Мейстертранк

В Ротенбурге есть два места, которые фотографируют очень часто.  Первое – это V-образная развилка на пути к моей гостинице, где от улицы Шмидгассе ответвляется и уходит вниз Кобольцеллерштайг. У этой развилки среди цветника и кустиков торчит каменная колонна с вазой, из которой вырастает каменный ананас, а может быть сосновая шишка – оба этих плода имели в средневековье символическое значение. Это фонтан. Так же, как и другие фонтаны города, он поставлен в каменный бассейн с высокими стенками. У средневековых фонтанов были выдвижные трубы. Такие фонтаны – цветные и с какой-нибудь фигурой наверху, можно видеть во многих городах Германии и Швейцарии. Чисто немецкая экзотика. Требуйте фахверка и фонтанов со странными фигурами!

За фонтаном стоит островерхий дом кораллового цвета с прелестнейшим фахверком на фасаде. Я столько раз уже произносила «фахверк», что все, кому это мало-мальски интересно, уже посмотрели на интернете, что это такое, но всё же напомню, что фахверк это деревянные балки, между которыми набивают кирпич с цементом, и эти балки, покрашенные в  красно-коричневый цвет, образуют красивый упорядоченный узор на фоне светлой штукатурки.

Шмидгассе ныряет под арку башни Зибер, а Коболь-что-то-Штайг – под арку башни Кобольцелл. Обе башни похожи – сложенные из крупных блоков, частично оштукатуренные, высокие, четырёхугольные, увенчанные четырёхскатной крышей из красной черепицы. Разумеется, однояйцевых близнецов средневековые масоны не плодили: приглядевшись, можно найти множество различий, и не только между разными башнями, но и между разными фасадами одной и той же башни. На башне Зибер установлены красивые часы с разноцветным циферблатом, и множественное число часам тут к месту, потому что циферблаты есть и с северного, и с южного фасада.

Пройдя по Шмидгассе, попадаешь на знаменитую площадь Ротенбурга, которую тоже часто фотографируют. Площадь эта сильно наклонена, и особенно это заметно по ступенькам, которых с одного конца ратушной аркады очень много, а с другого они сходят на нет. Эта аркада тянется вдоль всей западной стороны площади.  Ратуша, сложенная из крупных блоков светло-коричневого песчаника (а может быть просто им облицованная) принадлежит стилю Возрождения, но раньше на её месте стояло готическое здание, ныне сгоревшее, – хорошенькое такое, беленькое, без оконных дырок в крыше, и с торговыми рядами вместо галереи.  Увидеть, как тут всё было раньше, можно на одной из панелей главного ретабля собора Св. Якуба. На картине в ворота готической ратуши заезжает телега с мощами Св. Якова, очень по-простому, по-народному изображённая, как рисуют дети и старые бабушки. Рядом с фасадом ратуши нарисован ещё один готический фасад, увенчанный башней. Если перебежать от картины на площадь, увидишь тот же фасад номер два. Оказывается, ратуша и тогда, и теперь состояла из двух вытянутых зданий, стоящих параллельно, и второе здание не сгорело и осталось тем же, что и было.

Пройдя в ворота, оказываешься в пассаже между стенками двух зданий. Из пассажа вход в старую тюрягу, и пыточный музей, осматривать которые у меня охоты не было. В путеводителе есть фотографии экспонатов – инструментов, облегчающих работу палача. В музей затесались и простые обиходные предметы, которые в наше время уже не используют. Вот например... Какое грязное существование, – грязное в буквальном смысле, – влачили женщины в поясе целомудрия. Этот пояс – квинтэссенция тысячи лет самого утилитарного рабства и зависимости, бесстыдно прикрытого словоблудием о любви и священной роли женщины в семье...

Посредине к фасаду приставлена вертикально большая колбаса того же горчичного цвета: лестничная башня. У лестниц в зданиях роль непонятная, сиротская, места на них жалко, хотя они и необходимы. Сейчас их встраивают внутрь здания, даже если оно маленькое и узкое. В барочных зданиях лестницы были большие, спиральные, в специальной башне, пристроенной к зданию.

Я попыталась прорваться в Ратушу, чтобы увидеть знаменитый Кайзерзал, но оказалось, что туда пускают только с экскурсиями, а как купить билет на такую экскурсию, мне в турбюро не объяснили, вероятно из-за языкового барьера. Самое знаменитое в этом зале, судя по картинкам, – нарядный деревянный потолок и каменный раскрашенный барельеф Страшного суда, на мой вкус страшный, как суд, но  в своё время всех восхитивший.

