Глава 7. Дальнейшие характеристики невротической потребности в любви

Большинство из нас хочет нравиться, мы благодарны, когда нравимся, и обижаемся, если нет. Как уже было сказано, для гармонического развития ребенка жизненно важно, чтобы он чувствовал себя желанным. Каковы же особые характеристики той потребности в любви, которую следует считать невротической?

Иногда такая потребность называется инфантильной; но я полагаю, что это название не только обидно для детей, но также упускает из виду, что существенные факторы, составляющие невротическую потребность в любви, вообще не имеют к инфантильности никакого отношения. Единственный общий элемент между инфантильными и невротическими потребностями – это беспомощность; она также имеет в этих случаях, причины. Кроме того, невротические потребности растут при совсем иных предпосылках. Повторю, в чем они состоят: невротик ощущает беспокойство, невозможность быть любимым, неспособность ни к какой привязанности и враждебность ко всем людям.

Первая поразительная характеристика невротической потребности в любви – это ее навязчивость. Человек, гонимый сильным беспокойством, неизбежно теряет спонтанность и гибкость.

Проще говоря, это значит, что для невротика обретение любви – это не роскошь, не просто источник добавочной силы и удовольствия, а жизненная необходимость. Здесь такая же разница, как между девизами: «Я хочу быть любимым и получать удовольствие от любви», или: «Я во что бы то ни стало должен быть любим». Так же человек с хорошим аппетитом, получающий удовольствие от еды и разборчивый в выборе пищи, отличается от другого, который умирает с голоду и вынужден брать любую пищу по любой цене.

Человек с такой установкой стремится нравиться всем, придавая этому непомерную важность. Но в действительности не так уж важно нравиться людям вообще. Нам важно нравиться лишь тем, кого мы любим, с кем нам приходится жить или работать, или с кем нам выгодно поддерживать отношения. За исключением этих случаев, нам вполне безразлично, нравимся мы кому-то или нет * Это утверждение может встретить возражение в Америке, где в описываемую картину входит культурный фактор: в целях конкуренции здесь полагается быть популярным, так что здесь важнее нравиться людям, чем в других странах. .

Напротив, невротики чувствуют себя и поступают таким образом, как будто их существование, счастье и безопасность зависят от того, нравятся ли они всем окружающим.

Их влечения могут связываться с кем угодно, от парикмахера или незнакомца, встреченного на приеме, до своих коллег или друзей; они могут распространяться на всех женщин, или на всех мужчин. Поэтому более или менее дружелюбный тон приветствия, телефонного разговора или приглашения может изменить их настроение и отношение к жизни. В связи с этим надо упомянуть еще одну проблему: неспособность невротика оставаться наедине с собой, от легкого чувства неудобства и тревоги до настоящего страха одиночества. Я имею в виду не просто скучных людей, не выносящих собственного общества, а умных и изобретательных людей, которые могли бы и без других найти себе интересные занятия. Например, часто встречаются люди, способные работать лишь при условии, что поблизости есть кто-нибудь другой, и страдающие, если им приходится работать в одиночестве. Такая потребность в обществе может иметь и другие причины, но в общем случае наблюдается смутное беспокойство и потребность в привязанности, точнее, потребность в каком-нибудь общении с людьми. У такого человека бывает ощущение затерянности в бесконечной вселенной, и любое человеческое общество доставляет ему облегчение. Иногда можно наблюдать, как будто в лабораторном эксперименте, как неспособность оставаться в одиночестве возрастает вместе с беспокойством. Некоторые из пациентов могут оставаться в одиночестве в пределах ограды, которой они себя окружили. Но как только эти защитные приспособления устраняются анализом, они внезапно обнаруживают, что не могут больше оставаться одни. Это одно из временных, но неизбежных в ходе анализа ухудшений.

