Новое начало (1925 – 1930)

Путч 9 ноября 1923 года означает конец первого периода политической деятельности Гитлера. Он имел самое важное, но до сих пор наименее известное значение для его развития. В нем были заложены основы и расставлены вехи. С этого времени обучение касается лишь внешних слоев его личности, временно выдвигая или скрывая ту или иную черту его характера; но Моя борьба содержит уже, достаточно полную выборку его мыслей и переживаний тех лет. К национал-социализму еще больше, чем к Аксьон Франсэз, гораздо больше, чем к итальянскому фашизму, применимо изречение Гёльдерлина, что сильнее всего рождение и тот луч света, который падает на новорожденного. Если мы осветим этот начальный период с некоторой подробностью, то в дальнейшем в этом уже не будет надобности: события как таковые в основном известны, а бесчисленные частные вопросы мы не в состоянии здесь ни изложить, ни тем более разъяснить. Интерес представляют лишь связь с начальным периодом и сравнение с итальянским фашизмом.

По всей видимости, путч должен был стать концом политической карьеры Гитлера. В любом нормальном государстве вооруженный акт государственной измены навсегда исключает человека из гражданской, и тем более из политической жизни: даже при слабой власти Германского Союза все вожди баденско-пфальцского восстания умерли в эмиграции или в тюрьме. Сверх того, Гитлер был иностранец, и, наконец, его поведение у Фельдгернгалле никоим образом не было ни мужественным, ни даже честным.

Но государство в этом случае не было нормальным государством: это было самонадеянное региональное государство, руководство которого глубоко запуталось в изменническом предприятии, а высший князь церкви лишь незадолго до этого назвал революцию 1918 года «клятвопреступлением и государственной изменой». Поэтому Гитлер, как «революционер против революции», мог раскрыть свою душу перед своими судьями и перед публикой. Он впервые получил трибуну, с которой весь мир слышал его обвинительную речь.

Короткое и почетное заключение в крепости Ландсберг дало ему досуг продиктовать первый том своего главного произведения, и тем самым сделать второй большой шаг из своей баварской ограниченности.

Его отсутствие в политике показало националистам, как сильно он им был нужен. И в то же время оно привело его к разрыву с Люденсдорфом и – временно– с Ремом.

Поэтому партия, которую он основал в январе 1925 года, была в некотором смысле новой партией. Не менее глубоко изменились условия: послевоенное брожение было преодолено, и республика укрепилась.

Гитлер довел до крайних пределов изменение партии, что было, впрочем, лишь осуществлением уже имевшихся тенденций: его положение фюрера было закреплено в уставе, и с этих пор у него были только подчиненные.

Он не принял во внимание изменение условий. Если бы он был только мономаном, то он продолжал бы говорить и писать о ноябрьских предателях и о еврейской республике. Но он умел делать эту необходимую вещь, не упуская из виду другую, неизбежную. Он дал баварскому премьер-министру и церкви успокоительные заверения – причем некоторые группы националистов начали подозревать его в «оппортунизме». Но он проявил даже мужество, прямо выступив против излюбленных представлений националистов. Он упрямо защищал тезис, что Южный Тироль не должен препятствовать союзу между Германией и Италией: не следует возбуждать у южных тирольцев несбыточные надежды, а надо рассматривать эту страну как мост между обоими государствами. Такая политика отказа, проводимая им самим, принесла ему много вреда, но только у «протестующих патриотов» и членов отечественных союзов, которых он и так откровенно презирал. В самом деле, ход его мыслей не выходил за рамки его логических предпосылок: не следовало фронтально выступать, по эмоциональным мотивам, против всех победоносных держав, а надо было выбить из прежней вражеской коалиции отдельные государства, составив таким образом новую группу интересов с новыми целями; лишь на этом пути можно было надеяться поставить себе ту цель войны, которая стоила бы усилий и кровавых жертв – приобретение земель для обеспечения безопасного существования народа. То, что Штреземан (по-видимому) делал ради мира – политику ликвидации войны – Гитлер хотел осуществить ради лучшей войны. Нетрудно было понять, что примирение с Баварской Народной Партией * Bayerische Volkspartei и католической церковью не имело иной цели, и что «система» будет тем более безжалостно уничтожена, когда удастся ловко лишить ее потенциальной поддержки.

Но этот путь не так быстро вел наверх, как первый. Избрание Гинденбурга рейхспрезидентом никак нельзя было сравнить с приходом к власти баварского правительства Кара в 1919 году: если оно и подтверждало силу монархических традиций в немецком народе, то в других отношениях оно было все же виртуальной победой республики, и правые националисты в следующие годы не раз отчаивались в своем прежнем герое. Гитлер уважал кого-либо только при известных условиях, но ненавидел всегда безгранично: он уважал фон Кара, поскольку оба они ненавидели «грешный Вавилон» – Берлин; но Гинденбург сам стал теперь частью «системы». А эта система принесла успехи, коммунистические восстания могли теперь явиться лишь в кошмарном сне, и Германия снова стала фактором европейской политики. Время работало теперь не в пользу Гитлера. Одно время он, казалось, хотел ограничиться своей газетой, как единственной позицией власти – что всегда делал Моррас, и некоторое время Муссолини – а возрожденная СА служили бы главным образом для распространения партийной газеты,наподобие Camelots du Roi.  * Королевских молодчиков (фр.) Есть и третья, самая важная аналогия. Так же как Гранди и Бальбо работали в Эмилии и за, и против Муссолини, теперь другие люди на обширном Севере Германии работали за и против Гитлера. И эти другие представляли некую другую форму социализма внутри “национал-социалистской” партии, и не все они довольствовались, подобно Готфриду Федеру, простым признанием. Теперь Гитлер должен был бороться – за действенность его партии в немецком обществе, и вместе с тем за ее фашистский характер.

