Глава 5. Основная структура неврозов

Может случиться, что беспокойство вполне объясняется подлинной конфликтной ситуацией. Но если мы находим создающую беспокойство ситуацию в неврозе характера, то мы всегда должны принять во внимание ранее существовавшие беспокойства, чтобы объяснить, почему в данной конкретной ситуации, возникла враждебность, и почему она была подавлена. Затем мы обнаруживаем, что это предыдущее беспокойство, в свою очередь, было следствием предшествовавшей враждебности, и так далее. Чтобы понять, с чего началась вся эта история, приходится дойти до самого детства * Я не касаюсь здесь вопроса, в какой степени это восстановление истории невроза вплоть до детства необходимо для терапии. .

Теперь я обращаюсь к одному из немногих вопросов, в которых я буду заниматься переживаниями детства. Причина, по которой я буду меньше обращаться к детству, чем это обычно делается в психоаналитической литературе, состоит вовсе не в том, будто я считаю переживания детства менее важными, чем думают другие авторы-психоаналитики; причина в том, что я занимаюсь в этой книге нынешней структурой невротической личности, а не индивидуальной историей, породившей ее .

Изучая истории детства большого числа невротиков, я обнаружила нечто общее между ними: их окружение неизменно имело описываемые ниже характеристики, хотя и в разных сочетаниях.

Главным злом было во всех случаях отсутствие подлинного тепла и любви. Ребенок, может перенести многие переживания, рассматриваемые как травматические, – внезапное отлучение от груди, случайные побои, сексуальные переживания – если только он внутренне чувствует себя желанным и любимым. Вряд ли надо объяснять, что ребенок безошибочно чувствует, подлинная ли эта любовь, и что никакие подделки не могут его обмануть. Главная причина, по которой ребенок не получает достаточно тепла и любви, заключается в том, что его родители неспособны проявлять их из-за собственных неврозов. По моему опыту, очень часто это отсутствие тепла маскируется, и родители заявляют, что стараются наилучшим образом служить интересам ребенка. Различные теории воспитания, сверхзаботливость или установка самопожертвования «идеальной матери» – вот основные факторы окружающей ребенка атмосферы, более всего ответственной за развивающееся в нем чувство полной беззащитности перед жизнью.

Далее, у родителей мы обнаруживаем различные поступки и установки, лишь усиливающие в ребенке враждебность, такие, как предпочтение других детей, несправедливые упреки, непредсказуемые колебания между чрезмерной снисходительностью и презрительным отвержением, невыполненные обещания и, что не менее важно, установка в отношении потребностей ребенка, варьирующая от временного невнимания до последовательного препятствования самым законным желаниям ребенка – вмешательства в дружбу, высмеивания самостоятельного мышления, подавления интереса к собственным занятиям ребенка, художественным, спортивным или техническим; в общем, установка родителей, означающая если не по намерению, то по результатам стремление сломить волю ребенка.

В психоаналитической литературе, посвященной факторам возбуждения детской враждебности, главное внимание уделяется фрустрации желаний ребенка, особенно в сексуальной сфере, а также ревности. Возможно, что детская враждебность отчасти вследствие культурной запретительной установки в отношении удовольствия вообще и детской сексуальности в частности, проявляющейся в сексуальном любопытстве, мастурбации или в сексуальных играх с другими детьми. Но, конечно, фрустрация не является единственным источником мятежной враждебности. Наблюдения не оставляют сомнений в том, что дети, как и взрослые, способны принять очень много лишений, если они чувствуют, что такие лишения справедливы, честны и необходимы. Например, ребенка не раздражает обучение навыкам чистоты, если родители не применяют особого нажима по поводу этого и не принуждают его с утонченной или грубой жестокостью. Ребенка не раздражает и случающееся иногда наказание, если он уверен, что его вообще любят, а наказание, как он понимает, справедливо и не имеет целью обидеть или унизить его. Трудно судить, возбуждает ли враждебность сама фрустрация как таковая, поскольку в средах, где ребенок подвергается многим лишениям, присутствует обычно целый ряд других провоцирующих факторов. Здесь имеют значение не сами фрустрации, а в каком духе эти фрустрации производят.