Невротическая потребность в любви может быть сосредоточена на одном человеке: это может быть муж, жена, врач или друг. В таком случае преданность, внимательность, дружба и присутствие такого человека приобретают необычайную важность. Но важность эта имеет парадоксальный характер. С одной стороны, невротик ищет внимания и присутствия этого человека, боится не понравиться ему и чувствует себя покинутым, если того нет поблизости; с другой стороны, он вовсе не счастлив, когда его идол находится вместе с ним. Если он когда-нибудь осознаёт это противоречие, оно его поражает. Но из сказанного выше ясно, что влечение к обществу этого другого человека выражает не подлинную любовь к нему, а всего лишь потребность в успокоении, доставляемую доступностью другого. (Конечно, подлинная привязанность и потребность в успокоении могут сопутствовать друг другу, но они не обязательно совпадают).

Стремление к привязанности может ограничиваться некоторой группой людей, тех, с кем у человека есть общие интересы, например, политической или религиозной группой; или же оно может ограничиваться одним полом. Когда потребность в успокоении ограничивается противоположным полом, состояние человека на первый взгляд может показаться «нормальным», и сам он обычно считает его «нормальным», не видя в нем ничего особенного. Есть, например, женщины, чувствующие себя несчастными и испытывающие беспокойство, если поблизости нет мужчины; они вступают в любовную связь, через короткое время разрывают ее, снова чувствуют себя несчастными и испытывают беспокойство, начинают еще одну, и так далее. Поскольку такие отношения приводят к конфликтам и не удовлетворяют женщину, ясно, что в таком поведении нет подлинного влечения к мужчине. Такая женщина выбирает безразлично какого мужчину; ей важно лишь иметь поблизости кого-нибудь из них, и никого из них она не любит. Как правило, она не находит в таких связях даже физического удовлетворения. Конечно, в действительности вся картина бывает сложнее; я рассматриваю здесь только роль, которую играют здесь беспокойство и потребность в любви * Карен Хорни [Karen Horney, «The Overvaluation of Love, A Study of a Common Presents-Day Feminine Тuре» [«Чрезмерная оценка любви, исследование обычного современного типа женщины»] Psychonalytic Quarterly; vol. .3 (193,4), pp. 605-638.) .

Подобное же поведение встречается у мужчин; такой мужчина компульсивно стремится понравиться любой женщине, и неловко чувствует себя в мужском обществе.

Если потребность в любви сосредотачивается на том же поле, это может быть одним из определяющих факторов скрытого или явного гомосексуализма. Если путь к другому полу преграждается чрезмерным беспокойством, то потребность в любви может направится на собственный пол. Вряд ли надо объяснять, что такое беспокойство не обязательно бывает явным, а может прикрываться отвращением или отсутствием интереса к другому полу. Поскольку обретение любви имеет для невротика жизненную важность, он готов платить за нее любую цену, большею частью не понимая, что он ведет себя таким образом. Наиболее обычный способ уплачивать эту цену – установка угождения и эмоциональной зависимости. Установка угождения может состоять в том, что невротик не смеет разойтись во мнениях с другим человеком или критически отнестись к нему, а проявляет в отношении его лишь преданность, восхищение и кротость. Если человек такого типа позволит себе критическое или неодобрительное замечание, даже безобидное, он испытывает от этого беспокойство. Установка угождения может заходить так далеко, что невротик не только подавляет в себе все агрессивные побуждения, но и все стремления к самоутверждению, позволяет оскорблять себя и идет на любые, сколь угодно тяжелые для него жертвы. Его самоотречение может проявиться, например, в виде желания заболеть диабетом, потому что человек, привязанности которого он добивается, занимается исследованием этой болезни; невротик полагает, что этим мог бы привлечь к себе его интерес.

С такой установкой угождения тесно связана близкая к ней установка эмоциональной зависимости, возникающая из невротической потребности опереться на кого-нибудь в надежде обрести защиту. Такая зависимость может привести не только к бесконечным страданиям, но и к полному разрушению личности. Бывают, например, отношения,  при которых человек попадает в беспомощную зависимость от другого,  хотя и вполне сознаёт, что такие отношения невыносимы. Он ощущает, будто весь мир развалится, если он не получит доброго слова или улыбки, у него может быть приступ беспокойства, когда он ожидает телефонного звонка, и он впадает в крайнее отчаяние, если что-то помешает этому человеку увидеться с ним. Но разорвать такую связь он не способен.

