое побуждение обладает потенциальной способностью вызывать беспокойство, если только его обнаружение и осуществление означало бы угрозу другим жизненно важным интересам или потребностям, и если это побуждение достаточно повелительно и страстно. В эпохи безусловных и строгих сексуальных запретов, например, во времена королевы Виктории * Королева Англии (1837–1901). – Прим. перев. , уступить сексуальным побуждениям нередко означало вполне реальную опасность. Например, незамужняя девушка столкнулась бы с реальной опасностью угрызений совести или общественного осуждения; побуждения к мастурбации также ставили человека перед реальной опасностью: ребенку угрожали кастрацией, а взрослому юноше внушали, что это может привести к неизлечимой физической или психической болезни. То же справедливо и в наши дни в отношении некоторых извращенных сексуальных побуждений, таких, как зкзгибиционизм * Склонность выставлять напоказ части тела или способы поведения, которые в данной культуре принято скрывать. – Прим. перев. или побуждения, направленные против детей. Что же касается «нормальных» сексуальных побуждений, то в наши дни отношение к ним сделалось столь снисходительным, что люди могут позволить себе признаться в них перед самим собой, или осуществить их в действительности, гораздо реже навлекая на себя серьезную опасность; таким образом, у них меньше причин опасаться последствий с этой стороны.

Такое изменение культурной установки по отношению к сексу в значительной степени объясняет тот факт, что, по моим наблюдениям, сексуальные побуждения как таковые теперь лишь в исключительных случаях оказываются динамической силой, стоящей па беспокойством. Такое утверждение может показаться преувеличенным, поскольку на первый взгляд складывается впечатление, что беспокойство связано с половыми стремлениями. У невротиков в самом деле часто наблюдается беспокойство, связанное с половыми сношениями, или торможения в этой области вследствие беспокойства. Но, как показывает более внимательный анализ, в основе такого беспокойства лежат обычно не сексуальные побуждения как таковые, а связанные с ними побуждения враждебности, например, побуждение оскорбить или унизить своего партнера посредством сношения.

В действительности, враждебные побуждения равного рода являются  главным источником,             производящим невротическое беспокойство. Может быть, это новое утверждение будет тоже сочтено неоправданным обобщением, выведенным из отдельных случаев. Но такие случаи, когда можно установить прямую связь между враждебностью и вызванным ею беспокойством, отнюдь не составляют единственного довода в пользу моего утверждения. Известно, что острый приступ враждебности может быть прямой причиной беспокойства, если проявление этой враждебности означало бы ущерб для целой личности. Вот пример, заменяющий много других.  Ф.  отправился в горный поход в обществе девушки по имени Мери, к которой он был глубоко привязан. Но при этом он испытывал к ней острую, яростную враждебность, потому что она чем-то вызвала у него ревность. Когда он шел с нею по тропинке у края пропасти, он ощутил сильный приступ беспокойства, с учащенным дыханием и сердцебиением, от сознательного побуждения столкнуть девушку в пропасть. Структура беспокойств этого рода точно та же, как рассмотренная выше структура беспокойств сексуального происхождения: имеется сильное побуждение, осуществление которого означало бы для личности катастрофу.

Впрочем, у подавляющего большинства людей прямая связь между враждебностью и невротическим беспокойством далеко не очевидна. Поэтому для разъяснения сделанного мною утверждения, что в неврозах нашего времени побуждения враждебности являются главной психологической силой, вызывающей беспокойство, нам придется более подробно изучить психологические следствия подавления враждебности.

Подавить враждебность – значит «сделать вид», будто все в порядке, и таким образом воздержаться от борьбы, когда нам надо бороться, или по крайней мере – когда мы хотим бороться. Поэтому первое неизбежное следствие такого подавления состоит в том, что оно порождает ощущение беззащитности, или, точнее, усиливает уже имеющееся ощущение беззащитности. Если враждебность подавляется в условиях, когда интересы человека в самом деле подвергаются угрозе, то другие могут этим воспользоваться и причинить ему ущерб.