Я подчеркиваю этот вопрос, потому что особое значение, придаваемое фрустрации как таковой, побудило многих родителей пойти здесь дальше самого Фрейда и уклоняться от всякого вмешательства в дела ребенка, из опасения нанести ему вред.

Конечно, ревность может быть источником страшной ненависти у детей, точно так же, как у взрослых, несомненно, ревность играет важную роль в отношениях между братьями и сестрами * Давид Леви [David Levy], «Факторы враждебности в экспериментах по соперничеству братьев и сестер [«Hostility Factors in Sibling Rivalry Experiments»], American Journal of Orthopsychiatry, vol.6(1936) [«Американский журнал ортопсихиатрии. т. 6 (1936)] , и ревность по отношению к тому или иному родителю может сыграть важную роль в развитии невротического ребенка, так что возникшая от этого установка оказывает влияние на всю его дальнейшую жизнь. Возникает, однако, вопрос, какие условия порождают эту ревность. Возникают ли реакции ревности в соперничестве братьев и сестер и в эдиповом комплексе у каждого ребенка, или же они провоцируются определенными условиями?

Наблюдения Фрейда, касающиеся эдипова комплекса, были сделаны на невротиках. Как он обнаружил, у таких людей острые реакции ревности к одному из родителей были достаточно разрушительны, чтобы возбудить страх и, по-видимому, вызвать длительные нарушения в образовании характера и личных отношениях. Часто наблюдая это явление у невротических личностей нашего времени, Фрейд предположил, что оно универсально. Он не только предположил, что эдипов комплекс составляет самое ядро неврозов, но и попытался понять на этой основе сложные явления в других культурах * Фрейд, Тотем и табу. . Именно это обобщение сомнительно. Некоторые реакции ревности легко возникают в нашей культуре в отношениях между братьями и сестрами, между родителями и детьми, как они бывают во всякой группе, живущей в тесном общении. Но нет доказательства, что деструктивные и длительные реакции ревности – какие мы имеем в виду , говоря об эдиповом комплексе или соперничестве братьев и сестер – столь обычны в нашей культуре, и тем более в других, как это предполагает Фрейд. Это общие человеческие реакции, но их искусственно порождает атмосфера, в которой растет ребенок.

В дальнейшем, рассматривая общие последствия невротической ревности, мы увидим, какие частные факторы ответственны за возникновение ревности. Здесь достаточно упомянуть, что этому способствуют недостаток теплоты и дух соревнования. Кроме того, невротические родители, создающие упомянутую выше особую атмосферу, бывают обычно недовольны своей жизнью, лишены удовлетворительных эмоциональных или половых отношений, а потому склонны превращать детей в объекты своей любви. Они сваливают на детей свою потребность в любви. Выражение этой любви не всегда имеет сексуальную окраску, но во всех случаях эмоционально нагружено. Я очень сомневаюсь, чтобы сексуальная подкладка в отношениях ребенка с родителями когда-нибудь достигла силы, могущей вызвать расстройства. Во всяком случае, я не знаю ни одного случая, когда бы это произошло без нажима невротических родителей, принуждающих ребенка запугиванием или нежностью к этим страстным отношениям, со всеми последствиями в виде собственнических притязаний и ревности, которые описал Фрейд * Эти замечания сделаны с общей точки зрения, расходящейся с Фрейдовым представлением об эдиповом комплексе и предполагающей, что это не биологически заданное явление, а явление, обусловленное культурой. Поскольку такая точка зрения рассматривалась несколькими авторами (Малиновский [Malinowskij, Бем [Boehm], Фромм [Fromm], Рейх [Reich]), я ограничусь здесь перечнем факторов, могущих порождать эдипов комплекс в нашей культуре: недостаток гармонии в браке, вследствие конфликтных отношений между полами; неограниченная авторитарная власть родителей; табу, налагаемые на любые сексуальные проявления у ребенка; тенденции оставлять ребенка инфантильным и эмоционально зависимым от родителей, или изолировать его другими способами. .

