Непостоянство

Мне снилось – ищу отца. В квартире его нет. Нахожу на балконе, случайно. «Почему мы так редко видимся?» «Ну, ты же знаешь, я мёртвый. Нас редко отпускают.»

Время отнимает людей – сначала хорошенько разжуёт и обессилит, а потом и украдёт. Остаются пустоты – сначала маленькие, потому что уходят дальние, потом всё ближе, всё больше. Непостоянство бытия. Его текучесть, сыпучесть, горючесть. Его уход на наших глазах. Невозможность вернуться в прошлое даже за носовым платком. Невозможность с ним расстаться. Вечно меняющееся, ускользающее, непостоянное настоящее, обернувшееся прошлым, но не исчезающее, парящее призраком, видением. Почему я так цепляюсь за прошлое и не могу его отпустить? Есть ли это незащищённость человека, не привычного к отсутствию любви, или нечто большее, – ради них, не ради себя...? Верю, что последнее, но может быть самообольщаюсь.

Ощущение вины. Чувство обязательное и неизбежное, потому что виноват, невниманием молодости, невниманием, присущим ребёнку. Непрощение себя – ещё один повод поверить в Бога милосердного, имеющего власть отпущения грехов. Кто ещё простит-то? Себя изнутри простить трудно, труднее, чем другого. Труднее простить похожее. В молодости я прощала и жалела Мармеладова, а теперь, когда жизнь научила, что от меня до Мармеладова один только шаг, не прощаю и не жалею. Не прощаю не то, что пьёт, а то, что предаёт. Моя вина – не вытащила и не спасла, хотя теперь яснее ясного, что нужно было делать. Но тогда казалось непосильным. Хотя было посильно, – проба на подлинность. Я безусловно могла бы за него умереть. Но сразу, не по кускам. Последние годы я жила в страхе его смерти, с подспудным чувством – нельзя его любить. Вот я любила мать, и она умерла. Я буду его любить – он тут же умрёт.

Я помню, как приехала хоронить, как шла по улице и твердила: «Не бойся, не бойся, я тебя спасу. Верь в меня, я снова тебя вытащу. Я всё сделаю, как надо, я так всё хорошо устрою – ты будешь доволен!» И он был бы доволен прощанием. Или был? Был. Эта мощная уверенность, взятая из ниоткуда, окутывает меня тёплым одеялом, и я живу, а без неё меня бы не было. Быть может надежда на воскресение рождается из чувства вины. Ощущение, что мы обязательно встретимся потом, поднимается изнутри, само собой, хотя понятно, что встреча там ничего не значит – телесная оболочка отброшена вместе с любовью и привязанностью, а значит все потеряны навсегда. Хотя – что знаем мы?

Есть тоска, есть ярость неприятия смерти, в которой притаился грех гордыни. Каждый человек – центр Вселенной; я властелин, из-за меня всё. Естественно чувство если не творца, но единственного зрителя, для которого всё и существует, задумано, поставлено, предъявлено для оценки. Естественно поверить в свою значимость, естественно горько жалеть, что эта стереоскопическая видеокамера, этот быстродействующий компьютер обречены отключиться, развалиться на детальки, слиться с космосом в общем хоре молекул. Естественно верить, что купность знаний и мнений, радости, страха, слёз и сомнений, – душа, – воспарит, переживёт, не усреднится, а сохранит свою отдельность. «Так странно признать в конце жизни, что ты не составил исключения...» – удивлялся Леопарди.

Отторжение смерти идёт рука об руку с отторжением старости, с неприятием, ужасом перед старостью любимых людей. Отец говорил: «Нельзя так убиваться из-за того, что люди стареют. Нам-то как жить, видя, что мы причиняем такое горе?» Ужасно для него оказаться живым тернием в венце. Ужасно для тебя проговориться о том, что в венце твоём этот терний. Я виновата. Но я успокоилась. Я прощаю старость, смерть и болезнь. Я поняла, что в избыточности горя есть призвук непрощения родных и близких за боль, причинённую их уходом; чёрная печаль отливает сатанинской гордостью самонадеянной веры в то, что мы могли бы, если бы пожелали, прожить жизнь за других людей и всё в этой их жизни изменить к лучшему. Пережить, принять, – значит поверить в то, что нельзя ничего исправить.

Есть самообольщение («смерти нет»). И впрямь, что смерть, что отъезд – одно и то же. Что собственно есть смерть? Абсолютная мера смерти  – Небытие, как кажется мне, или переход в новое качество, как кажется многим другим. А относительная – исчезновение с моего горизонта. Как неизбежна субъективность восприятия, так неизбежна субъективность ухода, расставания и смерти. В чём концептуальная разница между смертью и отъездом? Да ни в чём. Отъезд в субъективном пространстве оплакан, как смерть.  Когда я уехала за океан, многие люди скрылись для меня за горизонтом. Они, слава Богу, живы, ходят по Петербургу, заботятся о детях и внуках, но я их больше не увижу. Я ушла, а мир остался. Отряд потерял только одного бойца – меня. Расставание – не совсем смерть, но близко.  А мёртвые живы, пока мы их помним. И тени ведут со мной диалог голосами писем. Когда они написаны, когда  отправлены, когда прочитаны? – не всё ли равно, ведь они неподвластны времени. Письма переживают людей, пухлые письма, которые узнаёшь по почерку на конверте, – насущная пища пропащего, и не поймёшь: они живые? Они мёртвые? Игра воображения, иллюзия, которую пьёшь, и никак не напиться.

Есть надежда, сумасшедшая надежда, питавшая поколения, надежда на то, что встретимся. При богатстве воображения тюрьма, сложенная из кирпичей «никогда», отступает. Когда в Эммаусе Иисус встаёт из-за стола, это эпилог, точка, больше никто из апостолов его не увидит. Но вся их жизнь будет окрашена воспоминанием о встрече, сильным, накалённым, сравнимым с реальностью. Совсем недавно, проезжая по проспекту Славы в преображённом Купчине, я почувствовала, что там, чуть подальше, на улице Димитрова, всё ещё живы мои родители, и благоденствуют, но только мне сегодня к ним нельзя. Мой путь к ним ещё долог.

Мы станем глиной, мы может быть воссияем душой над мирозданьем, и как бы не крутили, как бы не вертели, как бы не смеялись, как бы не отрицали – мы встретимся. Не хотите на небесах? Тогда на земле, когда мы уйдём в эту землю. На небе ли, на земле – как ни раскидывай, мы встретимся. Встретимся и будем прощены. Прощение, прощание в надежде на свидание. Притворство, игра воображения, сны наяву, самообольщение, надежда слабой плоти. Детская обида: зачем расставание? Мольба о рае, ибо не хочется отпускать. Невозможно отбросить прошлое. Прошлое воскресает, прошлое не отпускает. Все мы ранены прошлым; некоторые его кошмаром, но большинство – былым счастьем.

И утром в полусне гадаю – он умер? Он не умер? Почему мне кажется, что он умер?

Страница 20 из 21 Все страницы