Обычно структура эмоциональной зависимости более сложна. Отношения, в которых один человек впадает в зависимость от другого, неизменно содержат большую долю раздражения. Зависимый человек раздражен своим порабощением; он раздражен тем, что ему приходится угождать, но он вынужден оставаться в этой зависимости из страха потерять того, с которым связан. Не зная, что ситуацию создает его собственное беспокойство, он легко может прийти к убеждению, что такое подчинение навязано ему другим. Поскольку ему отчаянно нужна любовь этого другого, он должен подавлять свое раздражение; но подавление создает, в свою очередь, новое беспокойство, нуждающееся в успокоении, а это побуждает его еще сильнее цепляться за другого. У некоторых невротиков такая эмоциональная зависимость вызывает вполне реальный, даже оправданный страх гибели. Если такой страх становится очень сильным, невротик может попытаться защитить себя от зависимости, не привязываясь ни к кому.

Иногда установка по отношению к зависимости меняется у одного и того же человека. После одного или нескольких тяжелых переживаний этого рода он начинает слепо отвергать все, хотя бы отдаленно напоминающее зависимость. Например, девушка, пережившая несколько любовных связей, неизменно приводивших ее к ужасной зависимости от мужчины, развивает в себе установку отчуждения от всех мужчин и стремится лишь держать их в своей власти, не вкладывая в отношения с ними никакого чувства.

Такие процессы проявляются также в установке пациента по отношению к анализу. Его интересы требуют использовать время сеанса, чтобы добиться взаимопонимания, но он часто пренебрегает ими, чтобы понравиться аналитику, заслужить его интерес и одобрение. Хотя у него могут быть серьезные причины стремиться к быстрому выздоровлению – потому что он страдает, или приносит для анализа материальные жертвы, или может уделить ему лишь ограниченное время – все эти обстоятельства иногда становятся для него совершенно несущественными. Пациент готов проводить целые часы, рассказывая  бесконечные истории, с единственной целью получить от аналитика одобрительную реакцию, развлечь его или высказать ему свое восхищение. Это может зайти так далеко, что ассоциации пациента и даже его сновидения определяются его желанием заинтересовать аналитика. Или же он может влюбиться в аналитика, уверовать, что ему нужна только его любовь, и пытаться произвести на него впечатление подлинностью своего чувства. Здесь также очевиден фактор неразборчивости, если только не считать, что каждый аналитик – это образец человеческих ценностей, или человек, идеально отвечающий личным ожиданиям каждого отдельного пациента. Может, конечно, случиться, что пациент полюбил этого аналитика и независимо от ситуации анализа, но это также не объясняет особой эмоциональной важности, которую тот приобретает для пациента.

Именно это явление обычно имеют в виду, говоря о «перенесении». Но такое применение термина не вполне правильно, так как перенесением следует называть всю совокупность иррациональных реакций пациента по отношению к аналитику, а не только эмоциональную зависимость. Вопрос здесь не столько в том, почему зависимость возникает в процессе анализа, поскольку лица, нуждающиеся в такой защите, цепляются за любого врача, социального работника, друга или члена семьи; вопрос в том, почему при анализе это проявляется так сильно и встречается так часто. Ответ сравнительно прост: анализ, наряду с другими вещами, означает прикосновение к защитным сооружениям против беспокойства, и потому возбуждает притаившееся за ним беспокойство. Именно это усиление беспокойства побуждает пациента так или иначе привязываться к аналитику.

Здесь опять обнаруживается отличие от детской потребности, в любви: ребенок больше взрослого нуждается в любви и помощи, потому что он более беззащитен, но в этой его установке нет компульсивных побуждений. Если ребенок цепляется за передник своей матери, значит, он уже начал чего-то опасаться.