Мы привыкли думать, что враждебное противостояние семье или одному из членов семьи неблагоприятно сказывается на развитии ребенка. Конечно, это приводит к дурным последствиям, если ребенку приходится бороться с поведением невротических родителей. Но если есть основательные причины для противостояния, то опасность для Формирования характера ребенка состоит не столько в ощущении и выражении протеста, сколько в его подавлении. Из подавления критики, протеста и обвинений может возникнуть несколько опасностей, и одна из них в том, что ребенок может принять всю вину на себя, чувствуя себя недостойным любви; в дальнейшем мы обсудим последствия этой ситуации. Здесь же нас интересует та опасность, что подавленная враждебность может вызвать беспокойство и дать начало уже описанному процессу.

Ребенок, растущий в такой атмосфере, может подавлять враждебность по одной из следующих причин, действующих в разной степени и в разных сочетаниях: это беспомощность, страх, любовь или чувство вины.

Беспомощность ребенка часто рассматривается как чисто биологический факт. Но хотя ребенок в течение долгих лет зависит от своего окружения в удовлетворении своих потребностей – поскольку у него меньше физических сил и опыта, чем у взрослых – биологическая сторона дела здесь чрезмерно подчеркивается. В два или три года происходит решительное изменение преимущественно биологической зависимости в иную зависимость, включающую в себя психическую, интеллектуальную и духовную жизнь ребенка. Так продолжается до тех пор, пока ребенок созревает и превращается в молодого взрослого, способного взять свою жизнь в собственные руки. Есть, однако, значительные различия в остающейся зависимости детей от своих родителей. Здесь все зависит от того, чего родители хотят добиться в воспитании своих детей: держатся ли они тенденции сделать ребенка сильным, храбрым, независимым, способным справиться с любыми ситуациями, или же тенденции опекать ребенка, сделать его послушным, оставить его в неведении жизни, как. она есть, короче говоря, оставить его инфантильным до двадцати лет или дальше. У детей, растущих в неблагоприятных условиях, беспомощность обычно искусственно усиливается запугиванием, балованием, или приведением и удержанием ребенка в состоянии эмоциональной зависимости. Чем более беспомощным сделают ребенка, тем меньше он осмелится чувствовать или оказывать сопротивление, и тем дольше можно оттянуть это сопротивление. В такой ситуации лежащее в основе чувство можно передать девизом: я должен подавить мою враждебность, потому что ты мне нужен.

Страх может вызываться прямыми угрозами, запрещениями и наказаниями, или взрывами раздражения и яростными сценами, происходящими на глазах у ребенка; он может вызываться также косвенным запугиванием, когда на ребенка воздействуют угрожающими ему в жизни опасностями, такими, как микробы, автомобили, незнакомые люди, невоспитанные дети, или падение с дерева. Чем чувствительнее ребенок ко всем этим вещам, тем меньше он осмеливается проявлять, или даже сознавать в себе враждебность. Здесь действует девиз: я должен подавить мою враждебность, потому что я тебя боюсь.

Еще одной причиной подавления враждебности может быть любовь. Где отсутствует подлинная любовь, там особенно настойчиво объясняют, как сильно родители любят ребенка, как они готовы отдать за него последнюю каплю крови. Ребенок, в особенности запуганный чем-нибудь другим, может цепляться за такой суррогат любви, и потому боится взбунтоваться, чтобы не потерять вознаграждение за свою кротость. В таких ситуациях действует девиз: я должен подавлять враждебность, потому что боюсь потерять любовь.

До сих пор мы рассматривали ситуации, в которых ребенок подавляет свою враждебность к родителям, потому что боится испортить свои отношения с родителями любым ее проявлением. Мотивом его является простой страх, что эти могущественные великаны покинут его, откажут ему в своем покровительстве или обратятся против него. Кроме того, в нашей культуре ребенку внушают обычно чувство вины за любое выражение враждебности или несогласия; иными словами, ему внушают, что он должен чувствовать себя недостойным или заслуживающим презрения, если выразит или почувствует возмущение против родителей, или нарушит установленные ими правила. Эти две причины чувства вины тесно связаны между собой. Чем больше ребенок чувствует себя виноватым в выходе на запрещенную территорию, тем меньше он осмелится испытывать досаду на своих родителей, или в чем-нибудь их обвинять.