Весьма обычный случай этого рода составляют переживания химика С. У С. было, как он полагал, нервное истощение от переутомления работой. Он был необычайно одаренный и весьма честолюбивый человек, не отдавая себе в этом отчета. По причинам, которые мы оставим в стороне, он подавил свои честолюбивые стремления, и поэтому казался скромным. Когда он поступил на службу в лабораторию крупной химической фирмы, другой служащий, Г., несколько старше его по возрасту и выше по должности, взял его под свое покровительства и выказывал ему все признаки дружелюбия. Вследствие ряда личных факторов -зависимости от привязанности других, робости по поводу критики, вынесенной из его предыдущей жизни, непонимания собственного честолюбия и, тем самым, неумения различить его в других – С. с радостью принял дружелюбное отношение, не поняв, что в действительности Г. заботился лишь о собственной карьере. И его лишь слегка обеспокоило, когда Г. однажды доложил в качестве своей собственной идеи нечто существенное для возможного изобретения, что было в действительности идеей С., сообщенной в свое время коллеге в дружеской беседе. На какое-то мгновение С. ощутил недоверие, но поскольку его собственное честолюбие Физически выработало в нем огромную враждебность, он сразу же подавил не только возникшую враждебность, но также обоснованную критику и недоверие. Таким образом, он был по-прежнему убежден, что Г. его лучший друг. И когда Г. отсоветовал ему продолжать некоторое направление работы, он принял этот совет за чистую монету. Когда после этого Г. представил изобретение, которое мог бы сделать С., тот всего лишь почувствовал, что Г. намного превосходит его талантом и умом. Он был счастлив, что у него есть такой чудесный друг. Таким образом, подавив свое недоверие и раздражение, С. не заметил, что в решающих вопросах Г. ему вовсе не друг, а враг. Поскольку С. цеплялся за иллюзию, что другой человек к нему хорошо относится, он стал неспособен защищать свои интересы. Он не понял даже, что затронут его жизненный интерес, и потому не стал за него бороться, позволив другому воспользоваться своей слабостью.

Страхи, преодолеваемые путем подавления, могут быть также преодолены, если сознательно контролировать враждебность. Но от индивида не зависит, контролирует он или подавляет свою враждебность, так как подавление – это рефлекторный процесс. Оно происходит в таких ситуациях, когда для человека невыносимо сознание своей враждебности. В таких случаях, разумеется, сознательный контроль невозможен. Главные причины, по которым для человека может быть невыносимо осознание своей враждебности, состоит в том, что он может любить кого-нибудь и нуждаться в нем, будучи в то же время враждебен к нему; или же он не хочет видеть в себе причины, вызывающие враждебность – например, ревность и собственнические чувства; или, наконец, он боится признать, что в нем вообще есть какая-то враждебность к другим. В таких обстоятельствах подавление это кратчайший путь к немедленному успокоению. С помощью подавления пугающая враждебность изгоняется из сознания, или удерживается вне сознания. При всей простоте этого утверждения, оно относится к тем положениям психоанализа, которые редко понимают; поэтому я повторю его другими словами: если враждебность подавлена, то человек не имеет ни малейшего представления о том, что он враждебен.

Но самый быстрый способ успокоения со временем может оказаться не самым безопасным. Процесс подавления враждебности или – что лучше передает ее динамический характер, ярости – удаляет ее из сознания человека, но не устраняет. Отрезанная от сознательной личности человека и, тем самым, вышедшая из-под контроля, она вращается в нем, как в высшей степени взрывоопасный аффект и поэтому всегда стремится к разрядке. Взрывчатый характер подавленного аффекта усиливается самим Фактом его изоляции, нередко расширяющей его до фантастических размеров.

Если человек отдает себе отчет в своей неприязни, ее выражение ограничивается тремя способами. Во-первых, рассмотрение обстоятельств имеющейся ситуации показывает ему, что он может и что не может сделать в отношении своего врага, или предполагаемого врага. Во-вторых, если раздражение касается человека, к которому он вообще относится с восхищением и любовью, или который ему нужен, то раздражение рано или поздно интегрируется в общую систему его чувств. И, наконец, поскольку человек уже выработал некоторое понимание приличного и неприличного поведения, то при его данной личности это понимание также ограничивает его враждебные побуждения.