С северной стороны площади стоит муниципальное здание Ратц-херрн-тринк-штубе (удобнее всё-таки делить эти слова на осмысленные фрагменты). Зданьице это старинное, с треугольным фронтоном раннего барокко, на котором один под другим находятся три циферблата. Самые верхние часы 1768 года, с квадратным циферблатом, – солнечные.  Под ними циферблат городских часов 1683 года, на котором только дни месяца. Под ним в 1919 году наконец соорудили нормальные часы, понятные большинству, или по крайней мере тем, которые умеют считать по-римски до двенадцати. И ещё там есть два окошка – обычных таких квадратных немецких окошка. Когда они зарыты, на них и смотреть не хочется. Смотришь вместо этого на часы или на каменный макет имперского орла. Но когда окошки распахиваются, в них показываются хорошо покрашенные фигуры бургомистра Нуша и маршала Йохана Тилли. Бургомистр подносит ко рту пивную кружку; не быстро, не так, чтобы смаху зубы себе выбить, нет, медленно, – так медленно, что не сразу и заметишь. А Тилли крутит головой быстро и заметно: «Вот дает парень!» Эта мистерия разыгрывалась на моих глазах два раза и неизменно имела аншлаг и успех. Толпа реагировала горячо – хохотала, смеялась, аплодировала. Группа мотоциклистов, все в черном, салютовала отважному бургомистру канонадными выхлопами. Нуш выпивает по три литра, начиная в 11 утра, потом в полдень, в час, в два, в 3, в 8, в 9 и в 10. С трёх до восьми почему-то перерыв. (Вопрос с «камчатки»: «А почему пьют не каждый час, и круглые сутки? Или из них нужно выливать то, что они выпили?» Не тяни руку, Чугуненко, и не задавай глупых вопросов.)

Пьют они в честь красивой легенды. Дескать, во время Тридцатилетней войны Йохан Тилли, командир имперской армии, припёрся в протестантский Ротенбург. Тут ему вынесли Майстертранк – кружку с вином объёмом 3.25 литра, но не в качестве угощения: предложили выпить её на его глазах, залпом. Тилли мог бы выпить эту кружку сам, но вместо этого он целых десять минут наблюдал, как эту кружку высаживает бургомистр Георг Нуш. По каким-то причинам, может быть не очень лестным для Тилли, этот подвиг вызвал у него огромное уважение, и он пообещал не разрушать замечательный город, в котором живут такие люди.

Каждый подвиг хочется примерить на себя. Я знаю, что я могу выпить сряду четыре литра, стакан за стаканом, но не залпом, а за полчаса, переводя дыхание. Знаю потому, что я всегда выпиваю галлон апельсинового сока, если простужена, и это мне здорово помогает. В следующий раз я попробую выпить сок залпом, прямо из пакета, не отнимая его ото рта, за десять минут. Если получится, я постараюсь оттренировать себя на девять минут, чтобы побить рекорд Нуша. Я считаю себя вправе заменить вино соком. Вино вначале – просто жидкость, пока оно не переварилось и не впиталось. Вспомним прекрасный совет художника Дмитрия Шагина о том, как проникать пьяным в гости, куда пьяных не пускают. Надо на лестнице опрокинуть в себя майстертранк красного и тут же позвонить в дверь. Хозяева открывают, видят, что ты трезвый, пропускают в прихожую, и тут ты на их глазах ни с того ни с сего начинаешь косеть...

Майстертранк, хранящийся в городском, Райхштадт-музее, оказался стеклянный.  Правильно! В оловянном не видно, пьёшь ты, или прикидываешься. Отметила две интересные особенности. Первое – у майстертранка объём огромный, а ручки нету, так что уронить его ничего не стоит, тем более он стеклянный, скользкий. Второе – он некрасивый, много хуже тех, которые делали лет за сто до него в Тироле; те были с гравировкой и золотыми узорами, а на этом намалёваны, грубо, хотя и ярко, кайзер Матиас и его электоры. Мода на такие аляповатые кубки пришла в Германию из Венеции через Прагу.

Напротив ратуши, на восточной стороне площади стоят старинные дома с кондитерскими на первых этажах – так вряд несколько кондитерских. И в каждой продают толстые комки теста, облитого помадкой («снежки», шнееболхен, ротенбургские пончики), но я их даже не решилась попробовать. Они просто кричали всем своим видом: «Чересчур!»

С южной стороны находятся два знаменитых дома: дом патриция Ягстхаймера и мясной танцевальный павильон, у которого в средние века была двойная функция – в первом этаже разделывали мясные туши, а на втором танцевали. В этих домах по шесть этажей; нижний – каменный, а над ним фахверк, и последние три этажа забраны под крышу.