В нашей культуре сексуальная сфера – это область, где особенно часто стимулируется чувство вины. Независимо от того, выражаются ли запрещения внушительным молчанием, прямыми угрозами или наказанием, ребенок часто ощущает, что сексуальное любопытство и сексуальная деятельность не только запретны, но грязны и омерзительны. Если возникают еще какие-нибудь сексуальные фантазии или желания в отношении одного из родителей, то и они, хотя и не выражаемые вследствие общей запретительной установки на сексуальность, могут вызвать у ребенка чувство вины. Девиз в этой ситуации: я должен подавлять враждебность, потому что иначе я буду плохим ребенком.

Любой из описанных факторов, в том или ином сочетании с другими, может вызвать у ребенка подавление враждебности и, вследствие этого, беспокойство.

Возникает, однако, вопрос, любое ли детское беспокойство с необходимостью ведет, в конечном счете, к неврозу? Наши знания еще недостаточны, чтобы с уверенностью решить этот вопрос. Мое мнение состоит в том, что детское беспокойство – необходимый фактор образования невроза, но не достаточное условие для этого. По-видимому, благоприятные обстоятельства, например, ранняя перемена окружения или противодействующие влияния некоторого рода, могут предотвратить полное развитие невротического процесса. Но если, как это часто бывает, условия жизни не таковы, чтобы уменьшить беспокойство, то оно может не только остаться, но – как мы дальше увидим – должно постепенно нарастать, приводя в движение все процессы, составляющие невроз.

Я хочу отдельно рассмотреть один из факторов, могущих повлиять на дальнейшее развитие детского беспокойства. Очень важное различие состоит в том, ограничиваются ли реакция враждебности и беспокойство окружением, втянувшим ребенка в этот процесс, или же из них развивается установка враждебности и беспокойства в отношении всех людей вообще.

Если ребенку посчастливилось иметь, например, любящую бабушку, понимающего учителя или хороших друзей, такой опыт может предотвратить у него образование чувства, что ни от кого нельзя ожидать ничего хорошего. Но чем тяжелее его переживания в семье, тем более развивается у ребенка реакция ненависти не только к родителям и другим детям, но недоверчивая и обидчивая установка по отношению ко всем. Чем больше ребенок изолирован и отрезан от собственного опыта иного рода, тем более усиливается такое развитие. И, наконец, чем больше ребенок маскирует свои недобрые чувства к собственной семье, например, подчиняясь родительским установкам, тем больше он проецирует свое беспокойство на внешний мир, убеждаясь таким образом, что «мир» вообще страшен и опасен.

Общее беспокойство, относящееся к «миру», тоже может постепенно развиваться и возрастать. Ребенок, выросший в описанной атмосфере, не посмеет проявлять в общении с другими такую же предприимчивость или задиристость. Он будет лишен блаженной уверенности, что он нужен людям, будет принимать малейшее поддразнивание за жестокое отвержение. Он будет более раним и обидчив, чем другие, и менее способен защищаться.

Состояние, поддерживаемое или вызванное только что описанными факторами, или им подобными, это незаметно нарастающее, всеохватывающее чувство одиночества и беспомощности во враждебном мире. Резкие индивидуальные реакции на отдельные провокации кристаллизуются в установку характера. Эта установка, как таковая, еще не составляет невроза, но является питательной почвой, на которой в любое время может вырасти законченный невроз. Поскольку эта установка играет фундаментальную роль в неврозах, я дала ей особое название: основное беспокойство; оно нераздельно связано с основной враждебностью.