Вторая характеристика невротической потребности в любви совершенно отличная от потребности ребенка, это ее ненасытность. Конечно, бывает, что ребенок назойливо требует чрезмерного внимания и бесконечных доказательств любви к нему, но в таком случае это невротический ребенок. Здоровый ребенок, растущий в атмосфере теплоты и надежности, уверен в том, что он желанный ребенок, не требует постоянных доказательств этого и довольствуется тем, что получает вовремя нужную помощь.

Ненасытность невротика может проявляться как общая черта жадности, присущая его характеру и заметная, когда он ест, что-нибудь покупает, рассматривает витрины или выражает нетерпение. Жадность может, как правило, подавляться, но внезапно прорываться, когда, например, человек, обычно скромный в отношений одежды, в состоянии беспокойства вдруг покупает четыре новых пальто. Она может принимать дружелюбную форму, напоминая впитывающие свойства губки, или более агрессивную, похожую на поведение осьминога.

Установка жадности, со всеми ее видоизменениями и связанными с ней торможениями, называется «оральной установкой» * Карл Абрагам [Karl Abraham] Entwicklungsgeschichte der Libido, in Neue Arbeiten zur aerzt1ichen Psychoanalyse, Heft 2 (1934) [«Развитие либидо», в  сборнике Hoвые работы по медицинскому психоанализу, вып. 2 1934)] *Oral – связанный cо ртом, от лат. oris, рот. Либидо – введенное Фрейдом обозначение инстинктивного стремления к созиданию, творчеству и сближению. Прим. перев.) и под этим именем подробно описана в психоаналитической литературе. Теоретические предпосылки, лежавшие в основе такой терминологии, были полезны, поскольку они позволяли объединить в синдромы изолированные до этого влечения; но предположение, что все эти влечения происходят от оральных ощущений и желаний, представляется сомнительным. Оно основано на убедительных наблюдениях, согласно которым жадность часто выражается в требовании пищи и в способе еды, а также видениях, где те же влечения могут принимать и более примитивные формы, например, форму каннибализма. Но эти явления не доказывают, что мы встречаемся здесь с желаниями, оральными по своему происхождению и существу. Поэтому, как нам кажется, более приемлемо допущение, что еда, как правило, является самым доступным средством удовлетворить жадность, каков бы ни был источник; и точно так же, в сновидениях еда – это самый конкретный и примитивный символ, выражающий ненасытные желания.

Предположение, что «оральные» стремления и установки имеют либидинальный характер, также нуждается в доказательстве. Несомненно, установка жадности может проявляться в половой сфере, как в действительной сексуальной ненасытности, так и в сновидениях, отождествляющих половое сношение с пожиранием или кусанием. Но она проявляется точно так же в стремлении к приобретению денег или одежды, или в честолюбии и погоне за престижем. В пользу гипотезы либидо можно лишь сказать, что жадность, доходящая до страсти, подобна наблюдаемой в сексуальных влечениях. Но если не предполагать, что все страстные влечения имеют либидинальный характер, то надо было бы еще доказать, что жадность, как таковая, является сексуальным, точнее, прегенитальным * Относящимся к периоду, предшествовавшему полному развитию половых органов. – Прим. перев. сексуальным влечением.

Проблема жадности сложна и до сих пор не решена. Подобно компульсивности, жадность несомненно поддерживается беспокойством. В ряде случаев тот факт, что жадность обусловлена беспокойством, становится вполне очевидным, например, в случаях неумеренной мастурбации или обжорства. Связь между ними может быть продемонстрирована, когда жадность уменьшается или исчезает, как только человек каким-нибудь образом успокаивается: чувствует, себя любимым, добивается успеха, или принимается за конструктивный труд. Например, когда человек чувствует, что его любят, у него внезапно уменьшается компульсивное стремление к покупкам. Девушка, ожидавшая с неприкрытой жадностью, когда можно будет поесть, забыла свой голод и перестала следить за временем завтрака и обеда, занявшись проектированием платьев, что доставляло ей большое удовольствие. С другой стороны, жадность может появиться или усилиться, как только повышается враждебность или беспокойство; когда человек боится предстоящего ему выступления, он может испытывать побуждение делать покупки, а если он кем-то отвергнут – побуждение жадно есть.