Если же раздражение подавлено, то доступ к этим ограничивающим механизмам отрезан, так что враждебные побуждения переходят все внутренние и внешние ограничения, хотя бы в воображении. Если бы описанный выше химик последовал своим побуждениям, то он решился бы рассказать другим, как Г. злоупотребил его дружбой, или сообщить своему начальству, что Г. украл у него идею, или помешать Г. развить ее. Поскольку, однако, подавленное им раздражение диссоциировалось и расширилось, оно, вероятно, проявлялось в его сновидениях; можно предположить, что во сне он совершал убийство в какой-нибудь символической форме, или превращался в гения, вызывающего у всех восхищение, тогда как другие действующие лица подвергались полному уничтожению.

Самая диссоциация подавленной враждебности ведет к тому, что она с течением времени усиливается за счет внешних причин. Если, например, у старшего служащего возникло раздражение против его начальника, сделавшего какое-нибудь распоряжение без обсуждения с ним, и если служащий подавил это раздражение, никогда не возражая против такого образа действий, то его начальник будет, конечно, и дальше действовать через его голову. А это будет все время порождать новое раздражение * Ф.Кюнкель [F.Kuenkel] в своей книге Einfuhrung in die Charakterkunde [Введение в теорию характера] привлек внимание к тому Факту, что установка невротика вызывает реакцию его окружения, которая еще усиливает эту невротическую установку, с тем результатом, что человек все дальше втягивается в такой процесс, так что ему все труднее выбраться из ловушки. Кюнкель назвал это явление Teufelskreis [Дьявольский круг]. .

Другое следствие подавленной враждебности заключается в том Факте, что человек отмечает в себе существование крайне взрывчатого неуправляемого аффекта. Прежде чем перейти к обсуждению вытекающих из этого следствий, мы должны рассмотреть один возникающий при этом вопрос. По определению, результат подавления аффекта или побуждения состоит в том, что индивид не сознает больше его существования; тем самым, на сознательном уровне он не знает, что у него вообще есть какие-нибудь враждебные чувства к другим. Что же означает тогда мое утверждение, что он «отмечает» в себе подавленный аффект? Ответ заключается в том, что не существует строгой альтернативы между сознанием и подсознанием; как отметил в одной из своих лекций Г.С.Салливан, существует несколько уровней сознания. Подавленные побуждения не только продолжают вызывать аффекты – в чем состоит одно из главных открытий Фрейда – но существует также более глубокий уровень сознания, на котором индивид знает об их существовании. Проще всего это можно объяснить следующим образом: в действительности мы не можем себя обмануть; мы наблюдаем себя гораздо лучше, чем сами это сознаем, точно так же, как. мы обычно лучше наблюдаем других, чем сознаем это – о чем, например, свидетельствует правильность нашего первого впечатления о человеке – но у нас могут быть веские причины не отдавать себе отчет в этих наблюдениях. Чтобы избежать в дальнейшем повторных объяснений, я буду употреблять термин «отмечать» в только что указанном смысле: знать, что происходит внутри нас, не отдавая себе в этом сознательного отчета .

Эти следствия подавленной враждебности сами по себе могут быть достаточны, чтобы породить беспокойство, предполагая, конечно, что враждебность и потенциальная опасность ее для других интересов достаточно велики. Таким образом могут возникнуть состояния с неопределенным беспокойством. Но чаще всего процесс на этом не останавливается, поскольку имеется настоятельная потребность избавиться от опасного аффекта, угрожающего изнутри интересам и безопасности индивида. Тогда начинается второй рефлекторный процесс: индивид «проецирует» свои враждебные побуждения на внешний мир. Первое «притворство», подавление, влечет за собой второе: теперь он «делает вид», будто деструктивные побуждения исходят не от него, а от чего-то или кого-то внешнего. Логически человек, на которого проецируются его враждебные побуждения, должен быть тот же, против которого они направлены. В результате эта личность приобретает теперь в его психике чудовищные размеры, отчасти по той причине, что такая личность наделяется тем же безжалостным характером, какой имеют его собственные подавленные побуждения, а отчасти потому, что в восприятии любой опасности размеры ее зависят не только от реальных условий, но и от установки по отношению к ней. Чем более человек беззащитен, тем страшнее ему кажется опасность * Э.Фромм в сборнике Autoritat und Familie [Авторитет и семья], изданном под редакцией Макса Хоркхеймера [Max Horkheimer] Международным институтом социальных исследований, отчетливо указал, что беспокойство, с которым человек реагирует на опасность, не зависит механически от реальной величины опасности. «Индивид, выработавший установку беспомощности и пассивности, будет реагировать беспокойством на относительно небольшую опасность». .