Изучая в психоанализе все разнообразные индивидуальные формы беспокойства, мы постепенно осознаем тот факт, что основное беспокойство стоит за всеми отношениями человека с людьми. Тогда как индивидуальные беспокойства могут стимулироваться конкретной причиной, основное беспокойство сохраняется и в тех случаях, когда конкретная ситуация не содержит никаких частных факторов, стимулирующих беспокойство. Если сравнить общую картину невроза с состоянием политического волнения нации, то основное беспокойство и основную враждебность можно уподобить недовольству существующим режимом и протестам против него, вызвавшим это волнение. В особых случаях могут полностью отсутствовать внешние проявления, или же они могут происходить в разнообразных формах. В государстве они могут происходить в виде мятежей, забастовок, собраний, демонстраций; в психологической области разные виды беспокойства также могут проявляться всевозможными симптомами. Но, независимо от частных провоцирующих факторов, все проявления беспокойства вырастают из общей основы.

В простых ситуационных неврозах основное беспокойство отсутствует. Они представляют собой невротические реакции на реальные конфликтные ситуации со стороны индивидов с ненарушенными личностными отношениями. Такие случаи, часто встречающиеся в психотерапевтической практике, можно проиллюстрировать следующим примером.

Женщина сорока пяти лет жаловалась на сердцебиения и состояния беспокойства по ночам с учащенным дыханием. У нее не оказалось органических расстройств, и по всем данным она казалась здоровой личностью. Она производила впечатление добросердечной и прямой женщины. Двадцать лет назад, по причинам, зависевшим не столько от нее самой, сколько от сложившейся ситуации, она вышла замуж за человека на двадцать пять лет старше нее. Она была с ним очень счастлива, была сексуально удовлетворена и имела трех очень хорошо развившихся детей. Она была усердной и искусной домашней хозяйкой. В последние пять или шесть лет муж ее стал прихварывать, и его половая потенция ослабела, но она переносила это без всяких невротических реакций. Неприятности начались семь месяцев назад, когда ей стал уделять внимание человек ее возраста, привлекательный и неженатый. Тогда произошло следующее: у нее развилось чувство обиды на ее стареющего мужа, но она подавила это чувство, для чего у нее были весьма серьезные причины, ввиду ее общего склада личности, с определенными психическими и социальными установками, и в основном хороших супружеских отношений. После нескольких терапевтических сеансов она смогла прямо увидеть сложившуюся конфликтную ситуацию и тем самым избавилась от беспокойства.

Важность основного беспокойства лучше всего выясняется при сравнении индивидуальных реакций в случаях невроза характера и в случаях, подобных только что описанному, принадлежащих к группе простых ситуационных неврозов. Последние происходят у здоровых людей, вследствие понятных причин не способных сознательно разрешить конфликтную ситуацию, то есть не способных прямо увидеть существование и природу конфликта и, тем самым, принять определенное решение. Одно из важных различий между двумя типами невроза – это особая легкость терапевтических результатов при ситуационном неврозе. При неврозе характера терапия сталкивается с большими трудностями и растягивается вследствие этого на долгое время, иногда слишком долгое, чтобы пациент дождался излечения; между тем, в ситуационных неврозах результат достигается сравнительно легко. При этом разъясняющее обсуждение ситуации часто оказывается не только симптоматической, но и каузальной терапией * Направленной на причины заболевания. – Прим. перев. . В других случаях казуальная терапия состоит в устранении трудности путем изменения обстановки * В таких случаях психоанализ не нужен и нежелателен. .

Если в ситуационных неврозах у нас складывается впечатление адекватного отношения между конфликтной ситуацией и невротической реакцией, то в неврозах характера такое отношение, на первый взгляд, отсутствует. Ввиду существования основного беспокойства, малейшая провокация может вызвать самую интенсивную реакцию, как мы подробнее рассмотрим в дальнейшем.

Диапазон различных форм проявления беспокойства и защитных механизмов против него неограничен и меняется от индивида к индивиду, но основное беспокойство во всех случаях более или менее одинаково; меняется лишь его объем и интенсивность. В общих чертах можно описать его следующим образом: человек, ощущает себя маленьким, незначительным, беспомощным, покинутым, находящимся в опасности, брошенным в мир, где все стремится оскорбить, обмануть, унизить, предать его, все завидует ему, все хочет на него наброситься. Одна из моих пациенток выразила это спонтанно нарисованной ею картиной, где она сидела посредине в виде крохотного, беспомощного, голого младенца, окруженного всевозможными страшными чудовищами вроде людей и животных, готовых наброситься на нее.