Однако, у многих людей, страдающих беспокойством, все же не развивается жадность, и это указывает на воздействие других факторов. Все, что можно сказать об этих факторах с достаточной достоверностью, сводится к тому, что жадные люди не доверяют своей способности создать что-нибудь собственными силами и вынуждены поэтому возлагать удовлетворение своих потребностей на внешний мир; но при этом они полагают, что никто ничего не хочет для них сделать. Эти невротики, ненасытные в своей жажде любви, проявляют обычно жадность и в отношении конкретных вещей: скупы на свое время, деньги, советы в определенных ситуациях, помощь в определенных трудностях, подарки, информацию, сексуальное удовлетворение. В некоторых случаях такие отношения определенно свидетельствуют, что невротик хочет получить доказательства любви; в других же такое объяснение неубедительно. В таких случаях складывается впечатление, что он хочет попросту что-нибудь получать, любовь или что-то другое, так что стремление к любви, если оно вообще наблюдается, оказывается лишь прикрытием некоторых осязаемых преимуществ или выгод.

Из этих наблюдений возникает вопрос, не следует ли вообще считать жадность к конкретным вещам основным явлением, а потребность в любви лишь одним из способов достигнуть этой цели. На этот вопрос нет общего ответа. Как мы увидим дальше, стремление к обладанию является одним из основных защитных средств от беспокойства. Но опыт свидетельствует также, что в некоторых случаях потребность в любви, хотя и представляет собой преобладающий механизм, может быть столь глубоко подавлена, что не показывается на поверхность. Вследствие этого жадность к конкретным вещам может на время или навсегда занять ее место.

По отношению к любви невротиков можно, в общих чертах, разделить на три типа. В отношении принадлежащих к первой группе нет никакого сомнения, что человек жаждет любви, в какой бы форме она ни проявлялась, и какими бы средствами он ни стремился ее достичь.

Принадлежащие ко второй группе тянутся к любви, но если в каком-нибудь случае не могут добиться ее – а они, как правило, обречены на неудачу – они не пытаются сразу же искать ее у кого-нибудь другого, а вообще отчуждаются от людей. Вместо того, чтобы искать привязанности какого-нибудь человека, они компульсивно привязываются к вещам, испытывают потребность есть, покупать, читать, или вообще получать что-нибудь. Такие изменения принимают иногда гротескную форму, когда, например, человек, претерпевший неудачу в любви, принимается компульсивно есть, набирая в короткое время двадцать или тридцать фунтов веса; когда начинается новая любовная история, он спускает этот вес; а если и эта история завершается неудачей, начинает снова толстеть. Иногда такое же поведение наблюдается у пациентов после острого разочарования в аналитике; такой пациент начинает компульсивно есть и толстеет настолько, что его трудно узнать; но с улучшением отношений он снова теряет вес. Жадность к еде может подавляться; и в таком случае проявляется потерей аппетита или каким-либо функциональным расстройством желудка. В этой группе личные отношения расстраиваются глубже, чем в первой. Принадлежащие к ней люди тоже стремятся к любви, тоже тянутся к ней, но любое разочарование может разорвать нить, связывающую их с людьми.

Невротики третьей группы столь тяжко и так рано поражены, что их сознательной установкой становится глубокое неверие ни в какую любовь. Беспокойство их столь глубоко, что их устраивает уже, если им не причиняют явного вреда. У них может развиться циничная, глумливая установка по отношению к любви, при которой предпочитается удовлетворение насущных потребностей – когда им понадобится материальная помощь, совет или секс. Лишь после значительного смягчения беспокойства они обретают способность стремиться к любви и ценить ее.