Перед  танц-мясным зданием и домом Ягстхаймера стоит самый... сложный фонтан Ротенбурга. Я хотела сначала сказать «красивый», но запнулась. Сейчас никто из нас не захотел бы установить такое у себя на даче. Это пёстро раскрашенная колонна с узорами, у подножия которой сидят какие-то каменные трудящиеся, а на капители конный Георгий Победоносец убивает дракона. Фонтан был одновременно пожарный водоём и рыбный судок – видимо, чистотой воды тогда себя не озадачивали. Пили в основном вино или пиво. Говорят, Микеланджело предупреждал: «Никогда не мойтесь, от воды все болезни».

На выходе с площади, на Обершмидгассе, стоят два патрицианских дома, самый знаменитый из которых – Баумейстерхаус, Дом Баумейстера – главного архитектора или Мастер-Строителя, построенный тем же архитектором, что и Ратуша – Леонардом Вайдманом. Если его сосед Ягстхаймер выстроил дом средневековый, красивый, интересный для нас, большой, но с маленькими окнами и наверно внутри разделённый на небольшие комнаты, хотя их много, то Вайдман строил уже в стиле ренессанса, и денег наверно было у него побольше, поэтому  фасад облицован камнем. Вдоль второго и третьего этажей стоят кариатиды – семь добродетелей, и семь смертных грехов. Два путеводителя, может быть сговариваясь, утверждают, что  в одном ряду добродетели, в другом – грехи, но я тут же запуталась – вот например трудящийся держит двоих детей – это грешно или добродетельно? У меня создалось впечатление, что грехи от добродетелей ничем не отличаются. Вопросы аттрибуции неожиданно прояснились в краеведческом Райхштадтмузее – не пренебрегайте! В этом дивном музее, который от Эрмитажа отличает только отсутствие картин, мебели и наборных паркетов, есть, например, самая старая в Германии кухня, очень неудобная, и серия картин из Францисканского собора: Ротенбургские страсти, написанные Мартинусом Шварцем с колоссальной средневековой экспрессией. Напоминают того знаменитого итальянца, как его? Карпаччо? Так вот, там же выставлены и подлинники с фасада Баумейстерхауса с подписями. Оказалось, что грехи и добродетели перемешаны, и всё дело в реквизите:  одна змея – предательство, две – мудрость; ягнёнок – кротость, баран – прелюбодейство, и т.п. Да, а двойня – это патриотично.

Я зашла в кафе Баумейстерхаус, опоясывающее внутренний крытый двор с деревянными галереями и росписями. Потолки, по крайней мере на первом этаже, высокие. Каков был интерьер раньше, трудно судить. Сейчас потолок балочный, как в старину, расписной, а на стенах рога, набитые на деревяшку, и старинные портреты неизвестно кого, в мелкой сетке трещин. Стулья грубые, деревянные, но с мягким сидением. Скатерти псевдо-гобеленовые, розово-зелёные. В Баумейстерхаусе подают традиционную немецкую еду. Я заказала франконский картофельный суп, который оказался просто-напросито водянистым супом-пюре, и я его со скуки сильно наперчила, и жареные маульташен, то есть нарезанный на кусочки рулет: тесто вроде пельменного, и начинка из шпината.

Я знаю, что мне надо садиться спиной к зрителям, потому что друзья подсказали мне, что я противно жую, но как тогда разглядывать людей? Говорят, Ротенбург любят американцы – он плакатный, образцовый. Но и русские тоже любят. Это ведь русские за соседним столиком, такой беззастенчивой хной отливающие?  И куда это они пошли с хохотом и гомоном? Ну конечно в туалет, за дверью матового стекла с кованой железной решёткой. Да, это наши дамы. Но большинство дам не наши – немки: полные, но что-то в них не нашенское всё же. Прекрасно ухоженные старушки, подстриженные модным седым ёршиком – хочется погладить по голове. А наши, во времена моего детства, были страшные – седина с желтизной, закапанное платье, и в кафе не ходили.

Помню, когда меня приняли в пионеры, я решила помогать старушкам и высмотрела в гастрономе согбенную, с тяжёлой сумкой, в которой была бутыль бочкового кваса. Я предложила помочь. Она испугалась. Я этого не поняла. Мы потащили сумку вдвоём – старую облезлую сумку с тонкими ручками. По дороге старуха обронила несколько бессвязных намёков, из которых выходило, что она нечаянно написала в магазине и разбавила лужу квасом для маскировки. За светской беседой мы дошли до двери, старушка завладела второй ручкой и сказала: «Иди, девочка, у меня для тебя ничего нету», – но мне понадобилось ещё  тридцать пять лет, чтобы понять, что помогать нужно, только если попросят.