При психозах мы часто обнаруживаем весьма высокую степень осознания подобного беспокойства. У параноидных пациентов это беспокойство ограничивается одним или несколькими определенными лицами; у шизофренических пациентов часто имеется отчетливое осознание потенциальной враждебности окружающего мира, так. что даже проявляемая к ним доброта понимается как потенциальная враждебность .

Напротив, при неврозах существование основного беспокойства и основной враждебности редко осознается; во всяком случае, не осознается их роль и значение для всей жизни индивида. Моя пациентка, видевшая себя во сне маленькой мышкой, которой надо было прятаться в дыру, чтобы на нее не наступили, – что представляло совершенно точное изображение ее поведения в жизни – не имела ни малейшего понятия, что она в реальной жизни всех боится и, по ее словам, не знала, что такое беспокойство. Основное недоверие ко всем людям может маскироваться поверхностным убеждением, что люди вообще вполне приятны, и может сосуществовать с поверхностно хорошим отношением к людям; при этом глубоко заложенное презрение к ним прикрывается готовностью восхищаться.

Хотя основное беспокойство относится к людям, оно может, как будто бы, совсем утратить личный характер и превратиться в страх перед бурями, политическими событиями, микробами, несчастными случаями, испорченными консервами, или в ощущение собственной обреченности. Опытный наблюдатель без труда может распознать, что лежит в основе таких установок; но всегда требуется интенсивная психоаналитическая работа, чтобы сам невротик отдал себе отчет в том, что его беспокойство в действительности относится вовсе не к микробам и тому подобному, а к людям, и что его раздражение против людей не является (или не сводится) к адекватной и оправданной реакции не какую-нибудь подлинную провокацию, а выражает сложившуюся у него основную враждебность и недоверие к людям вообще.

Прежде чем перейти к описанию, каким образом основное беспокойство порождает невроз, мы должны рассмотреть один вопрос, уже возникший, вероятно, у многих читателей. Не следует ли думать, что установка основного беспокойства и враждебности к людям, описанная нами как важный составляющий элемент невроза, является «нормальной» установкой, в скрытом виде присутствующей, хотя бы в меньшей степени, у всех людей? При решении этого вопроса надо различать две точки зрения.

Если слово «нормальная» употребляется в смысле общечеловеческой установки, то можно сказать, что основное беспокойство и в самом деле является нормальным следствием того, что в немецком философском и религиозном языке называлось Angst der Kreatur *   Страх твари. – Прим. перев. . Это выражение означает, что все мы в действительности беспомощны перед силами, превосходящими нас, такими, как смерть, болезнь, старость, природные бедствия, политические события, несчастные случаи. Мы впервые узнаем эту беспомощность в детстве, и это знание остается с нами на всю жизнь. Это беспокойство Kreatur [твари] имеет с основным беспокойством общий элемент беспомощности перед превосходящими силами, но при этом не подразумевается, что такие силы питают к нам враждебность.

Если же слово «нормальная» означает нормальность для нашей культуры, то можно понимать под этим следующее: человек нашей культуры, если только его жизнь не слишком безмятежна, по мере приближения зрелости приобретает опыт, делающий его более сдержанным в отношениях с людьми, не столь доверчивым, более осведомленным о том, что поступки людей не всегда прямодушны, но часто направляются трусостью и расчетом. Если он честен, он не сделает при этом исключения и для самого себя; если нет, он будет яснее видеть все это в других. Короче, в нем развивается установка, несомненно родственная основному беспокойству. Существует, однако, разница: здоровый зрелый человек не чувствует себя беспомощным перед этими человеческими пороками, и в нем нет неразборчивой враждебности, свойственной основной невротической установке. Он сохраняет способность питать к некоторым людям подлинную дружбу и доверять им. Возможно, это различие связано с тем фактом, что здоровый человек встретился с неприятными переживаниями, главным образом, в возрасте, когда он способен был уже их интегрировать * Здесь: естественно включить в свою личность. – Прим. перев. , тогда как с невротиком это произошло слишком рано, так что он не мог справиться с этими переживаниями, и его беспомощность вызвала в нем реакцию беспокойства.

