Глава 3 Практика как следствие

Введение: Место практики и ее элементы

Политическая практика может быть следствием некоторой доктрины. Аксьон Франсэз представляет выдающийся пример такого положения практики как части целого. Но доктрина в этом случае не равнозначна мышлению Морраса во всей его тонкости и систематичности. Практика может быть вполне понята из тех простых основ доктрины, которые были указаны при изложении истории. И как раз с историей практика неразрывно связана: когда описывается практика, то тем самым выделяются устойчивые и основные признаки поведения, не всегда отчетливо выступающие в разнообразии исторически возможного.

Политическая практика – это реальность, имеющая, выражаясь образным языком, тело и душу. Тело – это организация, главная предпосылка действенности групповой структуры и качества подготовки масс, то есть нечто подобное статическому порядку в обществе и государстве. Душа – это импульс руководства, управляющий организацией и направляющий ее к цели завоевания политической власти (не обязательно данной политической власти). Взаимодействие их проявляется в стиле, тем более неповторимом, чем своеобразнее доктрина, чем сильнее организация, чем решительнее импульс руководства; и в то же время стиль чувствительно выражает любое несоответствие составляющих элементов. Доктрина может быть, наконец, формирующим принципом, но она может быть и просто полотнищем, которым ловко манипулирует борец за свои собственные интересы, или неподвижной подушкой под затылком самодовольно успокоившейся организации. То, в чем проявляется живое единство всех элементов, после эпохи Просвещения называется «интегральной политикой».

Но единство доктрины и практики вовсе не означает их тождества. Более того, в нем кроется чрезвычайное разнообразие. И это разнообразие движется между двумя (воображаемыми) полюсами.

Доктрина может до такой степени преобладать, что практика становится ее простым следствием. Тем самым, ей воспрещаются все те бесчисленные компромиссы, которые, вообще говоря, и составляют «историю» любой партии и повседневную политическую жизнь. Такой практике неведомы многие пути, ведущие в Рим; она знает лишь один трудный путь, но зато восходящий на небо.

Лучший пример – это марксизм. Никогда ни одно политическое движение не объявляло всему существующему столь бескомпромиссную войну. Никогда радикальное объявление войны не вызывало такого отклика. Никогда не было столь великого мыслителя и писателя, проявившего такую волю к борьбе и такой организационный талант, как Маркс. Но он мог так безупречно проводить свое знаменитое «единство теории и практики» лишь потому, что оно витало в пустоте, вне действительности, а следовательно не нуждалось в компромиссах. Когда же молодой марксизм оказался перед первым подлинно значительным и чреватым последствиями политическим актом – когда надо было слить воедино сторонников эйзенахского направления * В 1869 году в Эйзенахе состоялся рабочий конгресс под руководством А. Бебеля и В. Либкнехта и последователей Лассаля, для создания социал-демократической партии, – Маркс написал свою непримиримую Критику Готской программы, безрассудно поставив чистоту учения выше политической целесообразности. Но Бебель, несмотря на это, избрал собственный путь, и этой непоследовательностью создал предпосылки для завоевания марксизмом большой массовой партии; тем самым он открыл новый этап последовательной политики, официально продолжавшейся, при всем реформизме, до самой войны. Таким образом, немецкая социал-демократия была образцом преобладания доктрины, начиная со своего основания, в течение сорока лет.

Противоположная возможность – это первенство практики. Самым подходящим примером является, по-видимому, итальянский фашизм. В своем самом раннем виде он соответствовал развитию Муссолини в 1919 году, то есть был революционным национал-социалистическим движением с довольно радикальной внутриполитической программой. Но успеха он добился лишь тогда, когда после неудачи революционных выступлений социалистов сделался защитником «реакции» и все еще казавшегося под угрозой порядка. Идеологическое оправдание лишь медленно и нерешительно сопровождало решающие шаги практики. И, наконец, «первенство действия над теорией» стало даже главным пунктом доктрины итальянского фашизма.

Но если бы даже это представление не нуждалось ни в каких поправках или ограничениях, сомнительно, составляет ли оно фундаментальную черту всех фашистских движений, или мы имеем здесь дело с достаточно отчетливым различием, позволяющим полностью отделить итальянский фашизм от Аксьон Франсэз и от национал-социализма. Что касается Аксьон Франсэз, то вполне ясно, что доктрина имела для нее основополагающее значение; и как бы ни расценивать «мировоззрение» Гитлера, нельзя сомневаться, что сам он считал его важнейшей частью своей политической деятельности. Но, с другой стороны, для Морраса и Гитлера доктрина и практика никогда не составляли столь неразрывного единства, как для Маркса и для раннего Муссолини. Лишь в самом начале они решались прямо и откровенно излагать свои доктрины; вскоре им пришлось считаться с неизбежными союзниками, проявляя осторожность и скрытность. Опять-таки, и Муссолини приходилось скрывать нечто важное – пятнадцать марксистских лет своей активной жизни. Таким образом, во всех фашистских движениях отношение между доктриной и практикой вовсе не таково, как в марксизме: оно более запутано и более непрозрачно. Нелегко отличить, чтó является следствием, чтó предпосылкой, и чтó оппортунистическим приспособлением.

Именно поэтому столь важно изучение практики. Для Аксьон Франсэз это весьма затруднительно, из-за скудости материала. Но такое изучение обещает особенно интересные выводы. В самом деле, не только доктрина, но также организация и стиль борьбы Аксьон Франсэз не могут быть поняты как следствия мировой войны. Они в основном сложились уже к 1914 году. Хотя их масштабы могут показаться незначительными по сравнению с дальнейшим ходом событий, они имеют несравненное значение рудиментарных и первоначальных явлений.

Страница 14 из 25 Все страницы