Установки этих трех групп можно резюмировать следующим образом: ненасытность в отношении любви: потребность в любви, чередующаяся с общей жадностью; никакой явной  потребности в любви, а только общая жадность. В каждой группе наблюдается усиление беспокойства, и вместе с ним враждебности.

Возвращаясь к главному направлению нашего исследования, рассмотрим теперь, какими специальными способами проявляются ненасытность в отношении любви. Главные ее выражения – ревность и требование безусловной любви.

У нормального человека ревность может быть адекватной реакцией на опасность потерять любовь; у невротика же эта реакция несоразмерна опасности. Она диктуется постоянным страхом потерять обладание некоторым лицом или его любовью; вследствие этого, любые иные интересы, какие могут быть у этого лица, оказываются потенциальной опасностью. Ревность такого рода может проявиться и в любых человеческих отношениях  – со стороны родителей к детям, желающим иметь друзей или вступить в брак; со стороны детей к родителям; между партнерами по браку; и во всевозможных любовных отношениях. Отношения с аналитиком не составляют исключения. Это проявляется в сильной чувствительности к приему другого пациента, и даже к упоминанию о нем. Девиз здесь таков: «Ты должен любить только меня». Пациент может, например, сказать: «Я признаю, что вы хорошо относитесь ко мне; но поскольку вы, вероятно, так же хорошо относитесь и к другим пациентам, то ваше отношение ко мне ничего не стоит». Любая привязанность, которую приходится делить с другими лицами или интересами, сразу же теряет для него всякую цену.

Часто полагают, что неумеренная ревность обусловлена детской ревностью к братьям, сестрам или одному из родителей. Ревность к братьям и сестрам, встречающаяся у здоровых детей, например, ревность к новорожденному младенцу, бесследно исчезает, как только ребенок убеждается, что он нисколько не потерял любви и внимания, какие ему оказывались прежде. По моему опыту, чрезмерная ревность в детстве, которая не преодолевается со временем, происходит от невротического состояния ребенка, аналогичного описанному состоянию взрослого. Она означает, что у ребенка была уже раньше ненасытная потребность в любви, происходящая от основного беспокойства. Отношение между реакциями ревности у ребенка и взрослого в психоаналитической литературе часто описывается неоднозначным образом, а именно, взрослая ревность называется «повторением» детской. Если этот термин должен означать, что взрослая женщина ревнует своего мужа, потому что она так же ревновала свою мать, то приведенное утверждение представляется несостоятельным. Ненасытная ревность, обнаруживаемая в отношениях ребенка к родителям, братьям или сестрам, не является первопричиной позднейшей ревности; в действительности, та и другая имеют общий источник.

Может быть, ненасытная потребность в любви имеет еще более сильное выражение, чем ревность: это требование безусловной любви. Чаще всего это требование сознательно формулируется в виде: «Я хочу быть любимым не за то, что я делаю, а за то, что я есть». Само по себе это желание не содержит в себе ничего особенного. Конечно, желание быть любимым ради самого себя не чуждо никому из нас. Но невротическое стремление к безусловной любви гораздо требовательнее, чем нормальное, и в своей крайней форме неосуществимо. Это требование любви буквально без всяких условий и ограничений.

Прежде всего, такое требование включает стремление быть любимым независимо от какого угодно провокационного поведения. Это стремление необходимо невротику в виде гарантии, так как он втайне констатирует, что полон враждебности и чрезмерных претензий, а потому имеет понятные и основательные опасения, что другой человек, обнаружив его враждебность, может порвать с ним, или впасть в раздражение и мстительность. Пациент этого типа будет выражать мнение, что очень легко любить приятного человека, но это ничего не значит, а подлинное испытание любви  в том, что она может выдержать любое капризное поведение. Всякая критика воспринимается как отказ в любви. В ходе анализа может возникнуть негодование, если пациент почувствует необходимость что-то изменить в своей личности – хотя это и является целью анализа – потому что он воспринимает каждое побуждение к изменению как фрустрацию своей потребности в любви.