Основное беспокойство влечет за собой определенные последствия для установки индивида по отношению к себе и другим. Оно означает эмоциональную изоляцию, особенно трудно выносимую, поскольку она сочетается с ощущением внутренней слабости. Оно означает ослабление самой основы уверенности в себе. Оно несет в себе зародыш потенциального конфликта между стремлением полагаться на других и невозможностью на них положиться, глубокого недоверия и враждебности к ним. Оно означает, что вследствие внутренней слабости человек стремится возлагать всю ответственность на других, пользоваться их защитой и их заботами, и в то же время, вследствие основной враждебности, крайне недоверчив к осуществимости этих стремлений. И отсюда неизменно вытекает, что он должен затрачивать большую часть своей энергии на поиски успокоения .

Чем более невыносимо беспокойство, тем более тщательны должны быть его защитные меры. В нашей культуре есть четыре главных способа, с помощью которых человек пытается защититься от основного беспокойства: это любовь, подчинение, власть и отдаление.

Во-первых, обеспечить себе в любой форме любовь значит обрести сильную защиту от беспокойства. Девиз здесь таков: если ты любишь меня, ты меня не обидишь.

Во-вторых, средством от беспокойства может быть подчинение; его можно, в общих чертах, разделить на два вида, в зависимости от того, относится оно или нет к определенным лицам и учреждениям. Центральное место занимает здесь, например, подчинение стандартизованным традиционным взглядам, ритуалам некоторой религии или требованиям некоторого могущественного человека. Подчинение этим правилам или требованиям становится определяющим мотивом всего поведения. Такая установка может Формулироваться как требование быть «хорошим», хотя смысл этого выражения меняется в зависимости от того, каким правилам следует подчиняться.

Если установка подчинения не связывается с определенным учреждением или лицом, она принимает более общую форму угождения потенциальным желаниям всевозможных людей и избежания всего, что может кого-нибудь обидеть. В таких случаях индивид подавляет все собственные требования, подавляет критическое отношение к другим, позволяет оскорблять себя, не защищаясь, и готов без разбора помогать всем другим. Иногда люди сознают, что за такими действиями стоит беспокойство, но обычно они не подозревают об этом и твердо убеждены, что они действуют таким образом, руководствуясь идеалам бескорыстия и самопожертвования, доходящих до отречения от собственных стремлений. Как в специфической, так и в общей форме подчинения действует один и тот же девиз: если я уступлю, меня не обидят.

Установка подчинения может также служить цели получить успокоение от любви. Если для человека так важно быть любимым, что от этого зависит его ощущение жизненной безопасности, то он готов платить за любовь какую угодно цену, а это значит, главным образом, подчиняться желаниям других. Но часто человек не способен поверить ни в какую любовь, и тогда его установка подчинения направлена не к приобретению любви, а к приобретению защиты. Есть люди, чувствующие себя в безопасности лишь при жестком подчинении. Их беспокойство столь сильно, и их неверие в любовь столь полно, что возможность любви они даже не принимают в расчет.

Третий способ защиты от основного беспокойства – это власть; человек пытается обеспечить свою безопасность, добившись реальной власти или успеха, богатства, восхищения окружающих или интеллектуального превосходства. Девиз этого способа защиты: если у меня будет власть, никто меня не обидит.

Четвертый способ защиты – это отдаление. Описанные выше защитные механизмы имеют общую черту – готовность бороться с миром, тем или иным путем справляться с ним. Но можно обрести защиту также удалившись от мира. Это не значит, что надо уйти в пустыню или в полное одиночество; это значит добиться независимости от других в том, что касается внешних или внутренних потребностей индивида. Независимости в отношении внешних потребностей можно добиться, накоплением имущества. Здесь стремление к обогащению имеет совсем иную мотивацию, чем в том случае, когда оно должно дать власть или влияние; и соответственно этому имущество используется иначе. Когда копят имущество для независимости, испытывают обычно слишком много беспокойства, чтобы можно было им наслаждаться, и оно охраняется с установкой скупости, потому что единственной целью является сохранение его при всех обстоятельствах. Другое средство, служащее той же цели – достижению внешней независимости – это сведение к минимуму личных потребностей.

