Вечная война

Война относится к суверенитету не только как средство к цели. Она – его высочайший акт и подлинное свершение. В самом деле, она взрывает, в случае надобности, тесноту пространства, угрожающую опасностью суверенитету. Для Гитлера войны – это революции здоровых народов. Поэтому он называет войну «самым сильным и самым классическим выражением жизни». И как раз для его эпохи, как он полагает, характерно, что «гороскоп времени» предсказывает «не мир, а войну».

Одобрение войны для Гитлера было с ранних лет самоочевидно; ему не надо было этому учиться, как Муссолини. Как он рассказывает в Моей борьбе, уже мальчиком он упрекал судьбу в том, что ему довелось, как ему казалось, родиться в мирную эпоху с ее «спокойным взаимным надувательством»; бурскую войну он воспринял как проблеск зарницы. Конечно, в этом воспоминании может заключаться некоторая стилизация собственной биографии, но, несомненно, пацифистское настроение предвоенных лет едва ли коснулось Гитлера. Впрочем, ему чуждо было романтическое восхваление войны, какое было свойственно, например, Рему. Если не принимать всерьез его рассуждения о приобретении пространства, то его тезисы о войне и мире в Моей борьбе не отличаются от убеждений многих его современников. Коррадини и Моррас тоже держались мнения, что вечный мир должен погубить человечество, и в исторических выкладках можно было найти в скрытом виде утверждение, что «единственная в своем роде подготовка будущей вооруженной схватки» должна быть выполнена вовсе не парламентским путем. Дело Гитлера состояло не столько в словах о войне, сколько в практической подготовке к ней народа. Застольные разговоры поразительным образом раскрывают, как решительно он с самого начала хотел войны, и с какой беззаботностью он ее финансировал, в расчете на будущую добычу. Если его указания могут быть неточны в деталях, они дают все же самое ясное представление о духе, господствовавшем и в «мирные годы», с 1933 по 1939. Любой основательный анализ мышления Гитлера должен привести к выводу, что он не перешел при этом с пути «социального народного вождя» на другой путь, а проявил крайнюю, в основном неизменную последовательность своей природы. Так, он способен был посреди войны высказать утверждение, что мир, длящийся более 25 лет, вреден для нации. Перспектива постоянного военного положения на восточной границе его очень радует: оно будет содействовать тому, чтобы Германия не впала снова в европейскую расслабленность. Гиммлер изобразил это представление в подробностях. Таким образом, понятие «мирового господства» в смысле Гитлера отнюдь не означает перманентного мирного состояния, а должно пониматься как постоянное военное положение с обеспеченным превосходством Германии: с несколькими небольшими армиями можно будет постоянно господствовать над большим числом народов. Насколько чуждо было Гитлеру представление о каком-либо принципиальном изменении отношений между нациями, видно из его замечания, что если будет выполнена задуманная дуче программа лесонасаждений, то, возможно, через сто лет придется вести войну с Италией.

Войну в смысле Гитлера отнюдь не достаточно характеризует выражение «агрессивная война». Это разбойничий набег и война на уничтожение; именно поэтому она – высочайшая форма жизни, делающая юношу мужчиной и народ «расой». Гитлер был вполне прав, сказав, что война вернулась к своей первоначальной форме. В самом деле, в такой войне никакая религия не отправляется в поход, чтобы распространить свою веру; никакая нация не поднимается, чтобы обрести свое единство – объединенное тотемом племя под руководством всемогущего военного вождя становится на путь войны, чтобы смертью других утвердить и обеспечить собственную жизнь. Но в целом это загадочное явление непонятно, если не принять во внимание, что оно было также и оборонительной войной – в некотором смысле, который еще предстоит ближе рассмотреть.

Страница 21 из 30 Все страницы