Государство и война

Défense nationale * Национальная оборона. (фр.) . Самая опасная ошибка демократии столь важна, что она требует отдельного рассмотрения и особой критики, направленной против специфического образа действий врага. Конечно, можно представить себе государство, обладающее абсолютным суверенитетом, но не имеющее надобности направлять его наружу, так как ему ничто не угрожает. Но ведь даже в Утопии Томаса Мора это справедливо лишь в некотором приближении. В том мире, который есть в действительности, самым важным из всех суверенных прав остается право «войны и мира». Но демократия всегда забывает «первую обязанность государства: быть готовым к трагическому ходу событий». Она не хочет осознать сущностную связь государства с войной, и еще менее то обстоятельство, что государство – тем более государство, чем решительнее оно подготовлено к войне. Лишь при этом условии оно может сохранять мир. Но как может демократия признать этот закон, если столь очевидна ее слабость в центральной сфере государства? «Испокон веку военные и дипломатические акции были подчинены трем основным требованиям: быстроты, постоянства и тайны. Но испокон веку многочисленные собрания людей не могли быть ни очень быстры, ни очень надежны, ни очень секретны. Поэтому испокон веку дипломатией и войной руководят короли – то есть вожди. Испокон веку парламентские демократии ничего не понимают ни в дипломатии, ни в войне».

***

Король-предводитель и марки. Кто знает толк в войне, тот король. По представлению Морраса, он «абсолютный господин» своей армии, своего флота и своей дипломатии. Он – единая воля нации, столь независимая от всех низших стимулов (простой игрушкой которых остается демократия), что он может планировать и замышлять сколь угодно далекие предприятия. Самая известная книга Морраса, Kiel et Tanger, вся посвящена доказательству, что республика неспособна к добродетелям предвидения, постоянства и решительности, необходимым, чтобы нация могла выдержать борьбу в современном мире. И он печатает большими буквами вечный основной закон политической жизни: «Таким образом народы, управляемые их активными мужами и военными предводителями, одерживают верх над народами, которыми управляют их адвокаты и профессора».

Вполне очевидно, чтó означает для Морраса монархия: это военное королевство; уже в Avenir de l’Intelligence * Будущее интеллекта (фр.) он бесцеремонно приравнивает royauté * Здесь: Королевская власть (фр.) к gouvernement militaire * Военному правлению (фр.) . Король-предводитель – это вождь своего народа в войне и в подготовке войны: он неограниченный главнокомандующий, подготавливающий войну, подобно Ришелье – разжигающий во вражеской стране гражданскую войну, а затем умеющий нанести удар в надлежащий момент. Его война не должна быть такой, как прошлая, хотя и победоносная война республики, о которой Моррас сказал в 1920 году: «Вместо того, чтобы ей подвергнуться, надо было самим ее выбрать, начать в удобный для нас момент и в наших интересах».

Могло бы показаться, что это изображение делает Морраса прямо-таки поджигателем войны, предшественником Гитлера. Но для него высочайшим достижением политики был мир, и он всегда упрекал Наполеона в том, что тот был прежде всего королем-предводителем. И шедевром политики был для него мир, выгодный во всех отношениях, такой, как договор Ришелье после переговоров в Мюнстере и Оснабрюке. Наполеона же он упрекал не в том, что он вел войны, а в том, что он расточал французские силы в бесполезных походах ради принципов, угрожавших Франции опасными последствиями. Несомненно, в монархизме Морраса был реакционно-идиллический элемент, но гораздо важнее был его фашистский характер; прежде всего это был «призыв вождя», главы контрреволюции и суверена войны: «Нам не хватает его, человека у руля; нам не хватает этого человека, и только его».

Конечно, первая мысль Морраса – это «защита». Но эта защита ни коим образом не исключает агрессивных действий и политики аннексий, а, напротив, делает их необходимой предпосылкой. «Чудо всех чудес» не должно непосредственно граничить с врагом, его должны окружать полуколониальные области, марки, несущие на себе отпечаток его духа и прочно его ограждающие. По-видимому, он думает не о колонизации и «жизненном пространстве», но и не только о зонах культурноо влияния: он представляет себе (во время войны) «des Alsaces possibles» * «Возможные Эльзасы» (фр.) в нижнем течении Мозеля, предполагая, что Франция сохранит свою жизненную силу. А после войны он развивает подробный план (La Part du Combatant * Доля ветеранов (фр.) ), имеющий целью финансовое вознаграждение отдельных французских солдат посредством превращения Саара в нечто вроде военной колонии.