Во-вторых, невротическое требование безусловной любви содержит желание быть любимым без какой-либо взаимности. Такое стремление необходимо невротику, поскольку он чувствует себя неспособным проявлять к кому-нибудь теплоту или привязанность, и не хочет этого делать.

В-третьих, его требование содержит стремление быть любимым, ничего не давая взамен. Это стремление необходимо ему, поскольку любое преимущество или удовлетворение, извлеченное другим из сложившейся ситуации, сразу же вызывает у невротика подозрение, что этот другой связан с ним только ради этого преимущества или удовлетворения. В половых сношениях люди этого типа досадуют на удовлетворение, получаемое от сношения с партнером, потому что чувствуют себя любимыми лишь из-за этого удовлетворения. При анализе такие пациенты досадуют на удовлетворение, которое аналитик получает, помогая им. Они либо недооценивают помощь аналитика, либо, рассудком признавая эту помощь, не способны испытывать к нему благодарность. Или же они склонны приписывать любое улучшение в своем состоянии другим причинам, например, принятому лекарству или замечанию кого-нибудь из друзей. Конечно, они досадуют также, что им приходится платить гонорар. И хотя рассудком они понимают, что гонорар является вознаграждением за время, энергию и знания, эмоционально они расценивают необходимость платить гонорар как свидетельство того, что аналитик в них не заинтересован. Люди этого рода зачастую бывают неуклюжи, когда делают кому-нибудь подарок, потому что необходимость что-нибудь дарить лишает их уверенности в том, что их любят.

Наконец, требование безусловной любви означает также, что этой любви надо приносить жертвы. Невротик не уверен в любви другого человека, если тот не готов жертвовать для него решительно всем. Речь может идти о времени или деньгах, но иногда приходится приносить в жертву убеждения и честность. Предполагается, например, что любящий невротика человек должен при самых невозможных условиях оставаться на его стороне. Некоторые матери требуют от своих детей слепой преданности и всевозможных жертв, наивно оправдывая это тем, что «родили их в муках». Другие матери, подавив свое требование безусловной любви, могут уделять своим детям значительную помощь и поддержку; но их отношения с детьми не доставляют им удовлетворения, потому что они полагают, как и в других уже описанных примерах, что дети любят их только за эту щедрую помощь, и втайне досадуют каждый раз, когда что-нибудь делают для детей.

Требование безусловной любви к одному человеку, предполагающее безжалостное пренебрежение ко всем другим, яснее всего свидетельствует, что невротическая потребность в любви скрывает в себе враждебность. В отличие от нормального типа вампира, сознательно эксплуатирующего людей до последней крайности, невротик обычно не имеет ни малейшего понятия, до какой степени он требователен к другим. Тактическая необходимость вынуждает его скрывать этот факт от своего сознания. В самом деле, вряд ли человек может откровенно сказать: «Я хочу, чтобы ты принес себя в жертву ради меня, не получив ничего взамен». Он должен подвести под свои требования какое-нибудь видимое основание, например, убедить себя в том, что он болен и потому нуждается во всех этих жертвах. Другая серьезная причина, препятствующая пониманию собственной требовательности, состоит в том, что если желательные для невротика отношения уже установились, то ему трудно от них отказаться, а осознание их иррациональности было бы первым шагом к отказу от них. Но эти требования коренятся, независимо от таких причин, в его глубоком убеждении, что он не способен стоять на собственных ногах, что все его нужды должны удовлетворяться кем-то другим, что всю ответственность за его жизнь должен принять на себя кто-то другой. Поэтому отказ от его требования безусловной любви означал бы для невротика полное изменение всей его жизненной установки.

Все эти характерные черты невротической потребности в любви имеют между собой то общее, что присущие самому невротику противоречивые стремления преграждают ему путь к этой любви. Возникает вопрос, каковы его реакции на неполное удовлетворение его требований, или на полный отказ.

Страница 8 из 16 Все страницы