В виде добавочной функции, проецирование служит также потребности в самооправдании. Оказывается, это вовсе не сам индивид хочет обманывать, воровать, эксплуатировать, унижать кого-нибудь, а другие хотят причинять все это ему. Жена, не знающая о своих собственных побуждениях вредить своему мужу, может быть субъективно убеждена в том, что она ему вполне предана, и с помощью описанного механизма может считать мужа грубым тираном, намеренно обижающим ее.

Процесс проекции может в некоторых случаях (но не всегда) сопровождаться другим процессом, служащим той же цели: подавленным побуждением может завладеть страх возмездия. В таком случае человек, желающий оскорблять, надувать, обманывать других, боится также, что они все это будут делать с ним. Я оставляю открытым вопрос, насколько страх возмездия вообще является характерной чертой человеческой природы, в какой мере он возникает из первичных переживаний греха и наказания, и в какой степени стремление к личной мести является его предпосылкой. Без сомнения, он играет в психике невротика важную роль.

Эти процессы, вызванные подавленной враждебностью, производят аффект беспокойства. В самом деле, подавление производит в точности то состояние, которое характерно для беспокойства: ощущение беззащитности перед подавляющей опасностью, угрожающей извне.

Хотя этапы развития беспокойства в принципе просты, на практике состояния беспокойства обычно нелегко поддаются пониманию. Один из осложняющих Факторов состоит в том, что подавленные враждебные побуждения часто проецируются не на лицо, к которому они Фактически относятся, а на кого-нибудь другого. В одной из историй болезни, описанных Фрейдом, у маленького Ганса развилось беспокойство, относящееся не к его родителям, а к белым лошадям * Зигмунд Фрейд, Собрание сочинений, т.3. . Одна из моих пациенток, вполне разумная в других отношениях женщина, стала вдруг испытывать беспокойство по поводу змей, якобы плавающих в бассейне с керамической облицовкой. По-видимому, нет ничего столь отдаленного, с чем не может быть связано беспокойство, от микробов до грома и молнии. Причины, по которым беспокойство отделяется от вызывающего его лица, вполне очевидны. Если беспокойство Фактически относится к родителю, мужу, другу, или вообще к близкому человеку, то предположение о враждебности к нему воспринимается как несовместимое с узами авторитета, любви или уважения. Правило в таких случаях – начисто отрицать всякую враждебность вообще. Отрицая собственную враждебность, человек отрицает тем самым, что имеется какая-нибудь враждебность с его стороны; когда же он проецирует свою враждебность на гром и молнию, он отрицает, что имеется какая-нибудь враждебность со стороны других. Многие иллюзии счастливых браков основываются на страусовой политике этого рода.

Хотя подавление враждебности ведет с неумолимой логикой к возникновению беспокойства, это не значит, что беспокойство проявляется каждый раз, когда происходит такой процесс. Беспокойство может быть мгновенно устранено с помощью одного из защитных приемов, описанных выше, или рассматриваемых в дальнейшем. Человек в такой ситуации может защищаться, развив у себя, например, преувеличенную потребность во сне, или привычку к выпивке.

Формы беспокойства, могущие произойти от подавленной враждебности, бесконечно разнообразны. Для лучшего понимания возникающей при этом картины я приведу схему имеющихся возможностей.

А: Опасность ощущается как происходящая от собственных побуждений.

Б: Опасность ощущается как происходящая извне. С точки зрения последствий подавления враждебности, группа А содержит прямые последствия подавления, тогда как группа Б предполагает проекцию. Каждую из групп А и Б можно разбить на две подгруппы.

I: Опасность ощущается как направленная против самой личности.

II: Опасность ощущается как направленная против других. Мы приходим, таким образом, к четырем основным группам беспокойства:

A.I: Опасность ощущается как происходящая от собственных побуждений и направленная против себя. В этой группе враждебность вторичным образом направляется против себя; этот процесс будет рассмотрен дальше. Пример: Фобия прыжка с высокого места.