Пока отсутствует король, его замещает армия: это ценнейшая гарантия существования нации. Культ армии был для Морраса важнейшим мотивом его участия в деле Дрейфуса, основанием его борьбы с Жоресом и Марком Санье. И для него этот культ – вообще отличительный признак консервативной Франции. Даже у мелкой буржуазии шпага – самое излюбленное воспоминание: это символ чести, и в то же время знак благородства.

При этом у него вырывается примечательное выражение: он называет армию ce précieux faisceau de forces nationales * Это драгоценное соединение национальных сил (фр.) . И в самом деле, армия – это в сущности faisceau * Связка, пучок; в переносном смысле «соединение» (фр.) , fascio * Связка, пучок (итал.); от этого слова происходит «фашизм» (союз). Когда она обретет короля-предводителя, как об этом мечтает Моррас, она станет образцом «фашистского» общества.

***

Критика пацифизма. Взглядам Морраса противостоит одно распространенное «предубеждение»: это мнение, что эпоха европейских войн завершилась, и что вне Европы колониальные державы могут достигнуть дружеского согласия. Это «предубеждение» было верованием Сен-Симона, полагавшего, что индустриальный век по существу несовместим с войной; таково было также содержание завещания Наполеона; это было убеждение Огюста Конта; это была аксиома всего европейского либерализма, вплоть до глубокой пропасти немецко-французской войны. Мотивы, которые Моррас противопоставляет этому мнению, подтвердились на опыте; это эмпирические мотивы, не имеющие внутренней необходимости, но следствием их был материальный и моральный упадок Европы: считалось, что промышленное соперничество должно вызывать промышленные войны, а колониальная конкуренция – колониальные конфликты. Очевидно, что в основе такого взгляда лежит более общее убеждение, как будто выражающее вечный закон: материальное богатство, поскольку оно делимо, неизбежно порождает зависть и ненависть, а в конечном счете войну; чем больше богатство, тем более неизбежна война. Так объясняет Моррас в своей Anthinéa * Антинея (греч. имя, от глагола α’ντιζω «украшать цветами») мрачно-упрямый облик Флоренции, среди сладостной безмятежности ее окружения. Войне «суждено быть, пока будут люди». Но война не только вечна: она составляет благо. Без этого «прекрасного чередования ненависти и любви» человеку суждено было бы чисто растительное существование. Жизнь и война тождественны: в этом их благо. И опять Моррас подходит в своей критике ближе к Руссо и Марксу, чем к некоторым своим учителям и предшественникам – в этом случае к Конту.

Впрочем, Моррас доказывает слишком много. В самом деле, в его эмпирический материал входит и революция, и его аксиомы точно так же оправдывают социальную войну. Поэтому ему приходится ограничить право на войну сложными построениями. Цивилизация, – говорит он, – состоит именно в том, что воинственные инстинкты канализируются и направляются наружу, на внешнего врага. Классовая борьба нечестива, потому что она поражает мирное пространство нации. Конечно, войны ужасны, но плодотворны, тогда как дни после социальных революций, напротив, мрачны (mornes). Все эти аргументы – очевидные софизмы или petitiones principii * Petitio principali, в логике – подмена посылки рассуждения тем, что требуется доказать . Но они демонстрируют амбивалентность позиции Морраса (а вместе с тем фашистской и консервативной позиции) по отношению к войне. Моррас – национальный беллицист * «Сторонник войны», от лат. bella, война (по-видимому, неологизм автора) , и в то же время социальный пацифист. Он сражается с Жоресом – столь ожесточенно и озлобленно – не только потому, что тот разоружает Францию перед лицом немецкого нападения, но и потому, что видит в нем и его сторонниках социальных беллицистов: запрещая войну между государствами, они хладнокровно готовят войну между домами. Буржуазный пацифизм Сен-Симона и Конта, равным образом касающийся национальных и социальных отношений, он бесцеремонно отодвигает в сторону; для него гораздо важнее полупацифизм социалистов, прямо противоположный его собственному. К звукам clairons * Рожков, горнов (фр.) , воспевающих défence nationale * Национальную оборону (фр.) , примешиваются более мрачные инструменты défence sociale * Национальную оборону (фр.) , извращающие самый культ армии: «Во Франции можно высказать аксиому: «Без армии нет общественного порядка». И тогда господа радикалы, социалисты и коммунисты завладеют всем».

Страница 21 из 25 Все страницы