Абсолютное господство

Остается выяснить, кто же ведет эту войну за абсолютный суверенитет, то есть какова социальная структура этого марширующего народа.

При первом взгляде многое говорит за то, что национал-социализм был популярным массовым движением, а Гитлер – его плебисцитарно избранным вождем. Все массовые движения этого рода бывают наполнены резким негодованием против господствующего социального неравенства, а их вождь, как правило, приходит к власти против воли руководящих кругов.

Кажется, что главными лозунгами молодого национал-социализма были братство, единство, народная общность, и миллионы людей под этим впечатлением примкнули к движению. Гитлер выразил в идеальном упрощении плебейское ощущение массы, когда в 1932 году негодовал против правительства фон Папена: «эти высокородные господа, уже по рождению принадлежащие какому-то другому человечеству». И сразу же после победы он снова подтвердил господствующее ощущение единства, сказав, например, что это движение означает осознание миллионами людей своего братства. Совершенно очевидно, что таков был смысл часто употребляемого термина «образование народа» (“Volkswerdung”), и в этом же смысле Гитлер уже рано отверг классовую борьбу, с обоснованием, что все немцы – одной крови, и что их расовая общность должна быть сильнее любых экономических различий. Гитлер снова и снова находил слова почти мистической коммуникации с широкими массами, и из этой связи развивал возражения против немецких националистов (Deutschnationalen); «Борьба, которая только и может освободить Германию, потребует сил, происходящих из широкой массы. Без немецких рабочих они никогда не построят немецких рейх! Сила нации – не в наших политических салонах, а в кулаке, в уме и воле широких масс. И так бывает всегда: освобождение не приходит сверху вниз, оно возникает снизу». На такие выражения часто опиралась впоследствии консервативная критика: Гитлер, по ее словам, был плебейский вождь массы, по существу продолжавший враждебную знати объединительную работу Французской Революции, и потому его надо считать одним из последователей Руссо.

Но против такого истолкования – наряду с полемикой против «расовой каши единого народа» – настораживают уже многочисленные места в Моей борьбе, откровенно выражающие суверенное презрение к массе и изображающие с циничной проницательностью ее инертность и женственный характер. Еще более характерны в этом смысле рассуждения о сущности и возникновении государств, занимающие – не только в Моей борьбе – центральное место в политическом мышлении Гитлера. Это не что иное как доктрина о творческом расовом ядре и о государстве как системе расового господства. Она представляет лишь парафразу теории Гобино, конечно, развитую в одном решающем пункте, то есть в применении к нынешнему положению.

С древнейших времен арийские расовые ядра, как носители света и единственные представители «культуротворящей первичной силы», вторгались в массы неполноценных людей и, опираясь на труд порабощенных, развивали свои творческие задатки. Они погибают, когда становятся жертвой первородного греха и смешивают свою кровь с кровью своих рабов.

Эта «донациональная» доктрина естественным образом служила основой самопонимания французской аристократии. Гитлер перенимает ее, конечно, не только потому, что она заняла со времени Дрюмона почетное место в антисемитской литературе – в качестве предпосылки для обвинения паразита-еврея, – но еще и по той причине, что она позволила ему глубже понять коммунизм. В самом деле, неполноценность вражеского мировоззрения может быть таким образом сведена к мнимому явлению природы, точно так же, как высокая ценность собственного. Коммунизм – это не что иное как попытка восстания некогда порабощенных народных слоев низших рас, родственных между собой во всей Европе, и потому восприимчивых к международному призыву. Лишь поверхностное понимание расовой доктрины Гитлера может привести к мнению, будто он рассматривает нацию как сообщество людей одного происхождения; в действительности нация для него – система господства, составленная из рас различной ценности. Эта доктрина, лишь слабые зачатки которой можно найти у итальянского фашизма в его понимании элиты, разрушает единство нации и по существу лишь фиксирует марксистскую классовую теорию, но в антимире платоновской устойчивости. Гитлер изложил ее не только в узком кругу; она с полной отчетливостью описана в знаменитой речи перед западногерманскими промышленниками, распространенной затем – с удивительным презрением к людям – в десятках тысяч экземпляров: « И если это мировоззрение вторгается также к нам, то мы не должны забывать, что и наш народ состоит из самых разнообразных расовых элементов, и что поэтому мы должны видеть в лозунге «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» нечто гораздо большее, чем простой политический боевой призыв. В действительности это выражение воли людей, в самом деле имеющих в своем существе определенное родство с аналогичными народами низшей культурной ступени. Наш народ и наше государство также были некогда построены действием абсолютного права господ и абсолютной воли к господству так называемых нордических людей, еще и сейчас составляющих арийский элемент нашего народа...» Если принять во внимание, что народоубийственный – то есть разрывающий систему господства, но как раз открывающий расовую границу – призыв к расово-неполноценному слою исходит от еврейского интеллекта, и что восточные народы представляют крупнейшее скопление неполноценных людей, то становится очевидным, что социальная мифология Гитлера (которая представляет собой истолкование известного и легко объяснимого факта) находится в центре его политического мышления и даже определяет, весьма примечательным образом, на первый взгляд гораздо более сильный национальный мотив. Этот народный вождь предается здесь самой радикальной форме консервативной, враждебной «народу» защитой идеологии – и это как раз важнейшая основная черта радикального фашизма.