Не знаю, правда ли, но говорят, что в штате Ротенбурга до сих пор официально числится ночной дозорный. Но денег ему вероятно не платят, потому что он всё время напоминал о том, что в конце экскурсии он пойдёт с шапкой по кругу. Экскурсия дозорного началась вечером, после наступления темноты. У дозорного оказался длинный балахон, алебарда (секира) и фонарь.  Дозорный сильно напомнил Хазанова времён кулинарного ПТУ, и реагировали на него, как на Хазанова – заунывный голос всегда вызывает смех.

Было прохладно, и я радовалась тому, что у меня очень толстая куртка. Нас было очень много, но дозорного всегда было слышно. Он рассказывал нам о средневековом городе, и для смеха говорил «мы», а не «они». Комический эффект этого «мы» связан с тем, что жители средневекового Ротенбурга просто обязаны уже быть далёкими, чужими и не имеющими к нам никакого отношения. И действительно не имеют, если мы не отсюда. Но вот многие патриции до сих пор живут в этих своих домах, и только дверные звонки отвинтили, чтобы не беспокоили попусту.

Я узнала подробности о Тилли и Нуше. Оказывается, Тилли запланировал кормить свои войска от щедрот Ротенбурга, что Ротенбургу не понравилось. Ротенбург понадеялся на свои стены. В Ротенбурге тогда жило 6 тысяч человек. Мне-то кажется, что даже если выставить на стены все шесть тысяч, включая младенцев, защитить такие протяжённые укрепления невозможно. Но тем не менее ротенбургцы много дней держали оборону против 30 тысяч солдат и даже убили из них 3 тысячи. Следовательно, я не понимаю искусства средневековой обороны. Кончилось всё, как часто кончается в России, а для немцев несколько неожиданно. Какой-то болван полез с факелом в пороховой погреб, который хранился в одной из башен, взорвал эту башню вместе с собой (то-то он был удивлён!) и таким образом проложил путь неприятелю. Дальше пили из мейстертранка, а может быть и нет, но естественно потом солдатня, всё объела, как саранча, и после этого Ротенбург утратил свое значение. (Я имею в виду банально-пошлое значение слова «значение» – экономическое.) До войны-то Ротенбург был значим, богат, потому что сидел прямо на торговом пути: то ли он учуял, прибежал и сел на этот торговый путь, то ли торговый путь его сам нашёл, потому что ведь где-то же надо устроиться на ночлег. Как бы то ни было... но после военных разорений заторговали уже в других местах.

Историю бомбёжки Ротенбурга в 1945 году дозорный приберёг на конец. История тёмная; история всегда тёмная. Что-то заметено в углы, или рассказано от балды... Вот она, как её рассказывает ротенбургский ночной дозорный.  Ротенбург бомбили в туманный день, и многие бомбы попали мимо. Решено было его прикончить в солнечный день. Но нашёлся среди американских командиров человек, которому пришла в голову необычная мысль – предложить немцам сдаться. И те сдались. И второй бомбёжки не было. Зачем была первая бомбёжка, под самый конец войны, когда немцы повсюду уже сдавались, тоже неясно. Заботливый американец вырос в доме, где был ландшафт Ротенбурга, написанный его матерью. Большинство американских командиров росло в доме без картин, и для них Ротенбург был скоплением старых сараев, на месте которых неплохо выстроить новенькое.

После экскурсии я вернулась домой и выпила горячего чаю. Зачем в номере чай? Да в общем как-то непривычны мы в кафе чаю просить. А привыкли путешествовать с кипятильником. Только у моего кипятильника вилка не та, и нужно пользоваться переходником, и не забывать его потом выдёргивать из штепселя, а то в следующей гостинице чаю уже не напьёшься.  Для того, чтобы выжить в гостинице без ресторана, существует множество испытанных рецептов. Например «Разбухающая каша». Берёте термос с широким горлом, насыпаете гречневой крупы, заливаете кипятком. К вечеру вместо воды с крупой – приемлемая и тёплая каша. Или «Цыплёнок утюга». Готовится, как цыплёнок табака, но нужны два номера с утюгoм, и тогда куриную грудь зажимают между двух горячих утюгов – и до готовности. И ещё сюжет, который я собираюсь продать Конан-Дойлю: «Ядовитая заварка». Где-то, в каком-то японском отеле люди выпили чай и спустили заварку в унитаз. А потом советскому посольству прислали счёт. Оказывается, заварка убила полезных бактерий, которые занимались в этом отеле очисткой сточных вод.

Страница 7 из 21 Все страницы