Далекие образцы

Образцы, на которые ориентировался Гитлер, определенным образом менялись и, кроме того, находились на различных уровнях. В целом в его случае можно гораздо меньше говорить об «обольщении историей», чем в случае Морраса, поскольку он гораздо меньше ориентировался на определенные и ощутимые периоды собственной истории.

Раньше всего это заметно в Моей борьбе, и вообще в раннем периоде. Он не только восхваляет в это время армию и чиновников бисмарковской Германии, он хочет снова сделать Германию «тем, чем она когда-то была», он хочет «вытащить из грязи старую кокарду». Его критика демократии и парламентаризма очевидным образом развивается из созерцания этой лучшей Германии. Но даже в его «время борьбы» она для него не так важна, как эпоха Людовика XIV для Морраса; после захвата власти он все более подчеркивает великолепие его собственного предприятия, а в Застольных разговорах он выражает благодарность социал-демократам за то, что они прогнали монарха. Из эпох немецкой истории он оказывает теперь милость только средневековой империи, «величайшему эпосу» после гибели Римской империи. Но даже в ней он гораздо меньше ценит то, чем она была, чем воображаемый идеал – то, чем она могла бы быть.

Неизменным остается его предпочтение к Римской империи. Очень вероятно, что он никогда не сравнивал себя в своих мыслях с Арминием, а искал параллели в римских императорах. Можно, пожалуй, считать простым отклонением его высокую оценку католической церкви (за ее догматику, дисциплину и устойчивость), поскольку она часто отталкивала его приближенных из протестантской Северной Германии.

Еще примечательнее его неизменное восхищение Спартой, которую он назвал в одной речи 1929 года «самым чистым в истории образцом расового государства». То, что 6000 господ умели владеть 345000 рабов, было для него в Застольных разговорах прямым прообразом будущего господства на Востоке.

Ближе он видит пример англичан. Он часто повторяет, что Восток для Германии должен быть тем, чем Индия является для Англии. Здесь должен возникнуть новый тип людей: вице-короли. Лишь большие пространства дают уверенность в себе и преодолевают мелкобуржуазную узость: теперь немцы, наконец, сравняются с англичанами. Надо восхищаться английской надменностью и дерзостью, надо ей подражать. Национальная замкнутость Англии должна стать впечатляющим образцом.

Американскому народу он приписывает, до разочарования Рузвельтом, намного бóльшую ценность, чем всем европейским народам (потому что переселенцы были лучшие люди). Иммиграционную политику США он считает образцом ясного расового сознания.

Современная действительность, из которой Гитлер исходит, это мировое господство белой расы (к которой он, по-видимому не относит евреев и славян). Известен ряд его предложений гарантировать английскую всемирную империю; во время войны он высказал вполне искреннее сожаление, что не может вести войну против большевизма в союзе с английским воздушным и морским флотом.

В действительности же его союзниками были японцы, и ему приходилось много раз, даже перед самим собой, защищаться от упрека в предательстве его собственных расовых принципов. Но прагматические обоснования, которые он дает в разных случаях, не говорят о том, что ему в самом деле важно; он искренне восхищается дальневосточной страной. Япония, не тронутая христианством, недоступная для евреев, внутренне замкнутая, со своим языческим культом кажется ему чем-то вроде естественно фашистской страны, указывающей путь для его собственных усилий.

Наконец, среди образцов Гитлера нельзя не видеть евреев. Их расовая замкнутость всегда вызывала у него зависть и страх. Насколько его ожесточенная борьба основывалась, по-видимому, на преувеличенной оценке врага, и насколько планы относительно Мадагаскара были для него простым паллиативом, видно из его попутного замечания в Застольных разговорах: если ввести в Швецию 5000 евреев, то скоро они займут там все руководящие посты.

Общая черта всех этих образцов состоит в том, что они очень далеки от конкретной немецкой действительности и истории. В высшей степени замечательно, что самая решительная немецкая борьба за самоутверждение была связана с безжалостно радикальной духовной капитуляцией. В самом деле, что же вообще можно было назвать «Германией», если самое страстное желание было – сравняться с англо-американцами, японцами или спартанцами? Но и здесь проявляется общая характерная черта фашизма: при всех его претензиях на традиционализм он всегда, по крайней мере потенциально, враждебен истории. Вместе с тем, нельзя упускать из виду действие, в качестве усиливающего момента, уже указанной личной черты Гитлера – его “détachement” * Изолированности, оторванности (фр.) .

Страница 23 из 30 Все страницы