Условия для сохранения культуры

19 апреля 2005 г.

Я вспомнил один разговор с тобой, по поводу условий развития культуры, и хочу выразить некоторые соображения, далёкие от оптимизма, но связанные с историческими фактами. Справедливо, что величайшие достижения культуры были обусловлены богатством, что, например, Афины пятого века и Флоренция пятнадцатого были купеческие города. Но нет ли в наших выводах логической ошибки post hoc, ergo propter hoc – после чего-то, значит вследствие этого? Прежде всего приходит на ум пример Коринфа. Это был город, не менее богатый, чем Афины, тоже богатый от ремёсел и торговли, и подобно тому, как Афины господствовали на Эгейском море и на Чёрном, коринфяне преобладали на Адриатике. Их город был полон произведениями искусства (что известно по поводу его разграбления римлянами), но никакие виды искусства не водились в Коринфе, не было там ни учёных, ни писателей, ничего, кроме богатства! Почти буквальная параллель – Венеция и Генуя. В первой искусство развилось, во второй – только роскошь.

Козимо старший, умерший в 1464 году, был гениальный делец и великий покровитель искусства и литературы. Но уже сын его, Пьетро ревматик, ни к чему не был способен, а внуков – очень способных Лоренцо и Джулиано – как я с удивлением узнал, Козимо вовсе не учил финансовому делу. Лоренцо всё же усвоил все секреты торговли и политики. Но вот в расцвете его жизни фирма Медичи трещит по всем швам: В 1477 году обанкротился филиал в Лондоне, в следующем году – филиалы в Брюгге и Милане, а в 1479 в Авиньоне. Трудно понять, как Лоренцо остался на ногах до 92 года, когда он умер. По-видимому, соединение деловых способностей и культурных интересов – очень редкая вещь. В интересующем нас обществе величайшее развитие западного капитализма в двадцатом веке не создало больше никаких меценатов: миллиардеры просто вкладывают деньги в картины, или собирают их для престижа, сами же культурно импотентны.

Можно было бы думать, что здесь важны общие условия культуры – свобода и богатство. Я хорошо знаю, что свобода торговли и вообще экономической деятельности обычно была благоприятна для культуры – как её питательная среда. Но это не относится к фазе разложения культуры, которую мы переживаем. Это сочетание богатства и пошлости заслуживает изучения, но вряд ли порождает особые надежды. Конечно, если не мыслить столетиями и не возлагать надежды на слепые процессы исторического становления, в ходе какого-нибудь «нового средневековья».

Я думаю, что главное расхождение между нами состоит не в мышлении, в котором мы можем объясниться, а в эмоциях по отношению к буржуа. Во мне несомненно сидит интеллигентское отвращение к этому человеческому типу – не бездумная ненависть коммунистов, стремившаяся к физическому истреблению «классового врага», а более глубокое неприятие всего буржуазного склада личности, построенного на финансовом расчёте и непременно вытесняющей всё человеческое на периферию душевной жизни. Ты не станешь отрицать, что в этом я заодно со всеми сколько-нибудь значительными писателями и художниками. Во всей мировой литературе не найти ни одного положительного образа буржуа! А из философов буржуазны были только английские эмпиристы, Локк и Юм. Локк сначала выводит общий принцип, по которому каждый человек может владеть лишь таким участком земли, который он может сам обработать со своей семьёй, а затем основывает на этом священный характер собственности вообще, и отлично прилагает этот принцип к собственности своего времени! А Юм не такой убеждённый оптимист – он попросту мирится с тем, без чего люди не умеют обойтись, и вообще разделяет обычный презрительный взгляд на «природу человека». Это последнее понятие особенно забавно в устах такого великого логика. Но Юм и вообще был лицемер, так и не решившийся прямо признаться  в своём атеизме (он оставил об этом работу для посмертной публикации). В общем, философы слишком часто были трусливы и неискренни. Но мнением философов теперь никто не интересуется. А вот писатели и художники не дают буржуа никакой пощады! В чём причина такого единодушия? Даже Томас Манн, понимавший умом свою непреодолимую буржуазность (знаменитое место в истории Тонио Крегера), не щадит свой собственный класс в своих романах и рассказах.

Да, я пытаюсь припомнить, какой писатель положительно изобразил буржуа, и не могу такого найти. Европейская культура отвергла буржуа – хотя она по происхождению и буржуазная культура! Что же касается идеалов этой культуры, то они так же мало напоминают имущественные интересы, как цветы и фрукты не вяжутся с навозом, бывшим так долго единственным удобрением. Если мне скажут, что без навоза нельзя обойтись, в этом есть некая правда, при нынешнем состоянии земледелия. Но можно заметить, что нужны ещё семена прекрасных растений, и что, вопреки мнению старых учёных, живое не возникает просто из грязи. Вот почему надо заботиться о сохранении семян. Они занимают не так много места, но существует реальная опасность, что многие виды живого будут просто утрачены – если положиться на самозарождение живого из грязи. Может быть, неизбежен будет период сохранения культуры в катакомбах. Помнишь ли ты книгу Бредбери «427 градусов по Фаренгейту»? Теперь почти невозможно объяснить людям, что такое пошлость. Для сохранения культуры нужна элитарная среда, которая почти исчезла. Моя книга * «Инстинкт и социальное поведение»  главным образом говорит о сохранении семян: жаль, что эта метафора не пришла мне в голову, когда я её писал.    

Как странно, что нас не учили разводить цветы. Это хотя бы суррогат красоты.

Страница 30 из 30 Все страницы