Стиль

Стиль – это видимая сущность политического феномена. Это не просто результирующая доктрины, организации и импульса руководства; более того, со временем стиль превращается в рамку, из которой никакая новая инициатива не может выйти, не разрушив все здание. Политическое движение скорее может отвергнуть какие-то части своей доктрины, изменить свое руководство или свою организацию, чем произвольно преобразовать свой стиль. Чем оригинальнее направление, тем меньше способен меняться стиль. Стиль – это живое прошлое. Поэтому его нельзя отделить, как составную часть, от других составных частей. Удавшаяся инициатива может повлиять на формирование стиля; стиль проявляется в реакциях на новую и неожиданную ситуацию. Чтобы постигнуть доктрину, требуется прежде всего разум; чтобы разобраться в организации, нужна воля; чтобы усвоить стиль, надо иметь, главным образом, такт. Стиль может отчетливо проявиться в одной фотографии, между тем как в тысячах речей можно найти лишь его следы.

Поскольку Аксьон Франсэз была организацией, сконцентрированной вокруг своей газеты, можно предположить, что стиль ее выражается преимущественно литературным стилем главных редакторов.

Уже у Морраса стиль далеко не безмятежен. В самом деле, как могла не отразиться в его манере письма – пластическим и ощутимым образом – его доктрина, объявлявшая большинство французов «imbéciles» * Идиотами (фр.) , а политическое руководство государства – комитетом безродных предателей и корыстных интриганов? Даже в тех случаях, когда его полемика держится в пределах холодной дистанции, его слова изображают ледяные бездны. Даже в 1915 году Клемансо для него «l’adversaire du pays...l’ennemi de toute sagesse et de toute raison» * «Враг отечества… враг всякой мудрости и всякого разума» (фр.) . Но нередко эта полемика принимает совсем уж личный и оскорбительный характер, в особенности в тех случаях, где речь идет о бывших политических друзьях. Когда в 1909 году политический представитель претендента высказался против Аксьон Франсэз, он оказался «бандитом» и другом евреев; когда в 1925 году Жорж Валуа порвал с Аксьон Франсэз, Моррас не счел ниже своего достоинства выдвинуть против него самые отвратительные обвинения (будто бы Валуа, будучи молодым человеком в России, стал там полицейским шпиком): ведь если эти обвинения были верны, они говорили бы и против него самого. Между тем, стиль Морраса кажется еще благородно сдержанным по сравнению со стилем Леона Доде. Фантазия романиста Доде снабжала его таким набором унизительных, насмешливых, презрительных оборотов и прилагательных, что целые поколения полемистов и памфлетистов могли бы черпать материал и мотивы из этого неиссякаемого источника, наподобие того, как средневековые римляне использовали Колизей – разумеется, оставляя в стороне непереводимые выражения, составляющие их добрую часть. Политический противник из христианско-демократического лагеря по имени Дене превращается у него в «Pied-Denais» * Созвучно выражению «нога из носа» , Жорж Оог в «Katal-Hoog» * Созвучно слову «каталог» . Весьма уважаемый ученый Жорж Гуайо обозначается как «petit tartufe Goyau» * Маленький тартюф Гуайо» (фр.) , «pleurnichard» * «Плакса» (фр.) , «nain moral et physique» * «Моральный и физический карлик» (фр.) , «plat pied en tout saison» * Прибл., «низменный пошляк» (фр.) .

Неудивительно, что Бриан для Доде – «le traitre» * «Предатель» (фр.) ; но даже самые консервативные из республиканских государственных деятелей подвергаются немногим лучшему обращению: Делькассе – это «le gnom de Fachoda» * «Гном Фашоды» (фр.)., намек на конфликт по поводу Фашоды , Мильеран – «le défenestré» * «Выпавший (или выброшенный) из окна» (фр.) , Пуанкаре – «le pleutre * «Трус, презренный человек» (фр.) .

Кто писал таким образом, кто велел своим боевым отрядам петь «la Gueuse on la pendra * «Негодяйку повесят» (фр.) », тот должен был получить всю власть, или ничего. Область компромиссов и маневров была для него закрыта.

Однако, предпосылки Аксьон Франсэз побуждали ее не только к абсолютной политике, но и к бесполезным и бессмысленным выходкам, которые совсем уже нельзя было назвать политикой. Поздней осенью 1923 года Доде писал: «…я аплодировал исчезновению Матиаса Эрцбергера (одним меньше!), исчезновению Ратенау (еще одним меньше!). Точно так же я буду аплодировать исчезновению Людендорфа и фон Секта, и я аплодирую немецкому голоду». Трудно представить себе большее ослепление. Но дело здесь не только в ослеплении; именно эта яростная вспышка ненависти доказывает, что Доде уже отчаялся в плане разделения Германии, все еще не исчезнувшем из политических дискуссий, и предался неконтролируемым эмоциям. Они не были, впрочем, лишены практических последствий, так как лили воду на мельницу вражеской пропаганды.

Во внутренней политике эта склонность к насилию не осталась чисто словесной. Как было показано, уже в самых ранних предприятиях Camelots du Roi отчетливо видны основные черты фашистского террора. Нельзя не заметить, как непрерывно развивались их песни. Недоставало еще некоторых послевоенных признаков: массовых демонстраций в мундирах, военной подготовки, посвящения знамен и парадов. Недоставало еще той ожесточенной серьезности, которая возникает лишь при виде смерти. Вместо нее было много юношеского задора, веселой веры в хитроумные выдумки. Например, уже вскоре после возникновения организации camelots сумели устроить освобождение арестованных товарищей с помощью остроумного телефонного маневра, «по приказу самого министра». Они остались верны этому стилю и после войны. Их собственная служба информации вклинилась в важнейшие телефонные линии, и когда в 1927 году Леон Доде был арестован после драматической осады здания Аксьон Франсэз, им еще раз удался, в большем масштабе, тот же трюк: звонок из «министерства» приказал директору Santé * Санте – парижская тюрьма немедленно освободить Доде, и когда контрольный запрос попал загадочным путем в то же «министерство», то ослушник был удостоен официальных ругательств. Государство собрало столько полицейских сил, как будто предстояло нападение на Елисейский дворец; и все же Доде сумел уехать в Брюссель, а вся Франция смеялась над удачной проделкой.

В самом деле, история Аксьон Франсэз изобилует юмористическими чертами. Но нельзя не заметить, что этот стиль, «ловкая комбинация мозгов и кулака», был чем-то совершенно новым, и что несовершенство его первых попыток как раз доказывало его оригинальность. И если Франция до 1942 года была избавлена от яростных социальных конфликтов, потрясавших Германию и Италию, то причина здесь в том, что в прошлом у нее была уже борьба из-за дела Дрейфуса, тогда как в Германии и Италии еще почти не было предвестников будущего землетрясения.

Конечно, Аксьон Франсэз не оставила нам ни одной фотографии, где столь наглядно и разительно отразился бы характер эпохи, как во множестве изображений эпохи итальянского фашизма и национал-социализма. Comités directeurs Аксьон Франсэз – группа мирных буржуа – проходит в торжественном марше в честь Жанны д’Арк, и в середине их идет маленький, седовласый и незаметный Моррас, с зонтиком в руке. Но разве Маркс и Энгельс не выглядят на фотографиях, в своих сюртуках, безобидными буржуа? И разве Маркс не выглядел в точности как буржуазно озабоченный отец, когда его дочь захотела выйти замуж? Само по себе изображение может ввести в заблуждение, точно так же, как стиль: только обобщающий взгляд может раскрыть политический феномен в целом.

Страница 17 из 25 Все страницы