Безусловный суверенитет

Если еврейская цель «бесспорно состоит в распространении на весь мир невидимого еврейского государства, как верховной господствующей тирании», то нападению подвергается прежде всего суверенитет государств и народов. Поэтому защита и обеспечение суверенитета – важнейшая задача расово сознательного государственного руководства.

Но суверенитет для Гитлера – отнюдь не юридическое понятие; он означает реальную независимость и имеет для него две основных предпосылки.

Во-первых, суверенный народ должен быть в состоянии прокормиться продуктами своей собственной земли. Во-вторых, его пространство должно давать ему военно-географическую защиту.

Когда отсутствует одно из этих условий, то независимость уже потеряна, если даже формальный суверенитет торжественно признан, «поскольку очевидно, что в такое время, когда судьба мира определяется гигантскими государствами, государствами площадью от 11 до 17 миллионов квадратных километров, когда судьбу мира определяют государства из сотен миллионов людей, уже нельзя говорить о суверенитете малых государств».

Немецкий народ находится в положении, когда оба этих предварительных условия все больше утрачиваются, а потому ему угрожает перспектива опуститься до уровня мелкого государства. Он давно уже не может сам прокормить собственное население, и потому должен был перейти к индустриализации, которая «вредна» прежде всего для суверенитета. Вследствие технического развития его пространство перестало уже быть фактором силы, «потому что на самолете можно облететь нашу немецкую территорию в какие-нибудь четыре часа. Это уже больше не площадь земли, сама по себе представляющая защиту, какую имеет Россия, площадь которой сама по себе есть сила, то есть коэффициент безопасности».

Из этой дилеммы выход указывает сама природа. В самом деле, во все времена все живое было размножающимся, имеющим питание, пространство, но остающимся равным себе. Исходя из этой мальтузианской предпосылки, Гитлер приходит к концепциям, которые можно было бы назвать переводом марксизма на фрагментарно-биологический язык. Жизнь понимается прежде всего, как количество «субстанции из плоти и крови» (народа); она все время растет, перерастая имеющиеся площади земли, подобно тому, как в марксизме производительные силы всегда перерастают производственные отношения. Марксистской революции, открывающей свободную дорогу для нового, соответствует у Гитлера война, прибавляющая землю соответственно приросту населения. Конечно, эту войну может вести лишь народ, «внутренняя ценность» которого обеспечивает его успешную «борьбу за существование». Эти предпосылки многое объясняют в страхе Гитлера и в его расовой доктрине. В самом деле, он нередко высказывался о немецком народе с жестокостью и бессердечием, черпая уверенность лишь в мысли, что «народ, в течение тысячелетий дававший бесчисленные примеры высочайшей внутренней ценности, не мог внезапно, в один день потерять эту врожденную, наследственно приобретенную ценность». Поэтому он и в самом деле верит в реальность альтернативы, заключенной в словах: «Мы погибнем, если у нас не хватит уже силы захватить столько места и земли, сколько нам нужно». «Погибнуть» означает здесь: потерять тотальную независимость и безусловную самостоятельность. В этом смысле в Моей борьбе говорится: «Только достаточно большое пространство на этой Земле обеспечивает народу свободу бытия».

Доктрину Гитлера о жизненном пространстве нельзя считать просто теорией, перенятой им у Ратцеля, Гаусгофера, или даже Маккиндера. Если исходить из категорий крестьянского и солдатского мышления, соединив их с немецкой робостью перед миром, и поместить их в эпоху действительно исчезающего реального суверенитета государств, то неизбежно возникает представление о жизненном пространстве и приобретении земли, как об элементарных потребностях самой жизни. И хотя Гитлер не был личностью солдатского, и тем более крестьянского типа, это не значит, что он не мыслил в категориях крестьянина-воина. Но прежде всего он был немец, не знавший и не желавший знать ничего, кроме Германии; и эта Германия, в некоторых из своих самых значительных традиций, шла далеко навстречу мышлению Гитлера. И таким образом в самой «прогрессивной» индустриальной нации Европы смогли воскреснуть представления, казалось, происходящие из эпохи переселения народов: «Простраственно-политические нации во все времена были нациями крестьян и солдат. Меч защищал у них плуг, а плуг кормил этот меч».

Когда Гитлер, меньше чем через два десятилетия после написания Моей борьбы, как будто осуществил свою программу, завладев половиной России, он мог, наконец, с уверенностью смотреть в будущее: Германия должна была стать самым автаркическим из государств, в любом отношении – у нее будет в изобилии даже хлопок. И он восхвалял крестьянина, того самого, кто с полным правом похоронил всю его уверенность.

Но проблема продовольственной автаркии представляет собой лишь один из аспектов захватнической политики национал-социалистов; другой и возможно более важный – это обеспечение военной самодостаточности и обороноспособности. Он объясняет некоторые кажущиеся парадоксы этой политики в ходе войны. В самом деле, очень скоро обнаружилось, что захвачено намного больше земли, чем можно было заселить. Теперь численность населения должна была угнаться за пространством, то есть возможно сильнее вырасти в кратчайшее время. Старые меры популяционной политики оказались далеко недостаточными: пытались переселять на Восток голландцев и скандинавов; Гиммлер занялся захватом «хорошей крови», отнимая у порабощенных не только землю, но и детей; всерьез размышляли о превращении Германии в большой человеческий питомник с рациональным учетом половой потенции всех мужчин и женщин.

Все это кажется гротескным и невероятным, если видеть здесь лишь попытку осуществления странных теорий; но это представляется связным и последовательным, если рассматривать такие мероприятия как стадии отчаянной гонки к цели безусловного и вполне обеспеченного суверенитета.

Страница 20 из 30 Все страницы