Эпилог

Нельзя сказать, что влияние партии сразу рухнуло. Точно так же, неверно, будто руководство Муссолини встретилось теперь с единодушной оппозицией всего народа. Временами в Италии было весьма распространено желание не опоздать, впоследствии неудачи сменились новыми успехами, и популярность Муссолини часто еще выдерживала испытания; может показаться, что по крайней мере развитие фашистских организаций еще долго продолжалось в том же направлении.

В партии никогда не было столько членов, как во время войны: в июне 1943 года их было почти 5 миллионов. Ни одно назначение на важную должность не могло произойти без предварительной консультации с партией; ни один законопроект, хотя бы отдаленно затрагивающий ее интересы, не мог быть внесен иначе как совместно с секретарем партии, никогда ей не поручались столь обширные задачи: она должна была проводить гражданскую мобилизацию, и каждый итальянец ощущал в повседневной жизни ее требования и руководство. Муссолини подчеркивал и восхвалял ее роль сильнее, чем когда-либо: “Вы знаете, что я прославляю партию. Партия – это поистине душа, двигатель нации”. И вряд ли можно более очевидным образом выразить первенство партии перед государством, чем он это сделал в удивительном определении, завершающем два десятилетия развития: “Партия будет делать большую политику, государство будет представлять большую политику”.

Но все это можно уподобить страшному и бессмысленному росту волос и ногтей на трупе. В самом деле, важнейшей предпосылкой этой политики все время была фатально пошатнувшаяся в начале войны вера в величие Муссолини, – пошатнувшаяся, потому что он не сумел ни помешать войне, ни сделать ее собственной войной, ни избавить Италию от войны. И глубокая неуверенность руководства Муссолини сразу же обнаружилась при выборе нового секретаря партии; после первой неудачи он все более нервно пытался найти для этой важной должности подходящего человека. Мути, Серена, Видуссони, Скорца соревновались друг с другом, и их сплошные неудачи не вызывают удивления. Два их них были герои-чернорубашечники с “золотыми медалями”, очень решительные, но безмозглые; третий был старый предводитель скуадристов, и самым выдающимся деянием в его послужном списке было нападение на Джованни Амендола, которое привело к его убийству; у четвертого не было и этого отличия. Муссолини пожинал плоды столько раз воспетого им фашистского воспитания: можно было сразу же с уверенностью сказать, что оно не смогло произвести ни одного Джолитти, и тем более Муссолини.

Но как могли эти молодые люди справиться со своей задачей, если сам их господин так плохо выдержал испытания этой войны? Дневники его зятя дают подробное, ошеломляющее изображение импульсивности и безудержности его эмоций и его мышления. Из его необузданных решений одним из самых опасных для партии было распоряжение в январе 1941 года, чтобы все сколько-нибудь годные “иерархи”, в том числе министры, были отправлены на фронт. В этом случае он опять поставил личную этику на место государственного ума. При переплетении партии, государства и народной жизни эта поспешная мера неизбежно должна была вызвать дезорганизацию в широком масштабе, а сверх того много “malumori” * «Недовольства» (итал.) , сразу же отразившегося на моральном состоянии нации, и в конечном счете немало способствовавшего событиям 25 июля 1943 года. Кажется парадоксальным, что именно эта военная мера имела такое значение для распада воинственного фашизма; но это можно понять в связи с другими причинами, и точно так же понятно, что первоначальный импульс обновления должен был превратиться в утонченную систему клик, покровительства и коррупции.

Не только великий экзамен войны, но и закон собственного развития привел фашистскую партию к распаду на ее исходные составные части: небольшую группу революционеров-раскольников или радикальных идеологов и большую массу буржуазной милиции, лишь прикрывавшую свои желания революционными фразами, а в действительности готовую отступить. Вместе они подобны были Антею и поддерживавшей его земле, и только их единение породило силу, так долго удивлявшую мир. Но когда война дала возможность одной из этих групп, используя ненавистную всем ситуацию, всерьез поставить под угрозу интересы другой, все гигантское строение организации должно было рухнуть, потому что она не хотела больше поддерживать сама себя. Стиль ее стал пошлым и бессильным, потому что он не опирался теперь даже на видимость целого; и достаточно было нескольких неудачных выражений в речи некогда боготворимого человека, чтобы его высмеяли – на юге и на севере, у фашистов и антифашистов.

Муссолини забыл, в чем состояла основная картина фашистской практики, и тем самым практическая сущность фашизма: это была чрезмерная реакция на действия более слабого, торжествующая собственную победу. И в начале итальянский фашизм в самом деле был тем, чтó так часто приводится как его определение: вооруженной силой буржуазии для насильственного подавления попыток невозможной пролетарской революции в западноевропейской стране старой буржуазной традиции, хотя и с умеренным вначале индустриальным развитием. Но фашизм был чрезмерной реакцией, и потому потерял связь с этой ситуацией. Он мог найти себе другого врага и даже искусственно вызвать его провоцирующее действие, он мог освободить свое насилие от грубого способа выражения, расширить его радиус действия (например, путем “экспедиций наказания через границу»), он мог развить свой стиль. Формальный характер описанной картины делает невозможным то содержательное определение, которое напрашивается у Морраса, а также у Гитлера.

Но было нечто, на что фашизм, по самой своей сущности, был неспособен: бороться вместе с более сильным против более сильных. В таком случае фашизм должен был внутренне ослабеть, а фашисты должны были разделиться: национал-фашистские буржуа стали опять национальными буржуа, но больше не фашистами, а национал-фашистские революционеры перешли к более сильной власти и больше не были ни революционны, ни национальны. Когда Муссолини говорил о “предательстве” членов большого совета, он положил в основу политической оценки, как он это часто делал, принцип личной этики. Но в действительности дуче фашизма в этот момент уже нельзя было предать, поскольку он сам привел к гибели итальянский национал-фашизм. Но так и должно было случиться в этом мире, который призвал к жизни и дал самосознание национал-фашизму именно тем, что лишил его неизбежных для него предпосылок.

Следующая часть:

Фашизм в его эпохе. Часть 4

Страница 21 из 21 Все страницы