Независимость в отношении внутренних потребностей может быть достигнута, например, если человек эмоционально отделяет себя от людей, чтобы ничто не могло его задеть или разочаровать. Это означает отключение своих эмоциональных потребностей. Одно из выражений такой отрешенности – установка ничего не принимать всерьез, в том числе и самого себя, весьма распространенная в интеллектуальных кругах. Не принимать себя всерьез – вовсе не то же самое, что не придавать себе значения. В действительности, эти установки могут быть прямо противоположны.

Эти приемы отдаления имеют то сходство с приемами подчинения и угождения, что те и другие требуют отречения от собственных желаний. Но если человек стремится быть «хорошим», или угождает желаниям других, чтобы чувствовать себя в безопасности, то в случае отдаления представление о «хорошем» поведении вообще не играет роли, а целью отречения является достижение независимости от других. Девиз здесь таков: если я отдаляюсь, ничто не сможет меня обидеть .

Чтобы оценить, какую роль играют в неврозах эти различные попытки защититься от основного беспокойства, надо понять их потенциальную интенсивность. Они порождаются не желанием удовлетворить свое стремление к удовольствию и счастью, а потребностью в успокоении. Но это вовсе не значит, что они в каком-то смысле менее сильны и настоятельны, чем инстинктивные стремления. Как. показывает опыт, честолюбие может быть, например, столь же сильно или даже сильнее полового побуждения.

Любой из этих четырех способов, применяемый исключительно или преимущественно, может достигать своей цели, приводя к желательному успокоению, если только жизненная ситуация позволяет применять его без конфликтов; однако, за такое одностороннее поведение человек обычно расплачивается обеднением личности в целом. Например, женщина, следующая по пути подчинения, может обрести спокойствие и разные виды вторичного удовлетворения, если культура требует от женщины повиновения семье или мужу и соблюдения обычаев. Или монарх, развивший в себе неудержимое стремление к власти и обладанию, также может добиться успокоения и благополучной жизни. Однако, прямолинейное преследование одной цели нередко не достигает ее, так как запросы такого человека могут быть столь неумеренны и эгоистичны, что вводят его в конфликты с окружением. Поэтому успокоение от сильного основного беспокойства чаще пытаются найти не одним способом, а несколькими сразу, которые, впрочем, могут оказаться несовместимы друг с другом. Так, невротик может стремиться над всеми доминировать и при этом желать, чтобы все его любили, может стремиться угождать другим, и при этом навязывать им свою волю, может стремиться уйти от людей, и при этом жаждать их любви. Именно эти совершенно неразрешимые конфликты чаще всего составляют динамический центр невроза.

Два способа, чаще всего сталкивающиеся между собой – это стремление к любви и стремление к власти. В следующих главах я рассмотрю их подробнее.

Наше описание структуры неврозов в принципе не противоречит теории Фрейда, согласно которой неврозы являются, главным образом, результатом конфликта между инстинктивными стремлениями и социальными требованиями, или представляющим их «суперэго». Но хотя я согласна с тем, что конфликт между индивидуальными стремлениями и социальным давлением является необходимым условием возникновения любого невроза, я не думаю, чтобы это было также достаточным условием. Столкновение между индивидуальными стремлениями и социальными требованиями не обязательно производит неврозы, а может так же привести к реальным ограничениям в жизни человека, то есть к простому устранению или подавлению желаний; или, в самом общем выражении, к реальному страданию. Невроз возникает лишь в тех случаях, когда этот конфликт порождает беспокойство, и когда попытки смягчить это беспокойство ведут, в свою очередь, к способам защиты, одинаково упорным, но несовместимым между собой.

Страница 6 из 16 Все страницы