Конечно, при этом не следует упускать из виду чреватое последствиями изменение. Гитлер справедливо называет «последним выводом» расовой доктрины неравноценность отдельных личностей. Он сначала молчаливо подразумевал, а позже все более настойчиво подчеркивал, что сам он – самая высокоценная личность, призванная тем самым к руководству, а значит к господству. Но первое и самое выдающееся его свойство как руководителя состоит в том, что он, как магнит, вытягивает из народа расово-ценные элементы, собирая их вокруг себя. Таким образом, НСРПГ – не что иное как вновь возродившееся арийское расовое ядро немецкого народа, самой природой предназначенное к господству. Между партией и фюрером существует таинственное тождество, не исключающее в то же время строгого отношения господства. В Нюрнберге Гитлер сказал в 1938 году 150000 марширующих руководителей учреждений, что они и есть немецкий народ. Таким образом он похищает у аристократии ее принцип, и даже обращает его против нее самой, поскольку он дает возможность последнему уборщику улиц – если он услышал обращенный к расе призыв фюрера – считать себя членом расово наилучшего слоя народа и смотреть сверху вниз на выродившуюся и даже породнившуюся с евреями знать. Впрочем, Гитлер перенял здесь лишь самую презренную черту известного рода буржуазной литературы, подхалимски выражающей свое восхищение аристократическими принципами и в то же время дающей выход своей плебейской зависти замечаниями о якобы сомнительной подлинности знати. Но с политической стороны причуды плебейского аристократизма оказались гениальным методом. Они позволяли не совсем испортить отношения с обеими сторонами, в трудные времена сохранять внутреннее превосходство над той и другой, а в лучшие времена даже реально их себе подчинить. Подчеркивание «аристократического принципа природы» внушало симпатию аристократам, защита принципа личности привлекала промышленников (вполне понимавших необходимую связь политического и экономического руководства), а доктрина о неизбежной победе сильнейшего давала волю самым свирепым народным типам. Решающее значение имело, однако, то обстоятельство, что это был не только хитроумно выдуманный метод: Гитлер сам представлял, своей личностью и образом мыслей, ту «третью силу» между руководящим слоем и народом, которая в определенный период буржуазного общества и в определенных условиях могла составить самый успешный – а именно, фашистский – синтез. В своей самой радикальной форме она создает, в середине 20 столетия, «расовое государство», где над широким слоем расово малоценных и политически бесправных обыкновенных людей, бывшие лидеры которых уничтожены, изгнаны или находятся в заключении, но которых твердой рукой удерживают в состоянии дисциплины и в хорошем настроении, поднимается многоступенчатая правящая элита нордического расового ядра, а над ней, в свою очередь, абсолютно господствует фюрер, «воля которого есть конституция».

В эту картину вторгается тем самым парадоксальная особенность, что наследственность, вопреки простейшим предпосылкам расовой доктрины, не должна играть роли, а всем должен управлять лишь традиционно буржуазный принцип эффективности; и еще то обстоятельство, что фюрер до самого конца нередко ставит своих немецких собратьев по нации выше иностранных представителей той же расы.

Но все двусмысленности сразу исчезают, когда расовое государство направляет свое господство на внешний мир. В самом деле, по сравнению с порабощенными народами Востока немцы в целом выглядят как господа высшей расы. Здесь принцип расового господства проявляется яснее всего.

В своих Застольных разговорах Гитлер изобразил картину будущего восточного пространства, не теряющую значения от того, что ее не удалось осуществить. Она принадлежит к самым неправдоподобным, но в то же время точно засвидетельствованным видéниям его жизни и столь наглядно характеризует его представления, что ее нельзя обойти молчанием.

Основной принцип – это абсолютное бесправие порабощенных. Они не могут иметь никаких притязаний, даже на раннюю смерть. Им запрещено учиться читать и писать; занятия историей и политикой для них – преступления, наказываемые смертью. Им строго запрещены все виды коммуникаций за пределами деревни. Господа будут обращаться с ними, «как с краснокожими»; они не заслуживают даже предупредительных знаков на автомобильных дорогах: почему бы их не переезжать, если их и так слишком много? Им можно продавать противозачаточные средства, – шутит Гитлер, – для этого, может быть, придется даже привлечь евреев. Они будут жить в своих селениях в грязи, без гигиены и прививок, в то время как немецкие поселенцы, строго отделенные от них, будут иметь великолепные деревни с просторными, защищенными крестьянскими дворами. Время от времени через столицу Германии, город «Германия» * Воображаемый город на месте Берлина Гитлер называет Germania, в отличие от страны Германии (Deutschland) , будут проводить группу киргизов, чтобы они на своей далекой родине, исполненные благоговения, рассказывали о монументальных культурных творениях немцев и распространяли веру в божественность народа господ.

Инфантильные фантазии? Конечно. Но в Польше они были в значительных зачатках осуществлены. И системы господства этого рода в самом деле бывали в истории. Гитлер мог бы сказать, с таким же правом, как о своей войне, что здесь общественный порядок и структура господства вернулись к их первоначальной форме. Но, в отличие от его пророчества о вечной войне, в его конструкциях абсолютного господства нетрудно заметить тон неуверенности: «Если мы когда-нибудь предоставим одной из завоеванных провинций право устроить свою собственную армию или воздушный флот, то нашему господству придет конец», или: «Путь самоуправления ведет к самостоятельности».

Страница 22 из 30 Все страницы