Эта борьба была связана с именем Грегора Штрассера, и еще больше его брата Отто Штрассера, но оба эти брата, происходившие из Ландсгута, были скорее выразителями, чем причиной этого конфликта. Они перенесли НСРПГ в Северную Германию, и особенно в Рурскую область, а там многое, находившее отклик в Мюнхене, казалось чужим. Когда в 1925 году северо-немецкие и западно-немецкие гауляйтеры, собравшись в Ганновере под эгидой Штрассера, основали свое собственное “Рабочее сообщество”, в этой фронде в значительной мере отразился северогермански-протестантский индивидуализм, не желавший подчиняться мюнхенскому “папе”. А в Рурской области нельзя было просто заклеймить марксизм как еврейскую выдумку. Здесь антикапиталистическая критика слишком уж вытекала из самих условий жизни, атмосфера была слишком полна ею, так что любая “революционная” партия должна была здесь быть социалистической в гораздо более искреннем смысле, чем в Мюнхене. Этот новый социализм нашел свое самое раннее выражение в Национал-Социалистских Письмах, которые Штрассер издавал с конца 1925 года, и которые редактировал молодой д-р Пауль Йозеф Геббельс. Здесь одобряли классовую борьбу, здесь говорили об участии в прибылях, здесь провозглашали союз с Советским Союзом и со всеми угнетенными народами, точно так же, как это делали некоторые из радикальных национал-революционеров. Розенберг в Фелькише Беобахтер пытался – без особого успеха – успокоить это брожение умов и восстановить равенство “Советская Россия = Советская Иудея”. Гитлер ни минуты не колебался в своей западной “ориентации” (конечно, ослабленной его неизменной враждебностью к Франции, и потому неправдоподобной); он не колеблется также в своей высокой оценке “личности” и ее права на частную собственность, а в вопросе о компенсации имущества князей, в котором социализм Штрассера хотел встать на сторону левых партий, он нанес ему тяжелое поражение. На бамбергском совещании фюреров в феврале 1926 года, тщательно подготовленном Гитлером, Штрассер оказывается изолированным; его “молодой человек” Геббельс переходит на сторону Гитлера и вскоре становится там пропагандистом культа фюрера, еще долго весьма неприятно действующего на многих в Северной Германии – к которым в этом отношении принадлежал и Розенберг. Но это еще не решило исхода борьбы. Братья Штрассер основали в Берлине Кампф-Ферлаг * «Боевое издательство» и овладели на некоторое время национал-социалистской печатью столицы. Даже язык Геббельса, которого Гитлер только что назначил гауляйтером Берлина, в эти ранние годы доказывает силу социалистических тенденций. Он хочет противопоставить гнилому духу либерализма “социалистическую волю к преобразованию Четвертого Сословия – рабочего класса”. Пролетарий стал интернациональным из-за трагического ощущения, что ему до сих пор не указали национального пути решения его жизненных вопросов. Геббельс велит изображать на своих плакатах «Людей в коричневых рубашках, немецких пролетариев… с развевающимся вокруг них боевым красным знаменем”. Лишь со временем все это превратится в совершенно неправдоподобные штампы.

Социализм Отто Штрассера был гораздо более устойчив и намного лучше продуман. Маркс, конечно, причислил бы его к мелкобуржуазному социализму. В его самом известном программном документе речь идет об имперской камере сословий и о цехах, о наследственных поместьях и о реаграризации Германии. Штрассер требует автаркии и введения внутренних денег, революционной войны против Версаля и создания военного дворянства. Но требования раздела крупных земельных владений, участия в доходах, народного государства германской демократии имеют не только демагогический тон. В целом это подлинно социалистическая программа, во всяком случае, поскольку она полна пафоса расширения и реализации свободы.

Но с такой программой нельзя было найти союзников, и уж конечно не тех, кто был теперь нужнее всего. В самом деле, при первых признаках экономического кризиса и при появлении плана Юнга немецкая промышленность начала пересматривать свои дружественные к республике позиции. Лидером Немецкой Национальной Партии * Deutschnationalen стал Гугенберг, а это означало, что уже начавшаяся интеграция правых в республику будет задержана, или даже обращена вспять. Его «Имперский комитет немецкого народного протеста против плана Юнга и виновников войны» был первым прообразом коалиции, которая через три года должна была положить конец республике. Войдя в нее, партия Гитлера снова стала тем, чем была в Баварии: признанным и громогласным союзником могущественных кругов, слишком слабых, чтобы управлять всем. Как же тут Гитлер мог терпеть человека вроде Отто Штрассера, или нуждаться в нем? В последнем многочасовом разговоре с ним разногласия были высказаны, а спор был по существу уже решен. Если верить рассказу одного из партнеров, Гитлер самым резким образом противопоставил штрассеровскому национал-социализму свою доктрину о господстве греческо-нордической расы – не национальную и не социалистическую. Вскоре Отто Штрассер вышел из партии и выпустил свою газету с крупным заголовком: Социалисты уходят из партии. В реальном отношении это не было важным событием, но оно отметило некоторый идеальный момент серьезного значения. С этих пор «антифашисты» были также среди правых. С этих пор даже самый недоверчивый капиталист мог не считать НСРПГ левой партией.

Страница 9 из 30 Все страницы