А.II:0пасность ощущается как происходящая от собственных побуждений и направленная против других. Пример: Фобия нападения на других с ножом.

Б.I: Опасность ощущается как происходящая извне и направленная против себя. Пример: страх бури.

Б. II :Опасность ощущается как происходящая извне и направленная на других. В этой группе враждебность проецируется на внешний мир, и первоначальный предмет враждебности сохраняется .

Пример: беспокойство чрезмерно попечительной матери по поводу опасностей, угрожающих ее детям.

Вряд ли надо объяснять, что такая классификация имеет ограниченную ценность. Она может быть полезна для быстрой ориентации, но не указывает все возможности. Например, из нее не следует делать вывод, что лица с беспокойством типа А никогда не проецируют свою подавленную враждебность; можно сказать только, что при данной специфической форме беспокойства у них отсутствует проекция.

Отношения между враждебностью и беспокойством не сводятся к тому, что первая может порождать второе. Процесс происходит и в обратном направлении; если беспокойство основано на ощущении угрозы, оно может легко спровоцировать в виде защитного механизма реактивную враждебность. В этом смысле оно ничем не отличается от страха, который может точно так же спровоцировать агрессивность. Реактивная враждебность, если она подавляется, может порождать в свою очередь беспокойство, и таким образом возникает цикл. Этот эффект взаимности между враждебностью и беспокойством, при котором каждое из явлений порождает и усиливает другое, позволяет понять, почему мы находим в неврозах столь огромную массу неуемной враждебности * Если принять во внимание процесс усиления враждебности вследствие беспокойства, то, по-видимому, отпадает необходимость искать особые биологические причины деструктивных стремлений, как это делал Фрейд в своей теории инстинкта смерти. . Это взаимное влияние составляет также главную причину, по которой тяжелые неврозы часто развиваются в худшую сторону без каких-либо видимых внешних трудностей. При этом несущественно, что было первичным фактором – беспокойство или враждебность; но для динамики невроза чрезвычайно важно, что беспокойство и враждебность тесно сплетены друг с другом.

Вообще, развитая мною концепция беспокойства опирается в основном на методы психоанализа. Она оперирует такими понятиями, как динамика подсознательных сил, процессы подавления, проекции и тому подобное. Но при более детальной разработке она в некоторых отношениях отличается от позиции Фрейда.

Фрейд предложил последовательно две точки зрения на беспокойство. Первая из них состоит, в общих чертах, в том, что беспокойство происходит от подавления побуждений. Это объяснение относилось исключительно к сексуальным побуждениям и было чисто физиологической интерпретацией, поскольку такая точка зрения основывалась на представлении, что если сексуальная энергия не может разрядиться, то она вызывает в теле физическую напряженность, превращающуюся в беспокойство. Согласно второй точке зрения Фрейда, беспокойство – или то, что он называет невротическим беспокойством – происходит от страха тех побуждений, раскрытие или осуществление которых повлекло бы за собой внешнюю опасность * Фрейд, Новые вводные лекции, глава «Беспокойство и инстинктивные стремления», стр. 123. . Вторая интерпретация, которая является психологической, относится не к одним только сексуальным побуждениям, но также к побуждениям агрессии. В этой интерпретации беспокойства Фрейд вовсе не говорит о подавлении или неподавлении побуждений, а только о страхе тех побуждений, осуществление которых вызвало бы внешнюю опасность.

Моя концепция основывается на представлении, что для понимания всей картины обе точки зрения Фрейда надо соединить. Для этого я освободила его первую концепцию от ее чисто физиологического обоснования, объединив ее со второй. Беспокойство происходит не столько от страха наших побуждений вообще, сколько от страха наших подавленных побуждений. Как мне кажется, Фрейд не сумел надлежащим образом использовать свою первую концепцию – хотя и основанную на остроумных психологических наблюдениях – потому что он дал ей Физиологическую интерпретацию, тогда как следовало бы поставить психологический вопрос, что происходит в психике человека, подавляющего свои побуждения.

