От конца войны до осуждения Римом

После победы союзников – которую многие считали французской победой – репутация Аксьон Франсэз поднялась на небывалую высоту. Никто не мог отрицать или преуменьшить ее участие в триумфе. Самый центр тяжести ее позиции – на крайнем правом фланге страны, и без этого решительно принявшей «правую» ориентацию – должен был придать ей значительное влияние.

Между тем, конец войны означал, в конечном счете, смертный приговор ее тенденции, самой важной для нее самой. Из поражения могла бы возникнуть монархическая революция, как это уже случилось в 1815 году, и поражение дало монархии в 1871-73 годах временные шансы; но победоносная республика столь очевидным образом опровергла тезисы Морраса, что роялистская реставрация перестала быть реальной возможностью – по-видимому, навсегда. Таким образом, роялизм Аксьон Франсэз парализовал силу ее позиции и превратился в непреодолимое препятствие, преграждавшее ей любое участие в политической власти.

Но теперь исчезло и более общее значение, приписываемое Аксьон Франсэз, как парадигме некоторой сверхнациональной тенденции. Ее младшие родственники в Италии и Германии, оказавшиеся в более благоприятных условиях, развились с поразительной силой, оставив ей лишь место в своей тени. Что из того, что Леон Доде время от времени тиранизировал в парламенте правых, лихорадочно требуя привлечь Бриана к суду? В то же время более преуспевший противник парламента издевательски поздравлял римскую палату депутатов с тем, что он не устроил в ней бивак своих победоносных войск. Что из того, что в 1925 году, когда несколько сторонников Аксьон Франсэз было убито или погибло в уличных стычках, Моррас угрожал в открытом письме застрелить как собаку министра внутренних дел (еврея), если полиция не примет действенных защитных мер? Ведь вскоре мир увидел, например, в письме по поводу письма Потемпа, совсем иные безнаказанные угрозы государственной власти. Наконец, какое значение могло иметь выступление под руководством Аксьон Франсэз студентов-юристов Сорбонны, насильно навязавших свою волю министру в одном неважном вопросе? То, что на 15 лет раньше было первым раскатом грома, предвещавшем извержение вулкана и потому привлекавшем общий интерес, теперь, в бурное послевоенное время, казалось мелким происшествием местного значения. Несомненно, Аксьон Франсэз отступала, потому что не могла больше идти вперед.

И все же было бы неверно рассматривать остальную жизнь Аксьон Франсэз всего лишь как местное французское явление. Ситуации, в которых она находится, сохраняют свой парадигматическую природу; и если они имеют преимущественно духовный характер, удаленный от политических целей и обязанностей, это лишь увеличивает их познавательную ценность. В самом деле, Аксьон Франсэз предстояло еще встретиться со следующими фактами:

1. С победой собственного народа над ненавистным главным противником. Муссолини в Италии никогда не был в таком положении, или попал в него (в 1940 году) лишь ненадолго и не всерьез; а национал-социалистская Германия находилась в нем только короткие мгновения после первых успехов в Советском Союзе;

2. С сопротивлением консервативной силы, в тени которой она выросла. В аналогичной ситуации Муссолини был свергнут, а Гитлер уцелел;

3. С вовлечением в поле центре интересов более сильной, отчасти родственной и враждебной власти: такова была судьба Италии после 1935 года;

4. С собственной победой, совпавшей в начальной и конечной точке с поражением нации (правда, итальянскому фашизму предшествовала победа в мировой войне, но его исходным пунктом была интерпретация исхода мирных переговоров как национального поражения; концом Виши была, по общему мнению, победа Франции, но в понимании Морраса это было поражение нации; и в самом деле это было поражение той части нации, которая считала, что ее представлял Петэн);

5. С собственным поражением, очевидным и безнадежным. Такова была конечная ситуация Аксьон Франсэз, итальянского фашизма и национал-социализма, и только этих трех из всех направлений, которые можно, в самом широком и предварительном смысле, назвать «фашистскими», рассматривая их как оригинальные явления. Это пережила до конца лишь Аксьон Франсэз (потому что только ее глава, уже давно бывший этим движением, как были Гитлер и Муссолини после него, пережил его поражение). В аналогичных условиях находился Муссолини в течение короткого времени Repubblica di Salò * Республики Салó (итал.) .

Уже столкновение с триумфом нации заключало в себе зародыши будущего поражения. С первого дня Аксьон Франсэз протестовала против того, как правительство и союзники воспользовались победой, купленной ценой всей пролитой французской крови. «Плохой договор», как ей казалось, делал напрасными жертвы Франции: хотя он раздражал и терзал разбитого врага, он не задевал его жизненного нерва – национального единства. К несчастью Франции, демократическая традиция объявила это единство неприкосновенным; но из него неизбежно должна была вырасти большая реваншистская война. Жак Бенвиль дал в своих Conséquences politiques de la paix * Политических последствиях мира (фр.) шедевр популярного анализа и политического пророчества. (В национал-социалистской Германии эту книгу перевели как пример французской воли к уничтожению. При этом упустили из виду, что, напротив, она косвенным образом доказывала силу традиции, не считавшей волю к уничтожению высшим законом жизни народов, и поэтому сохранившей национальное существование Германии). Моррас высказывался, как всегда, более резко и принципиально.

Он требовал немедленно разделить Германию на 26 составивших ее государств и не стеснялся пожелать для Германии «bolchévisme bienfaisant” * «Благодетельного большевизма» (фр.) . Он обличал якобы германоманские чувства французских социалистов, радикалов и евреев, вносил предложения, сводившиеся к превращению Германии в военную колонию, и не упускал случая подчеркнуть, что раздел Германии – единственная возможность удержать ее от сокрушительной реваншистской войны. Этот умный человек, как будто ослепленный и разбитый своей страстью, не замечал, что готовил для Франции в ближайшем будущем, как только обнаружится нереальность планов раздела, пораженчество, неверие в себя и моральное разоружение. Он не ощущал, что его советы, фактически и морально не осуществимые для Франции, в то же время предваряли пропаганду Гитлера, лихорадочно восклицавшего перед Генуэзской конференцией: «Действовать, действовать, действовать, прежде чем эти болтуны соберутся!».

Страница 9 из 25 Все страницы