Второе мое расхождение с Фрейдом носит не столь теоретический характер, но весьма важно в практическом смысле. Я вполне согласна с его мнением, что беспокойство может произойти от любого побуждения, выявление которого могло бы вызвать внешнюю опасность. Конечно, сюда относятся и сексуальные побуждения, но лишь в той мере, в какой они могут встретиться с опасностью строгих индивидуальных и общественных табу * Вероятно, в обществе, подобном описанному Сэмюелом Батлером [Samuel Butler] в Эревоне [Erewhon], где строго наказывается любая физическая болезнь, побуждение заболеть тоже вызвало бы беспокойство . С этой точки зрения частота, с которой сексуальные побуждения порождают беспокойство, в значительной степени зависит от существующей культурной установки по отношению к сексуальности. Я не думаю, что сексуальность как таковая является специфическим источником беспокойства. Но я считаю, что такой специфический источник заключается во враждебности, или, точнее, в подавленных враждебных побуждениях. Концепцию, изложенную в этой главе, я хочу теперь выразить в простых практических терминах: всякий раз, когда я обнаруживаю беспокойство или указания на него, передо мной возникает вопрос, какой чувствительный пункт задет в этом случае, вследствие чего возникла враждебность, и чем объясняется необходимость ее подавления? Как показал мой опыт, исследование в этом направлении часто приводит к удовлетворительному пониманию беспокойства.

Третий вопрос, в котором я расхожусь с Фрейдом, касается его предположения, что беспокойство возникает лишь в детстве, вначале от гипотетического беспокойства рождения, а затем от страха кастрации, и что все беспокойство, проявленное в дальнейшей жизни, основано на этих реакциях, сохранивших свой инфантильный характер. «Без сомнения, – говорит Фрейд, – лица, которых мы называем невротиками, остаются инфантильными в своей установке по отношению к опасности, не выйдя из своего детского состояния беспокойства * Фрейд, Новые вводные лекции, глава «Беспокойство и инстинктивные беспокойства»..

Рассмотрим теперь отдельные элементы этой интерпретации. Фрейд утверждает, что в детстве люди особенно склонны к реакции беспокойства. Это бесспорный Факт, имеющий основательные и понятные причины, поскольку ребенок относительно более беспомощен перед враждебными воздействиями. И в самом деле, в неврозах характера неизменно обнаруживается, что образование беспокойства началось в раннем детстве, или, во всяком случае, в раннем детстве был заложен фундамент того, что я называю основным беспокойством. Но, кроме того, Фрейд полагает, что беспокойство в неврозах взрослых все еще связано с условиями, первоначально спровоцировавшими его. Это значило бы, например, что взрослый мужчина столь же гоним страхом кастрации, как и во время своего детства, хотя и в видоизмененных формах. Несомненно, изредка встречаются случаи, когда реакция инфантильного беспокойства, при соответствующей провокации, воспроизводится у взрослого человека в неизменном виде * И.Х.Шульц [J.Н.Schultz] в своей книге Neurose, Lebensnot, Aerztliche Pflicht [Невроз, жизненная потребность, врачебный долг] описывает случай этого рода. Один служащий часто менял место работы, потому что некоторые работодатели вызывали у него ярость и беспокойство. Как показал психоанализ, его приводили в бешенство лишь те начальники, у которых была борода вполне определенного вида. Реакция пациента оказалась точным повторением реакции на его отца, бывшей у него в трехлетнем возрасте, когда отец набрасывался с угрозами на его мать. . «Но, как правило, мы обнаруживаем, так сказать, не повторение, а развитие. В случаях, когда анализ позволяет нам понять всю картину развития невроза, мы можем восстановить непрерывную цепочку реакций, начиная с беспокойства в детстве, до особенностей поведения взрослого. Поэтому беспокойство взрослого содержит, в числе прочих, также элементы, обусловленные специфическими конфликтами детства. Но в целом беспокойство не является инфантильной реакцией. Рассматривать его таким образом значило бы смешать две разные вещи, принять за инфантильную установку некоторую установку, лишь возникшую в детстве. Таким образом, нельзя называть беспокойство инфантильной реакцией; с большим основанием можно было бы назвать его, пожалуй, преждевременно взрослой реакцией ребенка.

Страница 5 из 16 Все страницы